Путь к вершине - Владислав Егоров

Представившись, косноязычный старикан засеменил было к креслу, чему я крайне обрадовался, как вдруг посреди комнаты остановился и чуть ли не целую минуту, не мигая, смотрел поверх моей головы. При этом глаза его лихорадочно блестели, лицо расплылось в улыбке, и он что-то ворковал. (Все-таки для характеристики речеизлияний Степана Богдановича больше подходит этот глагол, и я вновь вынужден просить извинения у читателей за то, что ввел их в заблуждение, упомянув несколько выше о клекоте. Те товарищи, которые имеют дело с пером и бумагой, простят меня, ибо знают, как трудно бывает иной раз найти нужное слово. Даже такая, казалось бы, нехитрая штука, как отчет о годовом плане, заставляет переворошить весь стотысячный словарный запас русского языка, пока наконец на самых его задворках не отыщется ублюдочное с виду словцо «недовыполнение», которое между тем только одно и может придать фразе необходимую целеустремленность.)

А ворковал старикашка следующее: «Это божественно! Это прекрасно! Как это мило!»

Если учесть, что надо мной висел подобающий моему служебному положению заинвентаризованный портрет, то интересно, как бы вы, читатель, будь на моем месте, расценили столь неумеренный восторг? Я лично счел своим долгом разъяснить посетителю, что эпитеты «мило» и «прелестно», может, и годятся для оценки какого-нибудь пейзажа или натюрморта, по никак уж не для служебного портрета.

— Тысяча извинений! — засуетился Степан Богданович. — Вы меня неправильно поняли. Я не о портрете, хотя он в своем роде тоже хорош. Я о табличке. Как она мила и прелестна. Если бы у тех товарищей, которые принимали меня до вас, висели такие таблички, я бы давно уже добился правды и был бы вознагражден по заслугам.

«Час от часу не легче, — с тревогой подумал я. — Старик-то, кажется, того. Нашел чем восторгаться. Табличка как табличка. На черном фоне серебром выписано «не курить!».

Сохранилась она еще с тех времен, когда в ходу было исключительно повелительное наклонение и о нынешнем демократическом обороте «у нас курить не принято» мечтали лишь самые смелые умы. Лично я человек курящий, и табличка, которой восторгался не в меру экспансивный посетитель, отнюдь не помешала мне распечатать пачку «Новости». Что бы там ни говорили медики, а табачный дым действует успокаивающе. Я же, признаться, был несколько выбит из колеи странным поведением посетителя.

А Степан Богданович между тем, увидев сигареты в моих руках, кажется, спятил окончательно. Что-то пришептывая, присвистывая и причмокивая, он лихорадочно принялся развязывать свой пузатый портфель, который был опутан шпагатом, как глобус меридианами и параллелями. (Боюсь, придирчивый читатель снова упрекнет автора в непоследовательности. Сначала, мол, портфель сравнивали с индейкой, теперь — с глобусом, а на что же он был похож в самом деле? Видите ли, я противник литературоведческой концепции, согласно которой читатели обязаны беспрекословно доверять писателям, полностью полагаясь на вкус последних в использовании тех или иных художественных приемов. Нет, я сам долгое время был рядовым читателем и на собственном опыте убедился, что он — читатель — должен иметь право выбора хотя бы тогда, когда речь идет о второстепенных деталях или персонажах. Ну, какой толк, скажите, уверять человека, что снег пахнет арбузом, если человек живет в городе химиков? На мой взгляд, вариантность гипербол, метафор, синекдох и т. д. и т. п. только обогатит художественную ткань произведения. Так что, если кому не нравятся сравнения портфеля с индейкой и глобусом, — мне, честно говоря, они тоже представляются сомнительными, — то попробуйте сами определить, на что все-таки похож пузатый портфель, со всех боков перехваченный шпагатом. Может быть, на баскетбольный мяч, запутавшийся в сетке кольца? Впрочем, я, кажется, опять навязываю свое мнение.)

Итак, Степан Богданович, пришептывая, присвистывая и причмокивая от восторга, для меня совсем непонятного, освободил от пут свой портфель и извлек из него неизвестный мне прибор, который напоминал одновременно популярный транзисторный приемник «Спидолу» и фотоаппарат «Киев-6». Загадочная эта штуковина имела форму параллелепипеда с размерами сторон 20Х 35Х 10 сантиметров. Я обратил внимание, что корпус был сделан из прецизионного сплава марки 36НХТЮ-М. На передней панели справа над телеобъективом — стеклышко-глазок, извещавшее зеленым огоньком о включении аппарата. Слева сверху вниз — три рычажка, под которыми стояли загадочные надписи: ДВ, СВ и УКВ. На крышке укреплена была телескопическая антенна типа… Впрочем, вряд ли есть смысл в перечислении всех этих подробностей, так как по причинам, которые станут понятны читателям буквально через пять-шесть абзацев, я описал прибор совсем не таким, каким он был в действительности.

При всем том выглядел он достаточно необычно, чтобы сразу же установить в лице его владельца представителя беспокойного племени изобретателей-неудачников. По роду службы (соображения сугубо личного порядка заставляют меня опустить название ведомства, где я подвизался в то время, — действие же рассказа, как, наверное, уже догадался проницательный читатель, происходило в начале шестидесятых годов двадцатого века) мне приходилось время от времени сталкиваться с поборниками научно-технического прогресса. Естественно, я хорошо знал, сколько нервных клеток может безвозвратно уничтожить у собеседника безобидный с виду субъект, придумавший какой-нибудь «преобразователь звуковых модуляций в продукцию ширпотреба». Именно с таким изобретением нам пришлось разбираться примерно за год до описываемых событий. Тот тип утверждал, что звуковые волны есть не что иное, как перемещающиеся в пространстве молекулы, а потому любой отчетный доклад, произнесенный с трибуны, можно с помощью дегидратации и сублимации материализовать в конкретные предметы, о которых шла речь в данном докладе. Ссылаясь на якобы уже апробированный в верхах закон превращения энергии в материю и спекулируя при этом именами Ломоносова и Лавуазье, авантюрист от науки сумел увлечь своим преобразователем целый ряд товарищей из отдела изучения и обобщения, которые дали «добро» на проведение эксперимента. Увы, закончился опыт плачевно. Вместо ожидаемых консервов «Грузди соленые» преобразователь выдал на-гора три десятка брошюр с текстом доклада, сделанного руководителем нашего ведомства Л. С. Чугуновым. Справедливости ради следует отметить, что бумага была отличного качества, а сам доклад оказался переведенным на все официальные языки мира. (Были у меня встречи с другими горе-эдисонами, так что я примерно представлял, что последует дальше.)

Так вот наблюдаю я за суетливыми движениями Степана Богдановича, покуриваю и думаю, что, пожалуй, самое время заняться аутотренингом. (Если вы не знакомы с этим чудодейственным средством, то я считаю своим гражданским долгом хотя бы в двух словах рассказать о нем. Изобретение аутотренинга относят к началу нынешнего столетия и приписывают некоему доктору Шульцу, хотя, по другим, лично для меня более приемлемым источникам, аутогенная тренировка широко практиковалась на Кавказских Минеральных Водах еще в 1837 году. Суть этого психогигиенического метода состоит в том, что человек сам может управлять своей нервной системой, то есть оставаться совершенно спокойным в ситуациях, когда надо бить посуду или скандировать «ура!». Аутотренинг незаменим при семейных ссорах, разносах начальства, просмотре футбольного матча с участием нашей сборной, посещении вокзального туалета и конечно же при необходимости вести разговор с докучливым собеседником. Надо только расслабить все мышцы, приоткрыть насколько позволительно в данной ситуации рот и повторять про себя следующие целительные формулы: «Я совершенно спокоен…», «Меня ничто не тревожит…», «Мой лоб овевает приятная прохлада…»)

И только я было решил перед тем, как перейти на аутотренинг, сделать еще одну затяжку, как изобретатель вскинул свой аппарат на уровень глаз, навел телеобъектив в мою сторону и крутанул рычажок с надписью УКВ. Зажглась зеленая лампочка. (Стоит ли напоминать тебе, читатель, что на самом деле он крутанул совсем другой рычажок?) Признаюсь, в этот момент меня слегка передернуло, и я судорожно затушил сигарету. Черт его знает что это за штуковина. Может, там внутри какие-нибудь изотопы — и я подвергаюсь радиоактивному облучению.

Старикашку, видно, позабавил мой испуг, и он растянул рот в довольной улыбке так, что конец его орлиного носа чуть-чуть не уперся в подбородок. Проворковав что-то успокаивающее, он нажал на кнопку, расположенную рядом с антенной, и зеленый огонек погас. Я вытащил из пачки новую сигарету. (В то время, как уже отмечалось выше, я еще разделял совершенно антинаучное заблуждение о том, что табачный дым тоже способствует успокоению нервов.)