Дорога к себе - Ласкина Зоя

Жизнь, казалось, наладилась, но, когда Лоэну исполнилось одиннадцать лет, его мать тяжело заболела. Она слабела с каждым днем, ее силы таяли. Вскоре она уже не поднималась с постели, а потом уже и есть самостоятельно не могла. Филлит не отходила от нее, без устали готовила снадобья и микстуры, загадочные даже для Лоэна, успевшего немало узнать к этому времени. Знахарка почти не спала, но все же по ее озабоченному взгляду было понятно, что особых успехов в лечении она не добилась.

— Ты же вылечишь ее? — спрашивал Лоэн.

Она отвечала уклончиво. Говорила, что старается как может. Наконец после очередного такого вопроса она, тяжело вздохнув, погладила его по волосам:

— Боюсь, ей уже ничто не поможет. Лоэн, мальчик, я не хочу тебя обманывать и внушать ложную надежду. Это редкая болезнь, она не так давно появилась. Впервые я столкнулась с ней в молодости, тогда я еще только мечтала стать целительницей и при любой возможности напрашивалась помощницей к лекарям, нередко бесплатно. Однажды в городе, где я жила, заболел один торговец. Он был небеден и немедленно позвал к себе сразу нескольких хороших лекарей, в том числе и того, у которого я была помощницей. Все они старались вылечить его, но не смогли понять даже причину недуга. Человек медленно угасал, слабел, худел, словно без причины. Помочь ему так и не смогли. Все эти дни я надеялась, что ошибаюсь, что в случае с твоей матерью признаки просто похожи, но нет, все именно так, как я и подозревала.

Она опустила голову. Впервые он видел ее такой: несчастной, уставшей, сломленной.

Он смотрел на осунувшееся, казавшееся неестественно маленьким лицо матери. Ее тело было скрыто плотной материей, но он знал, что она превратилась почти в скелет — последние несколько декан[1] она практически не могла есть. Она, Хельми, на которую до недавних пор заглядывались даже парни немногим старше Лоэна. Эти мысли впивались в сердце стальными зубами, но он почему-то не мог плакать. Филлит держала его за руку, слезы текли по ее лицу, плечи деда крупно вздрагивали, но мальчик стоял молча и неподвижно, боясь шевельнуться, — будто он тут же рассыпется, развалится, как фигурка из песка.

Когда огонь пожирал тело, он не отвернулся. Ему казалось, в пламени тает лишь восковая кукла: слишком слабо это лицо походило на то, которое навеки осталось в его памяти.

Ритуал погребения был исполнен тщательно. Кладбище находилось в лесу, неподалеку от реки; считалось, что это место облегчает путь усопшего на Зеленые Равнины, а заодно умеряет скорбь его близких. Стоял Гамардан[2], самое теплое время года; под зеленоватыми лучами солнца[3] лес казался более живым. Ясная погода тоже была хорошим знаком — боги с радостью принимали ушедшего в другой мир.

Филлит объяснила Лоэну истинное значение деталей ритуала, который возник в те далекие годы, когда люди еще поклонялись стихиям. Огонь поглощал тело, на миг делая его своей частью; хоть он и давал тепло, все же важным дополнением считался солнечный свет как проявление стихии энергии; земля принимала пепел; важны были и свежий лесной воздух, и журчание текущей воды, и металл лопат, которыми выкапывали могилу — последнее пристанище того, что осталось от человека, — и деревья как символ дающей жизнь Владычицы Кириат. Раньше любая часть обряда была обязательной, разве что с солнечной погодой не всегда могло повезти. Теперь же необходимым считалось лишь предать тело огню, все остальные церемонии не всегда соблюдались.

Лоэн продолжил помогать Филлит уже на следующий день. Это было в его духе — отвлекаться за делами от невеселых мыслей. Первое время он почти не разговаривал, лишь как-то вечером спросил:

— Филлит, я вот все думаю, а эльфы могут исцелять? Если бы отец был здесь, он смог бы ей помочь? Ты говорила, он был сильнее тебя.

— Как я уже сказала, это редкая болезнь, но я прожила долго и повидала немало. Про человека с такой болезнью говорили: «На него посмотрела смерть». Не мучай себя, Лоэн, твоя мать была обречена. Эльфы обладают особенной силой, они действительно могут лечить и спасают тогда, когда не помогают никакие травы и никакие средства. Но они лишь направляют всю жизненную силу человека на борьбу с болезнью, а эта хворь выпивает тебя досуха, и сил бороться уже не остается.

— Ты говоришь, это новая болезнь. Откуда она взялась?

— Хотела бы я знать. Могу лишь сказать, что никогда не встречала упоминания о ней ни в одной из старых книг. Знаешь, говорят, что когда-то очень давно, еще до Первого Буйства Стихий, болезней не было вовсе. Как и не было, скажем, хищных зверей. Мясо ели только люди и Дети Стихий, да и то с позволения Кириат. Так же и зло могли творить лишь люди и другие народы, однако в те времена мы почти не враждовали. А в природе и вовсе царили мир и покой. Никакой жестокости, пожаров, прочих бедствий.

— Звучит как сказка, — усмехнулся Лоэн.

— Я тоже всегда думала, что это сказки, — согласилась Филлит. — Когда я была маленькой, старики болтали, что в их молодости люди болели реже, а хищники встречались лишь в дремучих чащах. Можно было сутки идти вглубь леса без оружия, никого не опасаясь. Сначала я не верила: людям всегда кажется, что раньше было лучше, ведь в молодости плохое быстрее забывается. А потом появляются новые болезни, и с некоторыми бессильны справиться даже эльфы. Сейчас все чаще можно услышать, как волки нападают прямо в деревне, причем в любое время года; а я хорошо помню, что в моем детстве хищники и близко к людям не подходили, разве что в совсем уж голодные сезоны. Но и тогда о нападении на людей не могло быть и речи, они охотились только на домашний скот. И добро бы только волки! В прошлый Иаральт[4] неподалеку отсюда видели барса. Немыслимо! Прежде они водились только на границе с Бьёрлундом. Если так пойдет, вскоре они и до городских стен доберутся.

— И что же будет дальше?

— Одним богам ведомо. Что-то и впрямь творится в этом мире, и я бы многое отдала, чтобы узнать, что именно. Хуже всего, что это происходит повсеместно, нет единого источника зла; по крайней мере, мне так и не удалось его найти. Я добиралась даже до проклятого города в Хаммаре: место и впрямь недоброе, но с той болезнью и прочими странностями не связано, уж в этом я убеждена.

Лоэн задумался, но вскоре задал новый вопрос:

— А я смог бы лечить людей, как умеют эльфы?

— Кто может сказать точно, какая в тебе часть их силы? В любом случае постигнуть это самому очень трудно, а никто из людей не сможет тебя этому научить. Вот если бы в наше время можно было встретить эльфа…

В тот день Филлит решила, что дала Лоэну достаточно знаний и ему нужно нечто большее.

А Лоэн окончательно утвердился в желании стать целителем.

Филлит пришла к старому лесорубу через несколько дней после похорон. Когда Хельми заболела, Марк, и так-то не слишком общительный, вовсе замолчал, редко от него можно было добиться «да» либо «нет», но разговор не мог ждать.

К чести целительницы, ходить вокруг да около она не стала, а прямо, в духе самого старика, заявила:

— Марк, отдай мне мальчика. Я же вижу, он тебе в тягость, ты терпел его только из-за Хельми. У него есть способности к магии — их надо развивать. Возможно, его ждет большое будущее. Я отвезу его в столицу, в Академию Магии. Там у меня есть друг, он позаботится о Лоэне.

Марк долго молчал, потом буркнул, глядя исподлобья:

— У тебя-то откуда там друзья?

— Я не всегда была деревенской знахаркой, — гордо вскинула голову Филлит. — И я хочу помочь мальчику.

Лоэн, притаившийся за дверью, слушал этот разговор, и сердце его взволнованно билось. Неужели он уедет из этой постылой деревни? Конечно, ему было жаль расставаться с Филлит и дедом, но он чувствовал, что время перемен настало, и надеялся, что та жизнь, которая ждет его, будет лучше прежней.