Мощь Великая - Сергей Конышев

Так, в веселье, прошёл весь день. Уже за полночь все пьяные и довольные развалились по полкам, и только ещё с полчаса тишину нарушали хихиканья старичка-грибничка.

Наутро, стараясь не замечать недосыпания и абстинентного синдрома, новоиспеченные приятели распрощались очень дружно, обменялись телефонами и пообещали друг другу обязательно вместе выбраться на рыбалку.

Москва… когда слышишь слова «Моя Москва» или «Москва – мой город», ухо всегда режет фальшь. Очевидно, что Москва не принадлежит своим жителям, наоборот – это они принадлежат своему мегаполису.

Москва забирает у человека волю, полностью подчиняя его своим законам. Москва – наркотик. Она даёт иллюзию эйфории, а затем начинает выкачивать из попавшегося на крючок силы. Москва, как чёрная дыра, обладая мощнейшей притягательной силой, поглощает все попавшие во влияние её гравитационного поля объекты, которые отдают ей себя без остатка, увеличивая её массу, исчезая в ней навсегда.

Такая вот властная, жёсткая Москва встретила только что прибывших поездом «Екатеринбург – Москва» москвичей и гостей столицы тёмным, хмурым, слякотным зимним утром.

Глава 3

Александр Павлович Шарвунец был несколько потрёпанным жизнью человеком, дивидендов особых не снискавшим, давно уже во всём разочаровавшимся.

Но потрёпан жизнью он, надо сказать, был так – ласково, по-отечески: невзгод особых не испытал, но и блистать не довелось.

Всю жизнь ему не хватало чуть-чуть. Чуть-чуть до золотой медали, чуть-чуть до красного диплома, чуть-чуть до поступления в аспирантуру, чуть-чуть до интересной работы, чуть-чуть до любимой женщины. Распознав в этих «чуть-чуть» определённую закономерность, угодил Александр Павлович Шарвунец во власть фатализма.

Под влиянием своего жизненного опыта и связанных с ним личностных эволюционных метаморфоз, Шарвунец давно потерял всякую амбициозность и даже гордость, благодаря чему сохранил редкую в нынешнее время искреннюю доброту, сваленную, впрочем, на самое дно сознания, венчало которое величавое равнодушие.

Александр Павлович давно уже пришёл к выводу, что удовлетворение собственным бытием человек может испытывать только на заре своей жизни – в детстве, отрочестве и в юности, когда всё ещё впереди, и живёшь ожиданиями и надеждами. В этой связи он любил повторять слова поэта:

«Тогда верни мне возраст дивный,Когда всё было впередиИ вереницей беспрерывнойТеснились песни из груди.В тумане мир лежал впервые,И, чуду радуясь во всём,Срывал цветы я полевые,Повсюду росшие кругом.Когда я нищ был и богат,Жив правдой и неправде рад.Верни мне дух неукрощённый,Дни муки и блаженства дни,Жар ненависти, пыл влюблённый,Дни юности моей верни!»

Когда же понимаешь, что наступила, собственно, жизнь, какие-то из ожиданий уже не реализованы, а ждать реализации других планов особых оснований нет, наступает разочарование. Остаётся лишь слабая эфемерная надежда на непонятно что, и начинается поиск чего-то, иногда сознательный, иногда – нет, но всегда тщетный.

Переживая в своё время вспышки субъективного юношеского максимализма, Александр Павлович, конечно, мечтал о журналистских расследованиях политических заговоров, разоблачении шпионов, обнародовании коррупционных скандалов и прочем подобном. Однако судьба распорядилась иначе: Шарвунец вёл рубрики светской хроники, будучи внештатным корреспондентом различных советских, впоследствии российских газет. Потом он поступил на службу в популярный еженедельник «ТВ – Диван» редактором, где обрёл кое-какие связи, которые, убедившись, в отсутствии излишних амбиций у Шарвунца и его бесконфликтности, предложили возглавить скандально известный еженедельник «Жёлтая пурга», где он и служит до сих пор.

Возглавляемое им издание специализируется на публикации часто заказных и ещё чаще умаляющих достоинство и порочащих честь публичных персонажей материалов. Кроме этого, в больших объёмах публиковались шокирующие мерзости и их подробности, а так же слухи, выдумки, комментарии, подтверждения, опровержения, просто забавное и интересное, ну и банально – ничем не прикрытая провокационная бесстыжая ложь.

«Благонравный отец днём – ночью извращенец БДСМ-зоофил», «Кровавая битва за трусы кумира», «Известный певец скормил собственную крайнюю плоть доберманам», «Пьяная звезда танцевала нижний брейк в собственной блевотине»; «Известный рэпер Титя сочинил свой лучший трек «Рыба, мясо – тусую как квас я» в психушке»; «Грудь Соньки: вместо силикона пластилин и вата»; «Мусясюсь: «Тренируюсь только пупырчатыми огурцами»»; «Бывший замминистр задохнулся газами провинциальных проституток», «Пьяный фанат плюнул Кутяку в рот, когда тот тянул верхнее фа»; «Фекал-Рок банда «Туалетные грузчики» налимонили попсовым «Малинкам» клубнички»; «Мальчиковая группа «Клубни» с новым, пятым в этом году альбомом «Ночной бриз на твоих сосцах»; ««Душа, сечёная хламидиозом» – так называется прощальный тур Нака Такина»; ««Меня засосала вагина» – презентация новой песни композитора сексопата»; «Видеоклип на супер-хит «Усрусь, но до тебя доберусь» снимал режиссёр-андроид»; «Величайший прозаик современности Антон Заев прибыл на долгожданную встречу с министром верхом на двух порноактрисах»; «Художник-гипертрофатор-экзистенциалист Хукозин представил инсталляцию, составленную из 10 000 унитазов, искусно выполненных лично художником из помёта различных видов животных и птиц. Композиция призвана прочувствовать всю полноту апокрифичности программного демонстративного антиэстетизма»; «Говно-говно, насрать-насрать» – таково мнение известной телеведущей музыкального канала «ЗвуМу-ТВ» Алисы Щекоталки о своих фанатах»; «Исполнитель роли карлика-вонючки Крючка в сериале «Пускаем слюни» Рома Карп уже более пяти лет находится в сексуальном рабстве своего продюсера»; «Ведущий радиостанции «Му-да-Му» Артём Корка пропагандирует секс с кетчупом» – такие и им подобные материалы сопровождались красочными фотографиями и яркими интервью участников, свидетелей и очевидцев.

Поначалу Шарвунец активно занимался журналом и даже лично участвовал в разработке большей части материалов. Он находил такую деятельность забавной, усматривая в ней, по его выражению, «плебейскую пикантность». «Это как сиська вдруг из лифчика выскочит», – говорил он о «Жёлтой пурге». Энтузиазм быстро угас, и Шарвунец впал в привычную меланхолию и, держа под контролем только самые необходимые процессы, пустил еженедельник на самотек, что самому изданию, похоже, только на пользу пошло.

Теперь Александр Павлович у себя в кабинете обсуждал новый материал с молодым журналистом.

– Андрюш, ну, как же так? Ты пишешь: «Он клеился ко всем бабам, включая мужиков». Повнимательней. Потом, у тебя тут: «Завалий отправился в туалет что-то нюхать». Если имеешь в виду кокаин, то так и пиши, а то получается, что он пошёл говно нюхать.

– Ой, да, правда… как же я так? Я мигом всё исправлю!

– Да, давай – у тебя час. И вот здесь…

Тут дверь издала пару звонких стуков, распахнулась и показала улыбающуюся физиономию Коврина.

– Здрасте, Сан Палыч, позвольте побеспокоить?

– A-а, Лёша. Заходи, заходи. Как съездил?

– Всё отлично: материал готов – вот, – Коврин протянул шефу зелёную папку.

– Неужели получилось? А когда ж ты успел-то, ведь ты только… – Шарвунец заглянул в блокнот, – …только вчера…

– Всё верно – вчера приехал. Всю ночь работал.

– Хм. Молодец. Откуда такое рвение?

– Очень материал интересный.

Коврин действительно работал всю ночь, только истинная причина такой спешки была в том, что ему хотелось побыстрее разделаться с этой неприятной работой и забыть про очередное своё профессиональное фиаско.

– Да? С удовольствием ознакомлюсь.

Александр Павлович отпустил Андрюшу, затем открыл зелёную папку и прочитал следующее:

«Близ одной уральской деревушки в одинокой избе живёт на первый взгляд ничем не примечательный, но на самом деле – просто удивительный человек. Зовут его Фатей. В деревне меня сразу обескуражили: «Если нет в тебе откровенной боли какой физической или душевной или ещё какого дела равного по важности, даже и не пытайся – не примет тебя Фатей». Я решил попробовать и не знаю уж, по какой причине, но по отношению ко мне Фатей оказался очень даже гостеприимным: в дом пригласил, накормил, напоил и спать уложил. Вот так! Широчайшей души человек. Впрочем, всё по порядку.

Не буду вас утомлять описанием того, как я несколько часов плутал по лесу в поисках избы Фатея, перейду сразу к главному. Выхожу на полянку, а посреди неё стоит избушка маленькая, неказистая. Вдруг дверь открывается и выходит мужчина почтенных годов. Глаза такие глубокие, добрые. Смотрит на меня, улыбается, а потом жестом в дом приглашает. Накормил он меня и спать уложил. А наутро мы завтракали замечательной пищей, которую раньше мне пробовать никогда не доводилось. А потом долго беседовали с Фатеем. Только на вопросы, касающиеся своей биографии, Фатей отказался отвечать наотрез. Видимо, есть на то особо важные причины. Но и без того беседа выдалась очень содержательной.