Зарубежный криминальынй роман. М. Спиллейн, В. Каннинг - Микки Спиллейн

Она надела другое платье, которое было ничуть не хуже того, зеленого. До меня наконец дошло, что дело вовсе не в платье, а в том, что находилось под ним.

— Хелло, Ник, — сказала она низким хрипловатым голосом и сморщила носик, глядя в мою сторону.

— Хай, Венди. Познакомься, это Джони.

Мне нравятся женщины, которые протягивают руку и жмут, как мужчины, — тогда вы можете узнать, из чего они сделаны. Эта была не размазней.

— Привет, Венди. Мне понравился твой номер.

Она рассмеялась глубоким грудным смехом.

— Не разочаровался?

— Ну, может быть, только чуть-чуть. В какой-то момент я надеялся… Однажды ниточки на пуговке все-таки лопнут, и тогда…

— …мне будет очень холодно, — закончила она.

Я ухмыльнулся.

— Я согрею тебя.

— Прежде тебе придется набить морду каждому из этой братии, — усмехнулся папаша. — Присаживайся, Венди. Ты освободилась?

— Да, все, собралась идти домой. Подбросишь меня?

— Конечно. До станции. А дальше рассчитывай на Джони.

Это было очень мило с его стороны.

— Чудесно, — сказала Венди. — А не придется мне с ним драться, вдруг он попытается помочь пуговке оторваться?

— Не переживай так сильно, — не удержался я, — если мне из-за этого дела придется драться с дамой, я лучше повешусь.

Она уперлась в ладошку подбородком и вся просияла. Прекрасное лицо с обалденно сексуальными глазами и под стать им неудержимо влекущим ртом.

— Я просто спросила. Очень трудно в наше время определить, что за человек перед тобой. А вы выглядите так, как будто уже пытались повеситься.

— Вы намекаете, что моя голова…

— Да, и ваш пиджак.

Папаша отодвинул тарелку и допил вино.

— Это копы поработали над ним, ласточка.

Улыбка испарилась с ее лица.

— Копы?

— Его зовут Джони Макбрайд.

Прекрасный ротик искривился, а потом из него вырвалось испуганное:

— Это значит…

— …что полиция хочет доказать, будто я убил кого-то, — на этот раз закончил я за нее.

— Но… говорят, что они уже доказали!

— В таком случае вам лучше поговорить с ними и узнать все от них.

Ее глаза перебегали с меня на папашу. Он потыкал большим пальцем в мою сторону.

— Посмотри на его ручки, Венди.

Я показал ей ладони, и она принялась рассматривать гладкие поверхности моих пальцев. Теперь на них было не так страшно смотреть, как раньше. Долгие годы тяжелой работы на буровой задубили кожу, лишив ее тошнотворного ожогового цвета, и мои пальцы вообще бы не отличались от пальцев всех остальных людей, если бы не были столь гладкими.

Она собиралась что-то сказать, но папаша опередил ее.

— Он сумасшедший.

Я убрал руки и вытащил сигарету.

— Вы удивитесь, насколько я здоров.

Мой голос не оставлял в этом никакого сомнения. Только сейчас папаша понял это.

— Что ты имеешь в виду?

— Зачем ты притащил меня сюда, папаша? В городе полно мест, где можно поесть.

Он не ответил.

— Прежде чем уйти, ты звонил. Этой блондинке. Зачем?

Я застал его врасплох, и у него отвисла челюсть. Секунду он так и сидел, потом очнулся и сказал с глуповатым видом:

— Ты подслушивал.

— Подслушивают дураки. Я вычислил, и вычислил правильно.

— Ты прав, Джони, он звонил мне.

— Ладно, признаюсь. Я звонил ей, Джони. Теперь я объясню тебе зачем. Я считаю, что ты круглый идиот, раз остаешься здесь, но это твое дело, и я не вмешиваюсь. Но ты к тому же сам нарываешься на неприятности. У Венди есть уютненький домик, и она согласна приютить тебя.

— Это все? — спросил я.

— Все, Джони. — Он замолчал и смотрел в свою тарелку. — Джони, скажи, какая муха тебя укусила?

— Никакая муха меня не кусала.

— Не понимаю. Да и что вы хотите от старика? Когда ты был маленьким мальчиком, ты часто крутился на вокзале, а я делал тебе змеев и распутывал узлы на удочке. С тех пор как ты попал в беду, я глубоко переживаю за тебя. Прошу тебя, уезжай отсюда.

Потом он опять пустился в воспоминания двадцатилетней давности. Оказывается, я даже знал наизусть все расписание. Теперь я перестал беспокоиться о том, почему старик был так чертовски дружелюбен ко мне. Было приятно узнавать про себя все эти вещи, особенно если учесть, что раньше я никогда не видел его.

Венди взяла свою шляпку и кошелек, помахала рукой Луи и публике в баре и присоединилась к нам на улице. В «Форде» рядом с водителем имелось только одно место, поэтому я развалился на заднем сиденье. Никто не проронил ни слова до самой платформы. Старик вышел и попросил меня пересесть вперед.

— Конечно, папаша, — сказал я.

Он дернул ус и обжег меня взглядом.

— И прекрати, черт бы тебя побрал, называть меня папашей! Ты знаешь мое имя так же хорошо, как и я сам!

— О’кей, мистер Хендерсон.

— Ты сильно изменился за пять лет, Джони.

Он потопал в свою будку, но, поборов досаду, обернулся и помахал нам.

Мы помахали в ответ, и он исчез в здании вокзала.

Вокруг по-прежнему не было ни души.

— Где ты остановился, Джони?

— «Хэзэвей-хаус».

Блондинка кивнула, развернулась и поехала вниз по дороге.

— Мы поедем прямо ко мне, а за вещами пошлешь завтра утром.

— У меня нет вещей. И к тому же я не поеду к тебе. Может быть, завтра.

Она не уговаривала.

— Дело твое. Я согласилась на это только ради Ника.

Я подождал и, когда она остановилась у красного светофора, улыбнулся ей так, чтобы она могла это видеть.

— Знаешь ли, Венди, ты симпатичная маленькая мышка и все такое прочее, а я сегодня не могу себе позволить заниматься сексом. Мне еще нужно кое-что сделать.

Ее брови презрительно взлетели.

— Не волнуйся, я тебя не изнасилую.

— При чем тут ты? Это все равно случится.

— Боже мой, какая самоуверенность!

Свет переключился, и, взревев двигателем, машина рванулась вперед.

— Не обманывай сама себя, детка. Я в такой же степени мужчина, как и ты женщина. Фрейд говорит, что сексом обусловлены все взаимоотношения между мужчиной и женщиной.

— Начитанный нахал!

— Да уж.

Улыбка плясала в уголке ее рта.

— Может быть, мне изменить номер?

— Сделай милость. Или позволь им увидеть то, что они хотят, или надень брюки. Я не люблю, когда меня дразнят.

Она откинула голову и засмеялась. Я засмеялся вместе с ней. Потом мы молчали, пока не оказались в квартале от отеля. Я увидел рекламный щит и попросил остановиться. Выбравшись из машины, я обошел ее и наклонился к окошку со стороны водительского места.

— Если приглашение остается в силе, где найти тебя?

Ее лицо было белым овалом в полумраке машины.

— Понтейл-Роуд, 4014. Это белый дом на самом холме. Я оставлю ключ в большом цветочном горшке на веранде, — сказала она трепетным голосом, от которого по моему телу пробежала дрожь, как будто она опять пела песню в своем зеленом платье, обнажая беспредельно высокие ноги. Я протянул руку и привлек ее к себе, и когда полные спелые губы оказались перед моими, я приник к этому чувственному источнику, как путник, умирающий от жажды, и коснулся горячего копьеца ее языка прежде, чем она напряглась и отпрянула от меня.

— Черт бы тебя побрал! Что же ты пел, будто тебе не надо применять силу для этого дела?

— Брось, это только разминка, — сказал я и засмеялся, а она так резко тронула с места, что я едва успел выдернуть голову из окна. Я не мог прогнать улыбку, потому что она была пылкой маленькой мышкой, которая обожает дразнить и не может без этого. Ей, безусловно, следовало дать несколько уроков по Фрейду в ее доме на Понтейл-Роуд.

Вместо того чтобы войти через главный вход отеля, я воспользовался боковой дверью и увидел огромного копа раньше, чем он заметил меня. Он развалился на стуле, пытаясь читать и следить за дверью. И то и другое получалось у него одинаково плохо.

Я похлопал его по плечу, и если бы он не был таким толстым, он бы не приклеился к стулу, пытаясь встать. Я сказал:

— О, сиди, сиди, сынок. Я уже вернулся, поэтому никуда не уйду. Если понадоблюсь, просто позвони в мой номер.

Он опять плюхнулся на стул и зверски глядел на меня, пока не убедился, что я вошел в лифт. Потом опять принялся читать газету. Я вышел на своем этаже, прошел по коридору к номеру и вставил ключ в замочную скважину.

Я сразу же понял, что кто-то побывал в комнате. В воздухе присутствовал запах, которого раньше не было. Пахло чем-то до боли знакомым, с чем я уже сталкивался сегодня. Наконец я вспомнил. Точно, антисептик. Как в больнице. Передо мной всплыло избитое лицо Такера в бинтах.

Что бы он ни искал, он ничего не нашел, и прежде всего потому, что искать было нечего. Я бросил свой новый пиджак в чемоданчик со старьем и полез под душ. Прикосновение холодной воды оживило боль в голове, поэтому я сделал потеплее и грелся под струями, пока не покрылся розовыми пятнами. Боль утихла.