Дочь Мытаря - Рут Фландерс

Впрочем, звуки утробы – не звуки кашля. Мешки, наваленные сверху, скрадут их в погрузочной суете. Дэнтон отхватил от руна приличный кусок, и, прижав его ко рту, освободил спазматически дёргавшийся желудок.

Вес тюков над головой существенно уменьшился. Слава Богу, начали загружать трюм. Ну, коль ещё и головой на палубу бросят…

Всевышний не стал исполнять чашу страданий королевского агента и послал мягкое приземление на другие тюки. Дэнтон рывком откатился в сторону. Ощутив свободу, он с наслаждением вдохнул затхлый воздух трюма. После недавних мучений этот воздух казался глотком горного нектара.

Трюм был безлюден. Дэнтон забился в угол, там долго откашливался и выплёвывал изо рта шерсть. Слёзы помогли освободить глаза, но не хватало хотя бы пригоршни воды…

Нужно немного прийти в себя, отлежаться на посыпанном песком полу, – безо всяких мыслей, без единого движения, – и затем думать о дальнейших действиях.

* * *

Чувство самосохранения превозмогает все прочие чувства. После короткого отдыха Дэнтон ощутил холод, пыль на липком теле, боль в глубоких царапинах на спине и плече, зуд от укусов блох, роившихся в овечьей шерсти.

Три дня от Корка до Кале при попутном ветре… Святые мощи! А ведь нужно как-то скоротать ночь. Дождаться, пока желание уснуть повалит с ног, а дотоле высмотреть и вынюхать на этой посудине всё, что возможно.

Он пополз вдоль стен, минуя тюки и бочонки. Плыть в трюме не так уж плохо. Кроме шерсти и тканей, здесь сложены запасы питья и провизии. Это после, а сейчас…

Отыскав лестницу к верхней палубе, Дэнтон осторожно попытался сдвинуть крышку люка.

Конечно же, трюм закрыт… Над головой несколько раз протопали, ругаясь и перекрикиваясь. Воцарилась тишина, затем скрипнули шаги.

Дэнтон хотел отползти в укрытие, но понял, что в трюм никто не идёт. Португальское бормотание Васко перебил хриплый, испитый голос, говорящий по-французски:

– Где они?

– Всё к чёрту, Жако! Мальчишка в городе. Она здесь, ревёт под мачехиным присмотром.

– У дьявола в заднице я видел сопли твоей малявки! Мне нужен мальчишка. Ты говорил, что он будет на корабле!

– Эта семейка не посвящает меня в свои замыслы. Придётся тебе, Жако, дежурить в этом порту весь адвент. Он тебе нужнее, чем она – мне.

– Ой ли! Рассветное солнце мне свидетель: ты выпрашивал девчонку всеми правдами и неправдами. Теперь сам с ней возись! Уговор был: мальчишку в обмен на фитюльку. Чёрт, ну почему ты не пришвартовался в этой дыре хотя бы на закате? Мы обтяпали бы дельце ещё в прошлую ночь!

– Старина, я не слишком горюю. Моё времечко придёт, я только хотел его ускорить. Сам знаешь, как я ненавижу это воронье кодло. Они разорили меня, держат за служку. Папенька Дуарте ещё смеет издеваться! Говорит: заработаешь каперством, именьице выкупишь.

– Небось, процент разбойничий дерёт?

– Он в доле от награбленного, в приличной доле. Да что тебе говорить? Он и с твоих денежек вершки снимает.

– Ну, я на папу Дуарте не в обиде. Он мне – покупателей, я ему – деньги, а в остальном… Мне с ним детей не крестить, хе-хе, и слава Господу Всемогущему! Слышь, Васко, если тебе так этой малявки закортело, то я помогу. Дай только вернусь во Францию. Ты ведь к фламандскому берегу пойдёшь? А я следом за тобой. Сговорись с Равенстином, пошалите в германских владениях Максимуса. Я за вами урожай соберу. Идёт?

– «Прокурандо» будет прикрывать твою посудину? – в голосе Васко слышалась ирония. – Жако, иногда мне думается, что вы с папой Дуарте – дальние родичи. Ладно, уговор. Дашь знать, когда вернёшься. Идём-ка, выпьем! Тоскливо мне в сырых краях. Того и гляди, чахотка нападёт.

– Да тебя сам дьявол не перекусит, одноглазый! – захохотал Жако. – Ну, где там твоя мадера? Трясучка извела, со вчерашнего дня во рту ни капли… Эх, сколько ж ещё тут придётся дневать и ночевать? Завидую я тебе…

Голоса и шаги удалились. Дэнтон слез со ступеньки, сел на пол. Пальцы рисовали на песчаной посыпке извилистые линии.

Вот так пришельцы! Чем дальше в лес, тем страшнее сказка. Один – безземельный дворянчик, каперствует вдоль европейских берегов. Другой – компрачикос, которому зачем-то понадобился новоявленный король всех ирландцев.

Оба типа – в доле с отцом добропорядочного семейства Брэмптон. Тот имеет английские, и, судя по всему, португальские корни.

Равенстин… Ах да, граф Равенстин, мятежный подданный германского короля Максимилиана. Участник недавних фламандских бунтов, подался пиратствовать в проливе. Стало быть, Васко вместе с этим Равенстином отправится грабить прибрежные земли германцев. Компрачикос Жако будет подбирать осиротевших деток, затем уродовать их лица. После этого добрый папенька Дуарте найдёт для малышей покупателя.

Одноглазый Васко имеет виды на черноглазую девицу. Вероятно, хотел похитить её с помощью Жако. Под угрозой изуродования и продажи в рабство надеется принудить Жуану к сожительству.

Всё это замечательные и правильные выводы, дружище Дэнтон, вклад в копилку твоих бесценных знаний, но что дальше? А дальше – ночь. Нужно хорошенько выспаться, раздобыть еду с питьём и придумать себе укрытие.

* * *

Наверху послышались торопливые шаги и лязг замка. Дэнтон юркнул в угол, за груду мешков. Люк открылся. Тёмное облако сплыло по ступеням вниз, издавая перестук шагов и протяжные всхлипывания.

– Se alguém pudesse me ajudar! Ai Deus![30]

С удушливыми рыданиями женщина упала на кучу грязных тюков. Она рвала на себе волосы и что-то бормотала на своём шепелявом языке. Жуана Брэмптон?

Неслышным ползком Дэнтон выдвинулся из своего укрытия. Замысел дальнейших действий рождался на ходу.

– Эй, барышня! – позвал он по-английски тихим шёпотом. Женщина вскинулась.

– А?! Кто здесь? Кто вы, ради Бога?

Она хорошо говорила по-английски, с еле заметным мягким акцентом. Дэнтон придвинулся ближе.

– Барышня, меня послал ваш друг. Вы ведь Жуана?

– Да, я… А вы от Педру?!

– Ага. Охранять вас надо. Я слышал, как одноглазый уговаривал одного человечка вас украсть. А тот человечек деток ворует на продажу, только перед этим лица им портит.

– Компрачикос…, – шепнула Жуана, садясь на песчаный пол. – А вы, вы… Как же? Откуда вы?

Она в невольном порыве схватила Дэнтона за руки. Тот не спешил их отпускать. Ишь, девица… Ладони холодные, мокрые, а глаза горят в темноте, словно у кошки. Большие, с поволокой, они глядели на него, как на посланника неба.

– Да вы, барышня, не спрашивайте лишнего. Ни к чему оно вам. Я до Кале поплыву, только – тсс! – не выдайте меня никому, даже служанке.

Дэнтон красноречиво приложил палец к губам. Девушка торопливо закивала. Во тьме трюма еле угадывались очертания нежного лица в обрамлении растрёпанных волос. Высокий лоб, колечки пушистых кудряшек, запах фиалковой воды… Плоть невольно взыграла от близости красивой женщины. Дэнтон глубоко вдохнул и выдохнул.

– Меня звать Уилл, – ему не захотелось выдумывать себе имя. – Слышите, барышня… э-э, Жуана, мне это… поесть бы чего-нибудь. С утра крошки во рту не держал. Да водички бы глоток.

– Да-да, я сейчас, – Жуана торопливо встала, едва не зацепившись о подол платья. – Ты здесь сиди, только тихо. Все спят, а я… Я сюда пошла, поплакать в одиночку. Ты Педру видел?

– Видел, барышня, видел. Вы о нём не беспокойтесь, он в богатом замке отдыхает. В гости его тутошние господа позвали. Погостит немного, да и к вам, во Францию, подастся. Просил передать, что любит вас очень, и что локон ваш будет целовать каждый вечер перед сном.

Дэнтон едва не хлопнул себя по губам – заврался! Жуана счастливо улыбалась, отирая слёзы.

– А, да, барышня, я вот… раненый я, – Дэнтон простецким рывком задрал рубаху на спине. Жуана вздрогнула, но в следующий миг осторожно коснулась пальцем царапины.

– Кровь… Кто это тебя?

– А, не спрашивайте. Мне бы ранку промыть, кабы не вышло лиха.

– Господи, что ж я болтаю? – Жуана заспешила к лестнице, чуть не споткнувшись о первую же ступеньку. – Темно здесь до ужаса! Жди меня, Уилл, я скоро.

Когда хлопнула крышка люка, Дэнтон прислонился к стене, тихо смеясь. Ну и пташка! Ручная до смешного, простодушная, словно крестьянская дочь. Одноглазый Васко – дуралей с одеревеневшими мозгами. Не в силах приманить эту девчонку по-хорошему…

Эх, дружище Уилл! Плавание обещает быть приятнее, чем думалось. Кроме воды, питья и тепла, Бог даровал тебе женскую заботу. Чем-то Жуана похожа на супругу. Такая же темноволосая и с ладным лицом. Только красота Клариссы – холодноватая, северная, скульптурная, а португалочка манит, как виноград, созревший под жарким солнцем юга. Да, старик, отвык ты от настоящей красоты. Круглолицые ирландские милашки приелись до невозможности, словно постный суп с гороховыми пирогами. Может, и есть в этих краях прелестницы, да выискивать их времени не хватало…