Марципан - Антон Локк

Диван, матрас на полу, здоровенный телевизор на стене и всё. Даже в дешёвых гостиницах есть хотя бы зеркала, тумбы или комоды. Там же не было ничего. Я встал и пошёл посмотреть другую комнату, которую Дима называл шкафом. Я открыл дверь и попал в ещё больше захламлённую комнату, чем та, какой она была раньше. Наверное, в два раза больше по площади, чем первая, комната служила Диме гардеробом, складом всего нового, старого и краденого, – ну, к примеру, он иногда крал горшечные растения из ресторанов и баров, – а главной функцией помещения всегда была мастерская. Дима был потрясающим художником. А признанным художником он стал на моих глазах, даже при моём участии, два года назад.

В тот день мы сильно напились. Кажется, даже повода никакого не было. Я только недавно стал жить с Ксюшей, а Дима снял комнату в этой самой квартире на зарплату бармена. Точно. Новоселье мы и отмечали. Сначала пили все вместе с друзьями, а когда ребята начали расходиться, позвонила Ксюша и запретила мне идти домой пьяным. Поэтому мы продолжили с Димой пить вдвоём.

Я помню, как уговаривал его выставить где-нибудь свои картины, на что он отвечал, что пока не готов, что пока нет того, что он хотел бы показать людям. Он был совершенно другим в те времена, не таким самоуверенным и чокнутым.

Потом, когда мы выпили ещё больше, я рассказал ему об интернет-аукционах, где люди продают свои бесталанные творения за баснословные деньги. Он не воспринял это всерьёз, но уже через полчаса мы достали холст и стали брызгать на него всё, что было: масло, акварель, старую гуашь, чернила. Получилось полотно, полностью забрызганное всем подряд. В конце творческого процесса Дима провёл ладонью по всему полотну, смазав всё в середине картины, а потом из одного угла в другой искусно нарисовал жирную красную полосу. Сказать по правде, получилось очень интересно.

Мы сфотографировали то, что получилось, и выставили это на аукцион в интернете, начальную цену обозначив в пятьдесят тысяч евро. Картина называлась «Кризис», а аннотацией к ней служил заумный текст на английском, в котором мы рассуждали о том, как грешен мир, и о том, что каждый день всем нам представляется возможность всё изменить, но мы, к большому сожалению, совсем ничего не предпринимаем. Это выглядело по-снобски и достаточно наигранно, – как надо.

Мы смеялись всё время, пока занимались этим. Мы оба воспринимали это как шутку, не рассчитывая ни на что. Когда Дима засыпал, он сказал, что даже если картину купят, мы поделим деньги пополам. Я переспорил его и согласился на десять процентов.

Через несколько дней непрерывной борьбы за картину, её купил какой-то англичанин, меценат и коллекционер, за семьдесят тысяч евро. Спустя каких-то полгода он продал её в три раза дороже.

С тех пор Дима был невообразимо востребованным художником, известным и, естественно, богатым. Его картины появлялись почти на всех модных мировых выставках. Кто-то даже называл его героем нашего поколения. Но я знал Диму как человека, который стригся раз в полгода и бесплатно делал татуировки девочкам. Татуировки, как явление времени, конечно, не обошли его стороной, но он редко находил на них время.

Он никому никогда не говорил, сколько у него было денег. О том, что он стал миллионером, мы узнали из маленькой заметки в журнале «Форбс», которую он всем разослал с комментарием в виде смеющегося смайлика. Статья была про первый миллион и короткий путь к нему. Таким вот был Дима.

В углу комнаты было свалено десятка два полотен. Он никогда не списывал в утиль неудачные картины. Если у него что-то не получалось, он просто перекрывал получившееся каким-нибудь ярким элементом вроде знака доллара или обычной жирной полосой. Дима считал, что хороших картин у него и так достаточно много, а плохие продаются лучше. Плохие как раз и были почти все перекрыты. Это была его шутка, смех над обществом. Я вышел из комнаты и вернулся на диван.

В тапочках-собачках и в женском коротеньком атласном халатике Дима вышел из ванной.

– Дай сижку, пожалуйста, – попросил он.

– Последняя, – я протянул ему пачку.

– Да ну, брось, – он пошёл на кухню, вернулся со своим перемотанным ниточкой косяком и закурил его. – Ну что, едем?

– Куда?

– К Ксюше.

– Не, – я сомневался, – не надо. Я лучше сам потом заеду.

– Поехали! Угарнём! – уговаривал он.

– Вообще мне очень нужны эти картины.

– Ты же не собрался их продавать?

– Нет, ты что. У меня заначка за одной из них. Вряд ли Ксюша знает о ней.

– Тебе деньги нужны?

– У меня, конечно, осталось ещё немного, но не так много. Меня одна шлюха кинула на деньги недавно.

– Кто кинул?

– Шлюха одна.

– Я это понял. Как?

– Она, это смешно, – я улыбался, потупившись, – сняла меня в баре, отвела к себе, потом сказала, что это не бесплатно. Я спустился вниз на улицу, снял в банкомате чирик, отнёс ей, а потом Толя меня прогнал.

– Толя? – Дима смеялся, и мне было неловко.

– Ну, там был мужик. Толя. Он забрал деньги и прогнал меня.

– И ты не трахнул шлюху?

– Он предложил ещё денег принести, но я отказался.

– Это очень смешно. А где это было?

– У Сёмы.

– В его баре?

– Ага. Прямо в тот же день, в который от меня ушла Ксюша, это случилось, – я снова и снова смешил Диму.

Он начал пристально смотреть на меня, и это очень смущало. Потом сел рядом и положил руку мне на ногу.

– Может, сейчас?

– Ты о чём?

– Ты же понимаешь, – он гладил мою ногу.

– Нет, – я смущался всё сильнее. – Ты всё-таки стал педерастом? Эта модная тусовка и тебя заразила?

– Да-а, – протянул он и громко засмеялся. – Я про твою долю! – он убрал руку.

– Я понял, – я правда понял, о чём он. – Не нравятся мне твои шутки. Этот халатик придаёт твоему образу особую нотку.

– Ну что?

– Я же сразу сказал, что не буду брать твои деньги.

– Это не мои деньги! Я предлагал половину, а ты настоял на десяти процентах. Вот, забирай свои проценты.

– Там слишком много, – я всегда отказывался от его денег. – Тысяч пятнадцать?

– Пятнадцать? Ты что! – удивился он.

– А сколько? Ты же…

– Там десять процентов от всего, что я заработал.

– Зачем так много?

– Ты же мне дал дорогу в эту жизнь. Я просто обязан отплатить тебе рано или поздно. Я благодарен тебе за всё. Ты заслужил эти деньги, – он стал серьёзнее. – Я никогда не подавал вида, что ты обижаешь меня своими отказами, но я уже решил, что, если ты сейчас откажешь, я сильно обижусь, – он встал. – Сейчас я принесу деньги, а ты их заберёшь. И делай с ними всё, что захочешь. Вдобавок ситуация более чем подходящая, не так ли?

– Ты их здесь хранишь?

– А что?

– У тебя как бы дверь на щеколду закрывается.

– Это всего лишь тысяч двести. У всех есть столько. У меня вообще больше есть.

– Сколько тысяч? – меня вдавило в диван.

– Двести с чем-то. В долларах больше будет, но я за доллары не продаю. Мне, конечно, они больше нравятся, но евро прикольнее.

– Евро?

– Ну не рубли же.

Дима снова засмеялся и вышел. Он слишком часто и много смеялся. Вообще, по жизни он много смеялся, чему я искренне завидовал, потому что даже улыбка мне давалась с трудом. Несколько лет подряд я замечал, что лишь раз в год смеюсь до слёз. Всего лишь один раз в год. Это угнетало. Я прекрасно помнил последние три раза, когда мне доводилось смеяться искренне. В последний раз это случилось, когда я читал одну действительно смешную историю в интернете, но смеялся я не над ней, а над тем, как она была написана – очень остроумно.

– Держи, – он поставил мне на колени сумку. – Сумку мне подарили, не думай плохо обо мне.

Это был большой кожаный дорожный саквояж. Я приоткрыл молнию и увидел внутри деньги. Я представлял себе большую гору денег, но на дно сумки были сбросаны бумажки разного номинала, среди них только две пачки были обёрнуты лентой.

– Куда мне их теперь нести?

– Куда хочешь, – Дима стоял, подперев бока руками, и умилялся мне, держащему в руках сумку с кучей денег.

– Может, хотя бы половину?

– Нет.

Я смотрел по очереди на деньги и на Диму и не знал, что сказать.

– Давай пропьём?

– А к Ксюше поедем?

– Хер с ней.

– Вот это уже другой разговор! – Дима захлопал в ладоши. Только дай мне минутку, мне нужно позвонить своему парню в банке: обрадую его тем, что ты согласился.

– Зачем?

– У меня есть классный парень. Я ему приношу деньги, он делает так, чтобы их не украли. Когда я ему рассказал, что держу деньги для тебя, он сразу сделал карту с твоим именем и сказал, что будет ждать, когда ты согласишься. Ему только твой паспорт нужен и эта сумка.

– И ты ему доверяешь?

– Как себе, – Дима ходил по комнате и собирался к выходу. – Он меня уже год делает богаче. Как этот, – он нахмурил брови и стал щёлкать пальцами, вспоминая что-то, – чел из «Сирен Титана». Как его там?