Зарубежный криминальынй роман. М. Спиллейн, В. Каннинг - Микки Спиллейн

— Выпутаюсь, — заверил я его.

— Желаю удачи. Главное — не лезьте на рожон.

— Да уж постараюсь. — Я сел в кровати и потрогал затылок. — А что у меня с черепом?

— Четыре шва. Зайдите через недельку ко мне, я сниму их.

— Вы слишком щедры, — мрачно пошутил я.

Врач улыбнулся.

Я оделся и спустился к окошку, где с меня взяли двадцать и вернули пять. Ноги у меня подкашивались, в голове будто кто-то сидел и пинал изнутри по черепу, но ароматный ночной воздух немного восстановил мои силы.

Луну и звезды затянуло покрывалом облаков, и было темно, как в преисподней. Молодой человек беспокойно вышагивал перед входом в родильное отделение. Когда я открыл дверь, он с надеждой поднял голову, но, увидев меня, опять заметался как волк в клетке. Я спустился по лестнице на тротуар и взял курс на огни, которые обозначали центр города.

Тлеющий окурок сигареты описал в воздухе дугу и исчез в траве у сточной канавы, пара тяжелых башмаков застучала по асфальту у меня за спиной, подстраиваясь под мой широкий размеренный шаг.

Бдение началось. Линдс повис у меня на хвосте.

Впрочем, парень, что шел за мной, был не Линдс, но все равно это был коп. Я начал думать, что в этом городе вообще нет маленьких полицейских. Тот, который тащился сзади, был прямо-таки бочкой на ногах, раскачивавшейся из стороны в сторону как огромный маятник. Он оказался таким хорошим копом, что мне потребовалось почти два квартала, чтобы избавиться от него.

Войдя в город, я остановился у аптеки и забрался в телефонную будку. Я набрал номер отеля и попросил позвать Джека. Когда он взял трубку, я сказал:

— Это Макбрайд. Ты помнишь того цирюльника, что стриг меня сегодня?

— Конечно. Его фамилия Луц. Мы зовем его Луц-Туц. А зачем он вам?

— Да так, простое любопытство. Спасибо.

— Не за что. Кстати, откуда вы звоните, мистер Макбрайд?

— Из телефонной будки.

— О!.. — Казалось, что он удивлен.

— Что — «о»?

— Вы видели вечерние газеты?

— Нет, черт возьми. Я только что из больницы. Мне осматривали голову.

— Тогда вам следует взглянуть на них.

Он повесил трубку прежде, чем я успел спросить его о чем-нибудь еще. Около аптеки я купил газету и понял, что он имел в виду. Вся первая страница была кашей, сварганенной на скорую руку, потому что статью, которую предполагалось тут напечатать, явно изъяли в последнюю минуту. От нее остался только столбик в одну колонку, и можно представить ярость наборщика, которому пришлось работать сверх положенного времени. Заголовок гласил: «Полиция задерживает подозреваемого в убийстве». И далее шла сама заметка: «Сегодня утром полицией был задержан бывший житель Линкастла Джони Макбрайд, обвиняющийся в убийстве окружного прокурора Роберта Минноу. Как вы помните, пять лет назад Роберт Минноу вел расследование деятельности заправил игорного бизнеса, которое грозило вылиться в самый сенсационный процесс нашего времени. Тогда Макбрайду удалось бежать из города. Сегодня же Макбрайд был отпущен после допроса. Капитан Линдс отказался прокомментировать свои действия».

И все, дорогие мои. Ни больше ни меньше. Моя песенка еще не спета… пока. Я улыбался, пока не свело скулы. Потом вспомнил, зачем, собственно, приехал, вернулся в будку и нашел в телефонной книге номер Луца-Туца.

Парикмахера не было дома. Мне назвали бар, где я мог найти его. Я заплатил таксисту доллар, чтобы он доставил меня туда. Войдя в бар, я увидел Луца в кругу благодарных слушателей. Он рассказывал им со всеми подробностями то, чего никогда не было: как он практически в одиночку поймал этого Макбрайда.

Врал он просто-таки вдохновенно. Я стоял и глядел на него до тех пор, пока он не поперхнулся, как будто в горле у него застряла кость. Он поверил всему, что прочел в моих глазах, губы у него посинели, глаза закатились, и бедняга замертво рухнул на пол.

Я выпил пива и вышел, когда они выносили Луца из бара. Всем было досадно, что он не закончил свой рассказ. Завтра я спущусь побриться и попрошу закончить его лично для меня. Я был уверен, что отныне сей парикмахер никогда не раскроет рта в полиции.

В этот вечер мне предстояло сделать кое-что еще. Таксист, который привез меня в бар, все еще стоял на стоянке, и я попросил его отвезти меня на вокзал. Мы поехали по главной улице, так что у меня появилась возможность увидеть, как она выглядит в это время суток.

Она выглядела потрясающе. Она выглядела именно так, как об этом писали газеты и журналы и говорило радио. Может быть, вы слышали об этом городе. Когда-то в здешних горах нашли медную руду, и скоро у их подножия вырос хорошенький маленький городок. В нем жили довольно шебутные ребята, которые строили себе дома, плавили руду и занимались бизнесом. Все были счастливы.

Все так бы и шло своим чередом, если бы «сухой закон» не повернул жизнь в городке на 180 градусов. Линкастл не ратифицировал его, как это сделали три больших города нашего округа, поэтому тот, кто хотел промочить горлышко, просто приезжал сюда и пил сколько душе угодно. Линкастл стал, если можно так выразиться, вольным городом. Маленьким Рено. К вашим услугам здесь на каждом шагу имелись игорные дома и игровые автоматы. Никто больше не утруждал себя работой в медеплавильнях. Игорный бизнес приносил куда более высокую прибыль.

Интересно, сколько они заплатили убийце окружного прокурора, которому не нравились все их делишки.

Таксист вышел и открыл мне дверцу.

— Пожалуйста, с вас полтора доллара.

— Держи два. Бери-бери. — Я захлопнул дверцу и поднялся на платформу.

Вокзал был почти пуст. Молоденький негр свернулся калачиком в ручной тележке, положив голову на импровизированную подушку из посылочных мешков, в зале ожидания женщина с младенцем на руках прикорнула в уголке. В дальнем боксе прятался темный, казавшийся мертвым автобус. Именно там пасся вчера борец-боксер, и я посмотрел, не зашевелится ли кто-нибудь в темноте.

Я ждал долго, но не заметил ничего подозрительного. Я пересек платформу, подошел к билетной кассе, осмотрелся и толкнул дверь.

Старик как раз закрывал окошечко. Его голос утонул в грохоте решетки и шуршании задвигаемой шторы, но по тому, как яростно он замазал мне, я понял, что он хочет, чтобы я побыстрее входил и запер дверь. Он был страшно возбужден и прыгал вокруг меня как жаба.

— Черт возьми, Джони, — сказал он, качая головой и проверяя, хорошо ли я запер дверь, — это невероятно. Садись, садись.

Я сел.

— Кто-нибудь видел, как ты пришел сюда?

— Нет. А если б даже и видел, что из этого?

Он изумленно взглянул на меня и стал теребить усы.

— Я знаю, что говорят кругом, и читал газеты. Зачем ты пришел сюда и почему у тебя забинтована голова? Это их работа?

— Да, их, — ответил я просто.

— Черт возьми, давай выкладывай.

— А выкладывать-то, собственно, и нечего. Человек по фамилии Линдс хотел поговорить со мной. Вот и поговорили. Может быть, чуточку грубовато, так что закончили разговор в больнице. Но, кажется, ни он, ни я не выговорились полностью. Поэтому Линдс уверен, что мы скоро встретимся и продолжим.

— Никогда не считал тебя дураком, Джони. Считал тебя кем угодно, только не дураком.

— Да. А кем ты меня считал?

Я задал ему этот вопрос слишком быстро, и он неловко заерзал на стуле.

— Извини, сынок, не стоит ворошить прошлое. — Он нахмурился. — Может быть, я был не прав.

Я закурил и, еще не понимая, куда он клонит, не торопился задавать вопросы, на которые должен был знать ответы.

— Может быть, — согласился я, окутавшись дымом.

— Скоро отправится автобус, — он посмотрел на часы. — Через два часа. Можешь подождать здесь. Если никто не видел, как ты вошел, значит, они не знают, где ты.

— Забудь об этом, просто забудь. Мне нравится все как есть. — Я улыбнулся. — Папаша, что ты знаешь а Линдсе?

— Джони, ты…

— Я что-то спросил.

— Я думал, ты не хуже меня знаешь… После смерти Боба Минноу он поклялся, что достанет убийцу даже из-под земли. Все это время он искал тебя. Он ни за что не отвяжется, Джони. Он не такой, как все остальные. Линдс настолько же честный, насколько они продажны. Он единственный порядочный коп, который остался в нашем городе, и его не купить, потому что он замешан не из того теста. Я уверен, Джони, ничто не заставит этого бульдога выпустить из зубов твою шею. Никто и ничто. Видит Бог, они с удовольствием бы избавились от него. Его давным-давно вышвырнули бы из города за то, что он не играет по общим правилам. Да вот беда, знает он слишком много. Он не болтает, но уж если заговорит, кое-кому сильно Hie поздоровится.

Он замолчал переводя дух.

— Расскажи поподробней, — попросил я его. — Много воды утекло за пять лет. Чем тут дышат?

— Да-да, — он кивнул, — я должен был догадаться, что ты не знаешь об этом. Времена изменились, и не все у нас так безоблачно, как раныйе. Ты ведь уже видел город, да? Вино на каждом углу, а между кабаками игорные притоны. Кругом пьянство и разврат. И, думаешь, кого-нибудь это волнует? Никого, раз это дает прибыль. Публичных домов в этом городе больше, чем в столице штата, а объясняют это просто тем, что мальчики не могут без секса. Ты, наверное, хочешь спросить, почему не вмешается общественность? Да, они голосуют, но кандидаты приходят и уходят, а законы остаются. Городской совет обновляется настолько, насколько этого желают местные воротилы, и никак иначе.