Преображения Павла Волгина. роман в стихах - Олег Бушуев

История Павла Волгина

Родился он на юге жарком,Где солнце, ветер и волнаХарактер формируют яркий,И не заслуга, не винаЕго в том, что горяч и ветрен,Как будто степь хмельная летом,И вспыльчив так мятежный нрав,Как сухостой осенних трав.

Прекрасно Нижнее Поволжье.И Волга Богом в дар дана,Достойна од любых она.И степь под знойным солнцем тоже.Вон там – ильмень -большая лужа,Там -коршун над буграми кружит.Тут -на ковыль и облакаВерблюд взирает свысока.

Верблюд тот перевозит грузы.Запас воды в его горбах.Полна скрипучая арбаДушистых дынь, больших арбузов.И так же он высокомеренИ в превосходстве так уверен,Как очень часто те из нас,Кого прибило в «средний класс»,

Коттеджем с кортом иль другой,Кто обзавёлся раньше прочихПодчас полезною не очень,Зато игрушкой дорогой.Ей как ребёнок он гордится, Для взрослых это не годится.А он – как тот верблюд с горбом,Становится арбы рабом.

Не жалко мне того верблюда,Все тащим мы свои арбы,А всех счастливей в мире – люди,Свободные от пут судьбы.Да, совершенствованье духа —Не всем доступная наука,Блажен тот, кто её постигИз опыта, а не из книг.

Носило мистики печатьГероя нашего рожденье.Здесь о его происхожденьеЯ мог бы просто умолчать.Хотя и интересно. Впрочем,Оно, быть может, и не оченьС той мистикой имеет связь.Нет, всё ж, поведаю для вас.

Жил первый прадед «при царе»При штабе армии в ВаршавеБыл генерал, служил державе.Второй – в оркестре при двореБыл музыкантом круглолицым.Лишь в сорок лет сумел жениться.Был балагур и острослов.А позже волжских промыслов

Приказчик был весьма проворный.Под Люблином ещё одинИмел свой хутор и подворье.Зажиточный был господин.Известен был в своём уезде,Но генерал к нему не ездил,Не упивался с ним вином

За польским приданым столом.Не важно, кто четвёртый был,Какого званья и дохода,Октябрь семнадцатого годаСословья как бы отменил.Тех обесславил, опозорил,А тех изгнал и разорил,Врагами сделал и рассорил,Но всех их в Павле примирил.

А в девятнадцатом, в которомСтрану власть Хама заняла,Оставили живым делаВсе четверо, хлебнувши горя,И умерли. Тот от удара,Тот от тифозного угара,И каждый от чего-нибудь,Как век их, кончили свой путь.

В походах и боях своихИ деды были в разных станах,Но это было б, право, странно,Когда бы не любил он их.Слова: вахлак, золоторотец,Буржуй, кулак и враг народа…Все он профессией считалИ равно всех их почитал.

Погоны спрятав и кресты,Дед первый умер в Туркестане,Альбомы старые листая,Наш Павел власти не простил,Что фото деда в них не видел.Он ни за что б его не выдал.Второй, кого он знал живым,На Соловках был звеньевым

Из заключённых. Рыбной ловлейИ зэков, и НКВДКормил как спец по доброй воле.Ловил он рыбу в той воде,Где баржами врагов топили.Штырём сквозь лёд он пробивалТе черепа, что в зиму всплыли,Так срок свой первый отбывал.

Моряна дула, шли дождиВ тот день, когда родился Павел,А дед в то время в море плавал.Теперь он Каспий бороздилНа сейнере под хмурым небом.Задержанный на проходнойЗа взятую буханку хлеба,Там новый срок мотал он свой.

В такие дни рождались люди,Кого народ в вожди избрал.Сказала акушерка: будетМладенец, верно, генерал.Погода всех перепугала.Стремясь всю землю потопить,Над хлябью молния сверкала…Ну, будет вождь, тому и быть.

Лет в пять прочёл он «Буратино»,Где иллюстрация однаПривычной бедности картинуЕму напомнила. ОнаПоказывала бедных хижинХудые крыши, если ближеПосмотришь, бедных мужиков,И всё страною дураков

В той книжке называлось это.На корабле трофейном, летомВ село однажды по рекеС любимой книжкою в руке,Он ехал с матерью, глазея.По берегам была Рассея,Вдруг он воскликнул: «Вот она!Смотри, та самая страна!»

Те самые худые крышиГнилых, от пыли серых хат…Вдруг слышит окрик: «Тише! Тише!»Не зная, в чём он виноват,Какую он озвучил ересь?Шептал он, взглядом в берег вперясь,Что звалось: вражеский поклёп,За что тюрьма иль пуля в лоб.

Совсем взрослеть не торопясь,Он рос, почитывая книжки.Когда соседские мальчишкиВступали в половую связь,Пытаясь сексом утвердиться,Он стал в библиотеках рыться.Хотел узнать из книжек он,Вселенной правящий закон.

Понять, как движутся фотоны,Как плотен вакуум и чтоТакое странность пи – мезона,Где антимир, и создал ктоВселенную из дробных кварков.И почему в кино нам жалкоЛюдей, обиженных судьбой,А так нам не до них с тобой.

В чём жизни смысл – в познанье мираИль в исправлении его?В чём способы, чтоб видеть шире,И как из хаоса всегоОдно собрать изображенье?В чём скрыт секрет преображенья,В чём связь крещения с водой,И как нисходит дух святой?

В душе он тоже был поэт,И романтизм не чужд был Павлу.Но хоть порой стихи писал он,Свой дар болезнью юных летСчитать, как многие, был склонен,Был без застенчивости скромен,И то стихами мог считать,Что вновь и вновь хотел читать.

В своих стихах он не подругу,Красу вселенной воспевал.Границу жизненного кругаГраницей он не признавал.И место человека в мире,И солнца и планет в эфиреПонятно было для него.Он не от мира был сего.

Проблемами вселенной занят,Он жизнь вокруг не замечал.Не озлоблялся, не ворчал,Надеясь, что жизнь лучше станет.Стремясь быстрее в угол свойВернуться к книгам, сам с собойНередко в спор вступал научный,И жизнью жил совсем не скучной.

Он лишь поэзию читал,В свободу, словно в Бога, веря.Соцреализм, же, он химерой,В отличье от неё, считал.Другой реальности доверясь,Он знал, что здравый смысл —тут ересь, И мысль свободную ценил,Что в этих книжках находил.

На взлёт мог Павел отличатьХороший стих от словоблудья,Так разбирался он и в людях,Хоть на себе носил печатьБеспечности. Жил днём единымИ был немного нелюдимым,И искушений избегал,Что мир подлунный предлагал.

Так с Бродским был герой мой схожий,Любил читать стихи его.Что, может быть, важней всего,И в чём ещё они похожи,Они поэзию любилиИ в ней начитанными были,До Бродского и мне сто лет,Второго же такого нет.

Но грань безумья и рассудка,Где и родится волшебство,Дана немногим, словно в шутку,И может так лишь меньшинствоНежданный образ вызвать словом,Хоть правила игры готовыНе все принять. Но тот и тотИх принимали без хлопот.

Был Павел нетерпим к порокам,Не мог их в доблесть превращать,Он подлость не умел прощать,И тем он был к друзьям жестоким,И принципы он старомодно,Что было очень неудобно,Терпимости предпочитал,За что порой он и страдал.

Такие люди раньше были.Они одну всерьёз любилиПришелицу из сладких грёз.И принимали всё всерьёз.Ей верность в мыслях соблюдалиИ ревновали и страдали.Сказать им стоило трудов —Жизнь кончилась или любовь,

Когда с любимой расставались,Как счастье вспоминая дни,Когда утехам предавались,По гроб в подругу влюблены.И вдруг проснувшись, понимали,Что разлучившись, потеряли,Любви не ведая иной,И часть себя, и рай земной.

И он познал влюблённость тоже.Томленье, поцелуев мёд,Хоть на любовь она похожа,Но кто же сразу разберёт?В слезах, с потоком сожалений,Остыл к объекту вожделений.С подругою скучать он стал.И час прощания настал.

Он мучился, что так случилось,Что сердцу чувства не верны.Сознанье собственной виныТак долго ум его точило.К себе, чтоб горе позабыть,После разрыва, между делом,Девиц красивых, видных телом,Не стал он, как друзья, водить.

Высмеивая идеал,Друзья с реальностью играли,Победам лёгким счёт теряли.А он единственную ждал,Решив, что быть ловласом – скверно,Что, коль любить, так только верно,Любимой годы посвятитьИ в счастье жизнь свою дожить.

И стать ни циником, ни лохомОн не хотел, и жить решил,Не знаю, хорошо то, плохо ль, Для наполнения души.Объехал все дворцы – музеи,Но не обычным ротозеем —Он красоту дворцов впиталКак тот, кто ими обладал.

Тем Павлом в Павловском дворцеСебя воображал он жарко,Что любовался видом паркаС печатью грусти на лицеИ плачем скрипок наслаждался.Наш Павел в тех перерождался,Что некогда скучали тут,А ныне в вечности живут.

Всему учился, видит Бог,Взрослея, он без всякой лени,Был в курсе новых всех учений,И институт закончить смог.Потом работал он в деревне,Ютясь в своей избушке древней,Что предоставил сельсовет,И так прошло ещё пять лет,

И слышанная им примета,Что, съев сазаний мозг и глаз,Уж не покинешь место это,Чуть-чуть, уж было, не сбылась.Но из селянок он невестуСебе не выбрал, жил он честно.И хоть влюблён порой бывал,Но виду он не подавал.

Пять лет отсрочку за отсрочкойЕму давал военкомат.На службе он поставить точкуБыл без сомненья очень рад.Когда истёк призыва возраст,Он сохранил и честь и бодрость,Достоинства не уронилИ сам себе не изменил.

Не помыкали им сержанты,Дружки не тырили часы,Не унижали аксельбанты,Или армейские трусы.Он над собой не знал начальства.А в армии быть -значит часто:Не честь учиться защищать,А издевательства прощать.

Напоминает мне тюрьму.Там, как в насмешку, изреченье,Что Родине – мол, жизнь и рвенье,А честь и совесть – никому.Они здесь – мелкая монета,И каждому известно это.Где лицемерие – в чести,Нас лозунгам не провести.

Познание жизни