Зеркало Медузы - Роберт Мазелло

Филип попытался отказаться, но Линц не принял возражений.

— Эмиль, — скомандовал он, — скажи пилоту, чтобы через десять минут был готов к полету.

Пока Эва накладывала себе в тарелку еще одну порцию торта, хозяин замка, взяв гостя под локоть, вывел его из трапезной. Филип, держа в руке кейс, прошел через геральдический зал и несколько роскошных гостиных. Затем они спустились вниз по винтовой лестнице и, миновав опрятную кухню, оказались в буфетной. В помещении было очень холодно и пахло сыростью. Обогнув старый и пыльный шкаф, Линц щелкнул выключателем. Паллисер увидел перед собой длинный тоннель, вырезанный прямо в скале. Вдоль стен, насколько видел глаз, тянулись стеллажи, на которых лежали тысячи бутылок вина. Филип, видевший знаменитые погреба Молдовы, не мог даже представить их точного количества.

— Что вам больше нравится? — спросил Линц, проходя под тусклыми белыми лампами. — Бордо? Пино нуар?

Указав рукой на полки, он двинулся дальше.

— Наша долина известна сухими белыми винами. Вам понравился сансер во время ужина?

— Да, понравился, — признался Паллисер, уже сожалея о своем пристрастии к таким изысканным напиткам.

— Тогда позвольте мне предложить вам один из раритетов.

Линц прошел чуть дальше по проходу, взял со стеллажа бутылку и, сдув с нее пыль, произнес:

— Это урожай 1936 года. Прекрасная выдержка.

Паллисер принял из его рук бутылку и внезапно почувствовал сквозняк у самых ног. До него донесся звук бегущей воды. Он посмотрел вниз и в тусклом свете увидел ржавую решетку, вмонтированную в пол.

— Когда-то здесь была подземная тюрьма, — пояснил мсье Линц. — Вы стоите над шахтой, которая ведет туда.

Филип знал, что пленники, попадая в такие подземные тюрьмы, умирали медленной смертью от жажды и голода. Он инстинктивно отступил назад.

— Но утес, на котором построен замок, содержит слой известняка, и река подтачивает его основание, — продолжил Линц, склоняясь вниз.

Хозяин замка поднял решетку и открыл отверстие шахты. Похоже, он гордился своим подземельем.

— Видите? Вода уже затопила камеры и достигла середины уровня.

Паллисер еще раз взглянул в глубину шахты и заметил в темноте небольшой водоворот. Внезапно он вздрогнул, почувствовав твердую руку на своем плече. Филип обернулся и увидел Эмиля, который присоединился к ним.

— Вертолет готов к полету, — доложил Риго.

Через его руку был перекинут кашемировый плащ Паллисера.

— Спасибо, — сказал Филип. — Как раз кстати.

— Позвольте, я помогу, — предложил Линц, забирая из его рук бутылку и кейс.

Паллисер даже слова не успел сказать, как Эмиль услужливо приподнял его плащ. Филип повернулся к нему спиной и просунул руки в рукава. Он тут же почувствовал приятное тепло. Но когда он начал застегивать пуговицы, Линц хлопнул его по плечу — причем так сильно и грубо, что Филип потерял равновесие. Он попятился к Риго, и тот, пригнувшись, схватил его за пояс брюк и одну из штанин, а затем вдруг рывком поднял в воздух.

— Прекратите! Что вы себе позволяете…

Тем временем сильные руки перевернули его вниз головой. Он вцепился пальцами в край решетчатого люка. Филип пытался сопротивляться, но каменные плиты были гладкими, и ладони соскальзывали.

— Отпустите меня! — закричал он, отчаянно дрыгая свободной ногой.

На пол высыпались ключи и мелочь из карманов брюк и плаща. Очки соскользнули с носа. Авторучка «Монблан» выпала из нагрудного кармана и, вращаясь, исчезла в черной пустоте. Правая рука Филипа все еще твердо упиралась в каменную плиту, однако Линц ударил по ней ногой, сбив ладонь в пустое пространство.

Через миг Паллисер уже падал вниз головой, задевая края узкой шахты. Острые выступы разрывали его одежду и сдирали кожу с лица, пока он, с криком отчаяния, не погрузился в черную воду.

* * *

Минуту или две Линц прислушивался к журчанию воды, после чего вытер руки о жакет и положил бутылку сансера обратно на полку. По его знаку Риго, нагнувшись, толкнул решетку на прежнее место.

На обратном пути Линц выключил свет в винном погребе и поднялся в одну из башен, где располагалась его спальня. Эва удаляла макияж в ванной комнате. Хозяин замка переоделся в пижаму и красный шелковый халат, затем сел за стол и начал перелистывать страницы документов из кейса покойного Паллисера. К его разочарованию, они ничем не отличались от тех факсимильных копий, которые он видел раньше. Их можно было присоединить к другим наброскам, дневникам и блокнотам, конфискованным у предыдущих столь же неудачливых агентов. Иногда он даже не знал, чем еще развлекал бы себя, если бы эти детективы и так называемые эксперты по художественным ценностям перестали приезжать в его замок.

— Кто этот скучный мужчина, с которым ты болтал за ужином? — крикнула Эва из ванной.

— Забудь о нем.

— Он вернется?

— Я так не думаю, — ответил Линц, переворачивая страницу.

Хозяин замка знал, что за всеми визитами детективов скрывался хитрый и богатый соперник, хотя никто не мог бы сравниться в этом с ним самим. Риго часто советовал ему найти противника — «срубить дерево на корню». Но Линц не хотел обрывать игру. В его жизни не хватало «изюминок», а мысль о возможном возмездии приятно щекотала нервы. Ему всегда нравилось иметь врагов. Ему казалось, что их злость питала его собственные силы и закаляла характер. И если говорить о тщетных попытках того человека, который стремился найти «Медузу»… Линц, как в поговорке, был котом, игравшим с мышью.

Эва, как обычно, запрыгнула в постель обнаженной. Натянув одеяло до шеи, она сердито спросила:

— Напомни мне еще раз, почему ты не устанавливаешь центральное отопление?

— Лучше скажи, почему ты отказываешься от пижам и ночных рубашек, которые я покупаю тебе.

— Они вредят здоровью. Во сне ткань перекручивается и пережимает мышцы.

Этот спор они вели уже тысячный раз.

— А для системы отопления придется долбить стены замка, — сказал Линц. — Я не хочу нарушать их целостность.

Он всегда питал суеверный страх по поводу любых перемен в замке Пердю. Эва зарылась в перину и натянула одеяло до глаз.

— Как ты мне надоел со своей целостностью, — проворчала она.

Линц сунул бумаги в ящик прикроватного столика — прямо под заряженный пистолет, который хранился там на всякий случай. Он выключил свет и уже в темноте, устроившись на своей половине кровати, представил, что слышит слабые крики гостя, эхом отдававшиеся в шахте подземной тюрьмы.

Глава 3

В жизни Дэвида воскресный вечер всегда означал ужин в пригородном доме его родной сестры Сары. За многие годы он так свыкся с этой традицией, что уже ждал семейного общения. Но счастье прежних дней прошло. На протяжении этого года их встречи становились все более тревожными и горькими.

У Сары обнаружили рак груди — так же, как у их матери. Сестра сражалась из последних сил, однако, повторяя судьбу мамы, погибшей от болезни много лет назад, она проигрывала битву. Сара проходила через бесчисленные сеансы облучения и химиотерапии. Хотя сестра была лишь на четыре года старше Дэвида, казалось, что она стоит на пороге смерти. Ее волнистые каштановые волосы — почти того же цвета, что и у него — теперь исчезли напрочь. Их заменил парик, который постоянно съезжал то на затылок, то набок. Она рисовала себе брови косметическим карандашом, но ее кожа становилась все бледнее и прозрачнее. А он любил ее, как никого другого!

Их отец пропал без вести, когда Дэвиду исполнилось три года. После трагической смерти матери именно Сара воспитывала его. Он был обязан сестре всем, но сейчас ничем не мог помочь. И казалось, что ей уже и не поможешь.

Не успел Дэвид счистить грязь с ботинок, как она открыла дверь. Сара повязала вокруг головы новый шелковый шарф с аляповатыми цветами. Нельзя сказать, что он выглядел особенно красивым, но все же был лучше, чем ее парик.

— Это Гэри подарил мне, — сказала она, как обычно будто прочитав мысли брата.

— Прекрасный шарф, — ответил Дэвид.

Сестра пригладила шелк рукой и жестом пригласила его в прихожую.

— Да, наверное. Я думаю, парики не нравятся ему еще больше, чем мне.

Эмма, маленькая племянница Дэвида, играла в своей комнате в теннис на игровой приставке. Увидев его и подбросив вверх пульт, она радостно закричала:

— Дядя Дэвид! Я вызываю тебя на соревнование. Иди сюда и поиграй со мной!

Она напоминала ему Сару, когда та была маленькой девочкой. Но Дэвид чувствовал, что племяннице не нравилось такое сравнение. То ли она выражала свою подростковую независимость, то ли подсознательно — и вполне оправданно — боялась повторения судьбы матери. Неужели она, видя ужасные мучения Сары, пыталась отгородиться от подобной перспективы? Или он просто приписывал ей свои мысли? Дэвид знал, что психология восьмилетней девочки находится за гранью его понимания.