Путь к вершине - Владислав Егоров

И вот в тот момент, когда в споре была поставлена последняя точка и все дружно принялись за пиво, ядреный морозный воздух разрезал бодрый старческий голос:

— Пахгру кгхрушшек!

Я вздрогнул и оглянулся: ну конечно же это был он — Степан Богданович Разинин. Великий старик тоже узнал меня и, расплескивая пиво, полез целоваться. Я ограничился рукопожатием. Пошли взаимные расспросы о житье-бытье. Степан Богданович оказался обладателем хотя и небольших размеров, но образцово провяленного леща, так что я присовокупил еще пару кружек, и мы уютно расположились на ящиках из-под «джема клубничного», которые только что оставила компания генерала Топтыгина.

Хочет того читатель или нет, но тут я должен сделать небольшое отступление. Среди тайн двадцатого века, волнующих человечество, как-то: лохнесское чудовище или тунгусский метеорит, — мне лично наиболее загадочной представляется эта: откуда у сограждан берутся вяленые лещи, если в продаже они не появлялись по крайней мере лет десять и, кажется, уже лет шесть как занесены в Красную книгу природы? Автор не может найти сколь-нибудь вразумительного ответа на этот вопрос и целиком полагается в данном случае на компетентность читателей.

Между тем беседа наша со Степаном Богдановичем текла своим чередом. Я выразил удовлетворение его цветущим видом, он же поинтересовался моими успехами на служебном поприще, а так как я уже завершал пятую кружку и посему был склонен к откровенности, то после некоторого колебания выложил свою обиду. На днях в нашем отделе внедрения и распространения освободилось место зама: занимавший этот пост Тигран Айгешатович Тер-Апевтян отравился алкоголем и ушел в поэты-песенники. И что же вы думаете? Вместо того чтобы сразу предоставить эту должность человеку, отдавшему нашему главку как-никак четырнадцать с половиной лучших лет жизни, то есть мне, начальство склонно выдвинуть Пятраса Осиповича Трубадурского, который, по его утверждению, ведет свою родословную от магистра Ливонского ордена, что, однако, не мешает ему быть редким болваном.

Выслушав мои сетования, Степан Богданович глубоко задумался, отхлебнул пива, пожевал плавничок леща, сделал еще один затяжной глоток и, придав стальную строгость своим незабудочным глазам, торжественно спросил:

— А замечали ли вы, уважаемый Иван Петрович, что среди руководителей попадаются дураки?

Я вздрогнул, но вынужден был согласиться.

— Так вот, именно это обстоятельство, — продолжал изобретатель-новатор, — и натолкнуло меня на одно открытие, о котором, помня ваше чуткое ко мне отношение, я готов сообщить, если, конечно, вас не утомила моя докучливая болтовня.

— Ну что вы! — искренне воскликнул я, и этого было достаточно, чтобы поощрить Степана Богдановича на нижеследующий рассказ, который мной слегка адаптирован, ибо свою речь мой гениальный друг излишне уснащал специальными научными терминами, вряд ли понятными большинству читателей.

— Итак, любезный Иван Петрович, — раздумчиво начал Степан Богданович, — вы согласны, что начальниками, случается, бывают дураки и даже, если хотите, олухи царя небесного. Но, уверен, вы не станете отрицать, что среди руководителей встречаются и светлые умы. Более того, ответственные посты занимают люди добрейшие и злые, весельчаки и зануды, балетоманы и болельщики «Спартака», выпускники академий и физкультурных техникумов, старые холостяки и рогоносцы, бархатные баритоны и козлиные дисканты, наконец, высокие и низкие, толстые и тонкие, брюнеты и плешивые. Столь же очевидно и другое: масса людей, обладающих теми же самыми качествами, то есть плешивые и баритоны, болельщики «Спартака» и рогоносцы, зануды и светлые умы и т. д. и т. п. всю свою жизнь занимают рядовые должности и, как ни пыжатся, не могут подняться даже на вторую ступеньку служебной лестницы.

Сопоставив эти два ряда фактов, я пришел к логическому умозаключению: если ни ум, ни темперамент, ни морально-волевые качества характера, ни антропометрические данные не являются доминантой руководителя как такового, то, значит, всех начальников объединяет нечто другое, науке еще неизвестное. И я нашел это неизвестное! После многолетних опытов мне удалось обнаружить у дрозофил-начальников субстрат, которого не было у дрозофил-подчиненных. Я назвал его флогистоном. Возможно, вас удивит, что я выбрал это название, но мне оно показалось наиболее подходящим. Как известно, флогистоном последние алхимики называли несуществующее, как потом выяснилось, вещество, которое, по их заблуждению, наличествует лишь в материалах, способных к горению. К примеру, в дровах оно есть, а в воде нет. Так вот, мне всегда было жалко, что этот красивый термин обречен на полное забвение, ибо, по сути дела, ничего реального ведь он не обозначал. И я решил дать ему новую жизнь, тем более что мой флогистон сродни тому алхимическому. Не зря выражение «горит на работе» характеризует лишь руководящий состав, рядовые же товарищи просто вкалывают…

Боюсь, что даже в адаптированном виде читателей j, утомил монолог Степана Богдановича, поэтому дальнейший его рассказ я изложу еще более конспективно.

Итак, установив, что руководящий индивидуум отличается от простого смертного наличием флогистона, мой выдающийся друг сделал другое не менее важное открытие. Оказывается, при напряженной работе мысли флогистон начинает испускать ню-излучение в диапазоне волн 8—11 мегагерц (цифры эти, как вы, наверное, догадались, названы условно). Степана Богдановича всегда отличала способность свои фундаментальные теоретические открытия переводить на практические рельсы, и в какие-нибудь три недели он с помощью плоскогубцев, рашпиля и паяльника соорудил устройство для чтения мыслей на расстоянии.

На клочке газеты, в которую был завернут лещ, великий старик начертал схему действия прибора и написал формулу, по которой выкристаллизовываются мысли начальства, но эти сугубо технические детали я опускаю, потому что, как скромно отметил изобретатель, «кроме академика Капицы, вряд ли кто в них сможет разобраться». Что же касается внешнего вида устройства, то это были самые что ни на есть обыкновенные очки в толстой роговой оправе. Линзы были выточены из осколков разининита (помните, печальный финал дисциплинатора?), и именно они-то и улавливали ню-излучение. Затем эти волны, пройдя через сложную систему транзисторов, размещенных в дужках очков, многократно усиливались и через оголенный проводок, который незаметно крепился к ушной раковине, попадали в голову приемника (строго научное обозначение человека, читающего мысли) в самом чистом виде, без всяких примесей.

Меня так сильно увлек рассказ Степана Богдановича, что я не заметил, как рядом с нами расположился некий субъект с лицом настолько кирпичного цвета, что не оставалось никаких сомнений в отсутствии у него гражданского начала, обязывающего по мере сил сокращать потребление горячительных напитков. Не прибегая к помощи стакана или кружки («Предпочитаю из горла», — счел нужным объяснить он), сосед осушил бутылку «Розового». Затем минуты две вслушивался в наш разговор, после чего наставительно произнес: «Начальство завсегда уважать надо», — пустил слюну и захрапел. Эпизод этот, абсолютно никак не влияющий на ход повествования и многим могущий показаться грубой заплатой на художественной ткани произведения, приведен мною исключительно для того, чтобы лишний раз подчеркнуть: моральные устои нашего современника не может расшатать даже такой сильнодействующий напиток, каким без сомнения является портвейн «Розовый». (В скобках замечу, что авторы рецептуры этого напитка в свое время претендовали на Нобелевскую премию, но не получили ее но причинам, далеким от научной объективности, ибо уникальная убойная сила данного портвейна удостоверена всемирно известными экспертами.)

Закончив пояснения, Степан Богданович торжественно вручил мне свой прибор и попросил испытать его в полевых условиях, сопроводив эту просьбу легким вздохом: «Увы, я сам не смогу удостовериться в точности моих расчетов, ибо нигде не служу и надо мной нет никакого начальства». Я с готовностью согласился провести испытания, втайне надеясь, что из чтения мыслей руководителей смогу извлечь кое-какую пользу и для себя лично. (Только верность принципам мемуарного жанра заставляет меня по прошествии стольких лет признаться в этом!)

Однако пустить прибор в действие удалось мне не так скоро, как хотелось. Дело в том, что «очки Разинина» (название дано исключительно для удобства повествования, с самим Степаном Богдановичем оно не согласовано, а зная его скромность, не сомневаюсь, что заслужу с его стороны упрек за такую рекламу) читали мысли лишь прямых начальников приемника (объяснение этого научного термина дано всего двумя абзацами выше, так что повторять его сейчас, наверное, будет излишне), и я, к примеру, при всем желании не смог бы узнать, о чем думают, скажем, шеф ЦРУ, шеф-повар ресторана «Арарат» и даже повар столовой нашего же ведомства Павло Юхфимович Мазепа. Мой Же непосредственный руководитель Дмитрий Григорьевич Добролюбов вот уже три года как был откомандирован на пятигодичные курсы повышения квалификации, а заместитель его Тер-Апевтян, если помните, Подался в поэты-песенники.