Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной - Белла Ахмадулина

Симон Чиковани[32]

МОРСКАЯ РАКОВИНА

Я, как Шекспир[33], доверюсь монологув честь раковины, найденной в земле.Ты послужила морю молодому,теперь верни его звучанье мне.

Нет, древний череп я не взял бы в рукиВ нём знак печали, вечной и мирской.А в раковине — воскресают звуки,умершие средь глубины морской.

Она, как келья, приютила гулыи шелест флагов, буйный и цветной.И шепчут ее сомкнутые губы,и сам Риони [34] говорит со мной.

О раковина, я твой голос вещийхотел бы в сердце обрести своем,чтоб соль морей и песни человечьисобрать под перламутровым крылом.

И сохранить средь прочих шумов — милыйшум детства, различимый в тишине.Пусть так и будет. И с такой же силойпусть он звучит и бодрствует во мне.

Пускай твой кубок звуки разливаети всё же ими полнится всегда.Пусть развлечет меня — как развлекаетусталого погонщика звезда.

1937

НАЧАЛО

О стихи, я бы вас начинал,начиная любое движенье.Я бы с вами в ночи ночевал,я бы с вами вступал в пробужденье.Но когда лист бумаги так бел,так некстати уста молчаливы.Как я ваших приливов робел!Как оплакивал ваши отливы!Если был я присвоить вас рад,вы свою охраняли отдельность.Раз, затеяв пустой маскарад,вы моею любимой оделись.Были вы-то глухой водоём,то подснежник на клумбе ледовой,и болели вы в теле моем,и текли у меня из ладоней.Вас всегда уносили плоты,вы погоне моей не давались,и любовным плесканьем плотвывы мелькали и в воду скрывались.Так, пока мой затылок седели любимой любовь угасала,я с пустыми руками сидел,ваших ласк не отведав нимало.Видно, так голубое лицозвездочет к небесам обращает,так девчонка теряет кольцо,что ее с женихом обручает.Вот уже завершается круг.Прежде сердце живее стучало.И перо выпадает из руки опять предвкушает начало.

1940

Три стихотворения о Серафите

Во время археологических раскопок древнего города-крепости Армази[35], близ Мцхеты, была обнаружена гробница юной и прекрасной девушки Серафиты; чей облик чудом сохранился до наших дней в своей живой прелести. В гроб ее проник корень гранатового дерева, проскользнувший в кольцо браслета.

РАЗДУМЬЯ О СЕРАФИТЕ

Как вникал я в твое многолетие, Мцхета[36].Прислонившись к тебе, ощущал я плечоммышцы трав и камней, пульсы звука и цветавздох стены, затрудненный огромным плющом.

Я хотел приобщить себя к чуждому ритмувсех старений, столетий, страстей и смертей.Но не сведущий в этом, я звал Серафиту,умудренную возрастом звезд и детей.

Я сказал ей: — Тебе всё равно, Серафита:умерла, и воскресла, и вечно жива.Так явись мне воочью, как эта равнина,как Армази, созвездия и дерева.

Не явилась воочью. Невнятной беседойискушал я напрасно твою немоту.Ты — лишь бедный ребенок, случайно бессмертный,но изведавший смерть, пустоту и тщету.

Всё — тщета! — я подумал. — Богатые камнинеусыпных надгробий — лишь прах, нищета.— Всё — тщета! — повторил я. И вздрогнул: — А Картли?Как же Картли? Неужто и Картли — тщета?

Ничего я не ведал. Но острая влагаокруглила зрачок мой, сложилась в слезу.Вспомнил я — только ель, ежевику и благо,снизошедшее в этом году на лозу.

И пока мои веки печаль серебрилаи пугал меня истины сладостный риск,продолжала во веки веков Серафитакрасоты и бессмертия детский каприз.

Как тебе удалось — над убитой боямии воскресшей землею, на все времена,утвердить независимый свет обаянья,золотого и прочного, словно луна?

Разве может быть свет без источника света?Или тень без предмета? Что делаешь ты!Но тебе ль разделять здравомыслие этов роковом заблужденье твоей красоты!

Что тебе до других? Умирать притерпелись,не умеют без этого жить и стареть.Ты в себе не вольна — неизбывная прелестьне кончается, длится, не даст умереть.

Так прощай или здравствуй! Покуда не в тягостьнебесам над Армази большая звезда, —всем дано претерпеть эту муку и благость,ничему не дано миновать без следа.

1941

ЗОВУ СЕРАФИТУ

Не умерла, не предана земле.Ты — на земле живешь, как все.Но разве,заметив боль в пораненном крыле,не над тобою плакал твой Армази?

О, как давно последние дарытебе живая суета дарила!С тех пор я жду на берегах Куры,и засухой опалена долина.

Не умерла.И так была умна,что в спешке доброты и нетерпеньядостиг твой шелест моего гумна[37]:вздох тишины и слабый выдох пенья.

Что делаешь? Идешь?Или покатяжелым гребнем волосы неволишь?Не торопись.Я жду тебя — века.Не более того.Века всего лишь.

Еще помедли, но приди. Свежаи не трудна твоя дорога в Мцхету.Души моей приветная свечауже взошла и предается свету.

Уж собраны и ждут тебя плодыи лакомства, стесненные корзиной.Как милосердно быть такой, как ты:сюда идущей и такой красивой.

В молчании твой голос виноват.Воспой глубоким горлом лебедиными виноградаря, и виноград,и виноградники в краю родимом.

Младенческою песней умудрен,я разгадаю древние затеии вызволю из тесноты временотцов и дедов доблестные тени.

Бессмертное не может быть мертво.Но знает ли о том земля сырая,ошибку ожиданья моегооплакивая и благословляя?

Как твой удел серьезен и высок:в мгновенных измененьях мирозданьявсё бодрствует великий голосокбессмертного блаженства и страданья.

1941

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});