Та, что правит балом - Татьяна Полякова

— Он в самом деле так прекрасен, как повествует молва? — спросила я, устав ломать голову.

— Даже более того, — серьезно ответил Ник.

По его тону я поняла: что он считает Гадюку весьма опасным, что в устах такого человека все равно как высочайшая похвала. Но было и еще кое-что — ситуация ему упорно не нравилась. То, что она не нравится мне, — это понятно, но что именно томит Ника, хотелось бы знать.

— Мне слова из тебя клещами тянуть? — не выдержала я.

— Слишком сложно, — задумчиво произнес Ник. — Если только они не хотят подсунуть тебя старикану в качестве утешительного приза на склоне лет. Вдруг сердце его дрогнет, а ты своими ласками разгорячишь хладеющую кровь. Тогда логично иметь возле него человека, которым легко управлять.

— Неужто он такой идиот?

— Ты себя недооцениваешь, — усмехнулся Ник. — Второй вариант мне совсем не нравится: ты едешь в качестве прикрытия.

— И что в том плохого? — не поняла я, потому что он неожиданно замолчал в самом интересном для меня месте.

— Вопрос: как долго ты проживешь после этого, — пожал Ник плечами.

— То есть у меня хороший шанс получить билет в один конец? — усмехнулась я. Он молча кивнул. — И никаких гениальных мыслей, что мне делать в такой паршивой ситуации?

— Смотреть в оба. А там.., по обстоятельствам. Кто сказал, что Гадюка оттуда вернется?

Последнее замечание вызвало легкий шок. Что это: попытка меня утешить или указание на развитие сценария? Может, сам Ник до такого додумался, а может, хозяева подсказали, и такой итог устроит всех?

Я уставилась в глаза Ника. Очень хотелось знать, о чем он думал в ту минуту, но если глаза зеркало души, то его душа непроницаема, как глубины вселенной. Однако Ник все-таки сумел произвести впечатление, поднялся, похлопал меня по плечу и сказал:

— В конце концов, никто не мешает тебе просто скрыться. Что тебя здесь держит? Если только большая любовь ко мне, но в ней я сильно сомневаюсь.

Он направился к входной двери, а я сидела, уставившись прямо перед собой. Потом все-таки вскочила и бросилась в прихожую. Он уже открывал дверь.

— Ник, — позвала я.

— Внимательно тебя слушаю, дорогая, — с улыбкой от уха до уха отозвался он.

— Я не могу бросить Машку.

— Я думал, это она тебя бросила.

— Ник…

— Радость моя, не можешь, значит, не можешь. В жизни всегда есть место подвигу. А тебя так и тянет на них. Выбор за тобой. Постарайся не разбивать мое доброе сердце. Пока, несравненная.

Он ушел.

* * *

Я немного побегала по квартире, разумеется, без всякого толка, умных мыслей не прибавилось. С прискорбием поняв, что их и далее не предвидится, я отправилась к Виссариону, у него открыто до утра. Вряд ли девки мне обрадуются, классика так на них действовала, что они не чаяли от нее избавиться, и сегодня, уже помучившись, наверняка уверились, что истязания благополучно пережили. А тут вдруг меня черт второй раз приносит… Эти мысли ободрили: не одной мне страдать.

Но вновь сесть за рояль в тот вечер не довелось, правда, девицы немного выгадали, потому что Виссарион читал им вслух Флоренского. Девки сводили глаза у переносицы, но терпели, потому что дождь лил не переставая. Я пристроилась возле стойки рядом с Кармен, которая томно вздыхала, глядя на Виссариона с обожанием. Вряд ли она понимала, о чем он читает, но, безусловно, им гордилась.

Как-то в припадке любопытства я спросила Виссариона, с какой целью он затеял философские чтения, раз девки понимают одно слово из десяти, да и то по-своему, на что получила ответ: сила слова так велика, что действует благотворно независимо от понимания. Надо полагать, по его теории, умные мысли каким-то хитрым образом в головах девок откладываются, и они, несмотря на кажущуюся тупость, все равно умнеют. Я пришла в восторг от идеи и, решив проверить ее на себе, начала читать Блаватскую (дама сия всегда поражала меня способностью заморочить голову бедолагам вроде меня, да так, что даже знакомые слова перестаешь узнавать). Борясь с бессонницей, я освоила два тома ее трудов и с прискорбием вынуждена констатировать, что умнее не стала. Должно быть, я еще бестолковее девок.

Флоренского я слушала с удовольствием, потому что изъяснялся он языком понятным, и идеи мне казались вполне здравыми. Таковыми они, безусловно, казались и Виссариону, потому что он чрезвычайно увлекся, исчерпав лимит терпения слушательниц. Не знаю, как долго он бы продолжал, если бы голова одной из заснувших девок с громким стуком не рухнула на стол, причем сама деваха даже не проснулась. Народ издал стон сочувствия и с безмолвной мольбой уставился на хозяина.

— То-то, дуры, — изрек Виссарион, снимая очки и закрывая том с золотым тиснением. И взглянул на меня, точно спрашивая: буду ли я играть. Я решила, что девкам и без того здорово досталось, и отрицательно покачала головой. Девки потянулись к стойке выпить по маленькой, а Виссарион, снабдив страждующих целебной жидкостью, заварил чай и перебрался ко мне.

— Виссарион, — жалобно начала я. — Мне уехать надо, так что несколько дней работать не смогу.

Он нахмурился, но вряд ли особо переживая из-за моих предполагаемых прогулов — работала я за кормежку, но повариха Наталья стряпала так скверно, что я ограничивалась чаем. Недовольство Виссариона возникло потому, что он подозревал: отлучка, скорее всего, связана с некими делами, знать о которых мой работодатель ничего не хотел, но, безусловно, догадывался. Он и сейчас ни о чем не спросил, лишь мрачно кивнул, соглашаясь. И вдруг удивил.

— Будь осторожна. — Я подняла брови, а он пожал плечами:

— Мало ли что…

Ник мне советует смотреть в оба, Виссарион предостерегает, только от их слов мало пользы. Перспектива, нарисованная Ником, откровенно пугала, оставалось уповать на то, что мне повезет. К примеру, господин Литвинов окажется дядей сговорчивым, и я смогу вернуться.

— Что, плохи дела? — неожиданно спросил Виссарион. Я пожала плечами.

— Бывало и хуже. Но редко.

— У меня есть приятель, — продолжил Виссарион. — Мужик он не простой, но положиться на него можно. С документами вопрос решит, и место найдет надежное на первое время…

— Машка, — вздохнула я, уверенная, что он поймет правильно. Он понял. Кивнул и замолчал. А я похлопала его по морщинистой руке и сказала:

— Спасибо. — Он вновь кивнул.

Тут в кафе вломился здоровый детина с гнусного вида физиономией и принялся орать на девок.

— Ты дома у себя ори, — сурово одернул его Виссарион. — Пришел в кафе, так что-нибудь заказывай.

— Кафе! — взвился парень. — Я вашу лавочку прикрою!

Он собрался что-то добавить, но после непродолжительной душевной борьбы решил промолчать. Зыркнул на девок и поспешно удалился, громко хлопнув дверью. Девки тут же потянулись к выходу.

— И в самом деле засиделись, — вздохнула Кармен, поднимаясь. — Погода погодой, а работать надо.

Через несколько минут мы с Виссарионом остались одни. Я решила, что мне тоже пора, вымыла посуду и отправилась домой. Перед моим уходом Виссарион, смущенно кашлянув, меня перекрестил.

— Это вроде благословения? — усмехнулась я и покачала головой. — Спятил.

— Господь сам разберется, что к чему, а о заступничестве его просить никому не возбраняется.

— Ну, если так… — пожала я плечами и поспешила уйти.

Дома я завела будильник, не очень рассчитывая, что усну, но отключилась сразу. Глаза открыла за пять минут до того, как будильник зазвонил. На сборы ушло довольно много времени — женщина с легкой сумкой вместо багажа вызовет подозрение, поэтому я достала чемодан и набросала в него с десяток платьев, почти все — подарки Машки. На меня вдруг навалилась тоска, я долго сидела на диване, таращась на разноцветные тряпки. Потом взглянула на часы и вызвала такси.

В зал ожидания я вошла ровно в 10.30 и направилась к стойке регистрации. Народ сновал туда-сюда, я катила свой чемодан, стараясь представить, как пройдет встреча с моим предполагаемым мужем. Я понятия не имела, как он выглядит, оставалось уповать на то, что он меня не проглядит.

В паре метров от стойки под номером 2 я, обнаружив свободное место, замерла и тут увидела его. Рослый парень со светло-пепельными волосами читал газету, привалившись к колонне. Я поняла, что он и есть мой муженек. Наверное, просто сработала интуиция, потому что на первый взгляд в нем не было ничего зловещего.

Тут он поднял взгляд от газеты, сунул ее в карман спортивной сумки и направился ко мне. Теперь уже не было сомнений — это Гадюка, а также понятно, почему он заработал такое милое прозвище: подобного взгляда мне еще видеть не приходилось. Актеры, изображавшие маньяков в фильмах, иногда очень убедительны, но и лучшим из них до парня, приближавшегося ко мне, было далеко. Впечатление произвел не только взгляд. Вся его фигура, манера двигаться, держать голову вызывали легкий трепет, как при встрече с хищником, когда не знаешь, что разумнее: замереть на месте или бежать сломя голову. Он пугал и завораживал одновременно, точно динозавр в фильме Спилберга. Казалось, стоит ему развернуть плечи, и все здесь начнет крошиться и рушиться. Странное дело, при этом создавалось впечатление, что двигается он плавно, даже грациозно, хотя это была грация хищника: один бросок, и считай себя покойником. «Приятный парень», — мысленно скривилась я, делая вид, что не обращаю на него внимания. Когда он был в нескольких шагах от меня, я попробовала взглянуть на него твердо и прямо, но мой взгляд ушел в сторону, точно сломался, как ломается сосулька, упав на асфальт.