Нецензурное убийство - Марчин Вроньский

— Кто зарезал Биндера? — бросил младший комиссар. По выражению лица молодого редактора он догадался, что тот уже знает о событиях прошлой ночи. — Как ты думаешь, Юзек?

— Думаю, что так ему и надо, сукину сыну.

— Ты весьма поэтично это выразил. А конкретнее, пока мой коллега не вернулся из сортира?

— Откуда ж мне знать, Зыгмунт?! — Закшевский развел руками. Взял вышитую подушечку, перевернул ее и левым боковым отправил за изголовье кровати. — После этих судебных разбирательств мы с ним больше ни разу не виделись.

— После судебных разбирательств?

— Да, о клевете. Это тянется еще с тех пор, когда я работал в «Курьере» у Тромбича. — Он громко вздохнул и посмотрел Мачеевскому в глаза. — Слушай, Зыга, здесь вы ничего не найдете, как спортсмен спортсмену тебе говорю. Можете нас отправить в кутузку, но зачем? Одно дерьмо и позор для полиции. Ты ж ведь знаешь, я тоже изучаю право.

— Это не моя идея, но не бери в голову. Только ты со мной не знаком, ясно?

— Ну что ты?! — широко улыбнулся Закшевский. — Разумеется, я с тобой не знаком. Девушки бы разобиделись, что я полиции стучу!

Все четверо сидели за столом, не говоря ни слова, а Зельный с кислой миной просматривал грампластинки: один сплошные бетховены, ни тебе вальсов, ни танго. Мачеевский вывел редактора из спальни и велел ему встать рядом с ним у вешалки. Вскоре дверь квартиры открылась, и агент впихнул внутрь изрытого оспой парня в наброшенном на плечи демисезонном пальто. Томашчик вошел последним.

— Что происходит? — спросил он, увидев в прихожей Мачеевского с Закшевским.

— А что должно происходить? Проверь-ка лучше спальню. Этот тут странно смотрел, когда я рылся в постели. Я его караулю.

Он подвинулся поближе к выходу, надавил на дверную ручку. Подождал, пока Томашчик и его агент начнут перетрясать кровать. Глянул еще, что делает Зельный. Зельный ничего не делал, пластинки ему наскучили, и теперь он разглядывал молчащих женщин. Было ясно, что ни одна из них не в его вкусе, но, несмотря на это, он заученным движением откинул шарф, чтобы лучше смотрелся шелковый галстук.

— Расспроси знакомых o Биндере. — Мачеевский украдкой сунул Закшевскому в руку бумажку с номером телефона. — Обязательно! — прошептал он с напором. — А теперь убирайся!

— Зачем? — удивился редактор.

— Затем, что говно. Удрал от меня. Не укараулил я тебя, коммунист хренов.

— Что-то ты, Зыга, больно щедрый. Все ваши станут гоняться за мной по городу.

— Подумаешь, невидаль! Им и без того хлопот хватает с трупом Биндера. А даже если и так, то что? Ну, заберут на 48 часов. — Мачеевский осторожно приоткрыл дверь и вытянул Закшевского на лестничную клетку. Звуки обыска в спальне стали чуть тише. — Мне тоже придется тебя ловить, если будешь и дальше стоять тут столбом. Только не с такой помпой. Решайся — сейчас самое время бежать.

— Ладно, Зыга, — помолчав секунду, буркнул Закшевский. Внезапно в его глазах блеснула искорка веселья. — А чтобы было реалистичнее… Может, дам тебе хотя бы разок по морде?

— Не перегибай палку, Юзек, не то по носу захреначу.

— Ну, до скорого! — Редактор быстро пожал Мачеевскому руку.

— Не забудь о телефоне.

— Не беспокойся, — бросил Закшевский, сбегая по ступеням.

Когда он уже был внизу, Зыга услышал шум потасовки и грохот падающего тела.

— О Езус Мария! — выругался дворник.

— Выслужиться хотел, так терпи, — тихо проворчал Зыга и вернулся в квартиру, едва не столкнувшись с обеспокоенным Томашчиком.

— Что? Где задержанный?

— Выйди, пожалуйста, в коридор, — спокойно сказал Мачеевский. — Один.

— Сбежал? — догадался Томашчик, закрыв за собой дверь. — Сбежал, значит?! Ну прекрасно! Ты не знаешь, какие сволочи эти политические. Затаившиеся сволочи. Вот что выходит, когда кто-то берется не за свое дело. Ну ничего, я вышлю в город Новака и Гайовничека…

— Никого не высылай, — охолонул его Зыга. — Обычный рапорт, и все. Пусть его околоточные ищут. И запомни, от меня еще ни один ловкач не сбежал, а уж тем более политический фраер! — Он ткнул Томашчика пальцем. — Не делай ничего, потому что все равно ведь у тебя на него ничего конкретного нет.

— Ну как это так? Я не понимаю. — Томашчик нервически поправил очки.

— А тебе понимать и не надо, — пожал плечами Зыга. — Не твое дело. Собираемся, а то Биндер остынет.

* * *

Томашчик, ни слова не говоря, вышел из кабинета начальника следственного отдела. Зыга слышал, как он в ярости шагает по коридору, потом хлопнула дверь комнаты политических агентов. Крафт из-за своего стола растерянно посмотрел на Мачеевского.

— Тебе не следовало при мне на него гавкать, — сказал он. — Он тебе этого не забудет.

— Пусть скажет спасибо, что не при Зельном. А тянуло меня, Генек, ой, тянуло.

Если честно, Зыга слегка раскаивался, что сдали нервы. Но не мог он больше терпеть — Томашчик хозяйничал так, будто это он руководит расследованием. А когда еще вдобавок пригрозился, что пойдет на прием к Собочинскому, Мачеевский посоветовал ему позвонить министру и на всякий случай еще в пожарную охрану.

Естественно, речь зашла о Закшевском. Потом об остальных редакторах «Нашего знамени», которых Зыга приказал отпустить после допроса. Под конец снова вернулись к главному редактору. Томашчик упорствовал, что, сбежав, революционный поэт признал свою вину. Мачеевский даже не пытался объяснять, что, задержав его, они только выставят себя на посмешище. И тем более не хотел открывать, что завербовал Закшевского, потому что раздухарившийся Томашчик рвался бы использовать его в собственных целях. И неизбежно спалил бы информатора.

— Не бойся, Генек. — подмигнул Зыга заместителю. — Как только меня выгонят, тебя повысят.

— Можно уже, пан начальник? — Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Зельный.

Мачеевский кивнул. Зельный вошел первым, развернул стул спинкой вперед и уселся на нем, как видел в каком-то фильме, откинув полы пальто и демонстрируя галстук. Фалневич занял место в углу рядом с обшарпанным шкафом, где хранились дела; два унылых агента — Вилчек и Гжевич — встали, прислонившись к стене.

— Ну, — начал инструктаж Зыга, — младший комиссар Томашчик пишет рапорт, а значит, у нас есть немного спокойного времени. Старший участковый Гжевич — самый младший, начинает.

— Есть. — Полицейский вынул блокнот. — Я, старший сержант Вилчек, Ковальский и Марчак опросили всех соседей убитого по дому. Никаких новых фактов. К нему часто приходили его сотрудники. Это были краткие визиты, званых приемов он не устраивал. У нас имеются словесные портреты и несколько фамилий: ведущие редакторы «Голоса Люблина» и давние партийные приятели. Мы с Вилчеком забрали бумаги убитого, они в хранилище, только что привезли. Бумаг было много, мы наняли извозчика. Злотый двадцать, пан комиссар.

— Я вам что, банк? Надо было взять в помощь рядового полицейского. Обернулись бы максимум за два захода. А впрочем, вы переплатили, надо было поторговаться. У нас есть какие-нибудь средства на фанаберии агента Гжевича? — спросил Мачеевский Крафта.

Заместитель только руками развел.

— Нет, — закрыл тему Зыга. — А из пустого даже я вам не налью. Дальше.

— Ковальский и Марчак, — поникшим голосом продолжал полицейский, — ходили расспрашивать знакомых убитого. Не всех застали по адресам. Это пока все, пан комиссар.

— Старший сержант Вилчек? — Мачеевский направил вечное перо на очередного агента.

— Тоже ничего интересного, пан начальник. — Сыщик на минуту отклеился от стены. — Подробности сейчас внесем в рапорт. — Он глянул в свой блокнот. — Ага, дворник показал, что ворота были заперты, но первое — такой замок можно гвоздем открыть, и второе — имеется проход из соседнего двора. Может, что-то будет в этих бумагах, но их все и за сто лет не просмотришь.

— Ладно, — усмехнулся Зыга. — A Фалневич?

— По поручению комиссара Крафта я был в редакции. Сторож меня пустил, потом подъехал редактор… как его там… редактор Алойзий Павлик. Я хотел обыскать помещение, но мы не получили разрешения прокурора.

— Разумеется, и не получите, — проворчал Мачеевский. — Сразу бы прошел слух, что это политическая провокация. Вы на это надеялись, комиссар Крафт?

— Попытаться стоило, — пожал плечами заместитель.

— Мы обыскали только письменный стол редактора Биндера. За его содержимым были направлены два полицейских. Они должны бы уже вернуться.

— Учитесь, вот как надо работать. — Зыга сурово посмотрел на Гжевича. — Пан Крафт?

— Врач констатировал, что смерть наступила под утро. В три, возможно, в четыре. Умер от удара по голове тупым предметом, остальные травмы нанесены после смерти. Вскрытие завтра. До вечера в нашем распоряжении будут еще четыре агента. Предлагаю, чтобы они сменили остальных и попытались связаться со знакомыми Биндера: редакторами и сотрудниками газеты, людьми, упомянутыми в календаре и адресной книге, начиная с самых последних записей. Мотивы… ну, пожалуй, все-таки политические, — рискнул заместитель.