Клеймо красоты - Елена Арсеньева

– Мучить будешь? – спокойно спросил старик после некоторой паузы. – Воля твоя… а все же не боишься, что я богу душу отдам – и тогда ты вообще ничего о кладе не узнаешь?

– Не-а! – нервно хохотнул Псих. – Не боюсь, представь себе. Я же говорю, Федька, хоть и против своей воли, наболтал изрядно. Например, мне точно известно, что ты не можешь себе позволить помереть не около клада. Хоть кровью будешь истекать, а потащишься туда. Зарок такой, иначе… Ну, тебе лучше знать, что такое – иначе.

– Пришествие Антихристово до срока! – вымолвил старик, словно в бреду. Теперь уже можно было не сомневаться – его пробрала крупная дрожь.

Псих задумчиво смотрел на его склоненную голову. Пришествие Антихристово… Да, крепко же оберегал себя этот дед от знаков современного мира! А разве война была не пришествием Антихриста? И Псих не раз слышал разговоры верующих людей, будто перестройщик Меченый и есть тот самый Антихрист, по пришествии коего взошла над страной звезда Полынь – Чернобыль. Все в точности, как в Апокалипсисе: «И многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

Он сунул руку за пояс джинсов и неторопливо вытащил пистолет. Скомкал на груди грязно-белую рубаху старика, подтащил его к себе, заглянул в черные провалы глазниц. Приставил дуло к его виску – и увидел, как зашевелились усы над губами: старик читал молитву.

Отходная? «Ныне отпущаеши»? Или что там они бормочут в ответственную минуту?

– Нет, – усмехнулся с мучительным наслаждением. – Зря стараешься. Так просто ты от меня не отделаешься!

Он чувствовал себя сейчас необыкновенно сильным. Это тщедушное тело трепыхалось в его руках, словно сухой березовый листок под ветром. Псих прижал к стене его тощую руку. Старик сделал попытку рвануться, но где там! Пусто дело. Псих приткнул к его ладони ствол пистолета.

– Будет больно, – предупредил. – Будет очень больно. Не заставляй меня делать этого. Ведь все равно скажешь, скажешь…

Голос его звучал холодно, однако Псих уже чуял, чуял, как под спудом пепла его спокойствия начинает тлеть знакомый огонек бешенства. Вразумил бы этого старика тот бог, которому он верит, не дал бы ему излишне забавляться с этим опасным огоньком!

Старик резко, неровно дышал, но молчал. Молчал!

Палец Психа дрогнул на курке.

И вдруг резкий порыв сырого ветра смел свечу со стола, ударил в спину вместе с криком:

– Ты что, гад!..

Всё взорвалось внутри, поток ярости смел плотину сдержанности. О, это блаженное чувство полной, неконтролируемой свободы!..

Выстрел!

Темная тень, заслонившая дверной проем, шатнулась в сторону, рухнула. Псих не успел выстрелить снова – какая-то сила метнула его к стене, он потерял равновесие и рухнул на колени.

Старик! Да это старик вырвался, кинулся в сени! Откуда же у него столько сил?

Псих с трудом поднялся, перескочил в два прыжка кухню, чуть не споткнувшись о неподвижное тело, не дав себе труда даже взглянуть, в кого стрелял, кого, может быть, убил. Вылетел в сени, оттуда на крыльцо, отчаянно ловя взором в кромешной тьме удаляющуюся белую фигуру.

Ничего не видно! Не видно! Хоть бы сверкнула молния!..

Молния сверкнула прямо над его головой, уперев свой раскаленный палец точнехонько в макушку. Чудилось, мозг разорвался на тысячу осколков. Все смерклось в глазах, и он упал, успев еще почувствовать щекой осклизлое дерево ступенек. А потом мир отошел куда-то во тьму.

Сознание вернулось так же мгновенно, как и покинуло его. Вокруг по-прежнему царила тьма.

Темно – это значит, все еще ночь, рассвет не наступил. Значит, он провалялся тут, на крыльце, совсем недолго. Это хорошо…

Медленно, осторожно подобрал под себя непослушные руки и ноги, поднялся на четвереньки, потом встал на колени.

– Смотри, темно. У деда окошко не светится.

Чей-то голос?..

– Спит. Значит, все в порядке. Пошли обратно?

Кто это?

Он еще не успел понять, что произошло, а тело рефлекторно дернулось в сторону, скатилось со ступенек, замерло. И почти тотчас над самой головой прошлепали босые ноги, жестяно прошумел дождевик.

Женщины. Две!

– У него дверь настежь, – весело произнесла совсем рядом Маришка. – С ума сойти, небось в сенях море разливанное! Дедуль, ты спишь? Надо дверь запереть, тебя ж зальет!

Шаги отдалились в сени. И, не дожидаясь, пока охваченные ужасом женщины, оглашая округу криками и зовя на помощь, выскочат из избы, Псих взметнулся на ноги, перемахнул забор и околицей ринулся прочь, к своему дому.

Только во дворе он вспомнил, что забыл подобрать пистолет.

* * *

Ирина с трудом повернула голову и приоткрыла глаза.

Ей все же удалось забыться тягучей дремотою, и только что в утомленном мозгу промелькнул ошметок сна, будто дождь долился до того, что крыша протекла, на полу собрались лужи и даже вся постель промокла.

Она проснулась с робкой надеждой на солнце, но нет: за окном все та же угрюмая серость. На диво быстро схлынула радость от животворного, спасительного дождя, сменившись тягостным ожиданием его прекращения. А он, похоже, зарядил надолго. Хоть бы дорогу не размыло, хоть бы не завалило сгоревшим или подмытым лесом… хоть бы размыло ее или завалило на обратном пути, когда Павлу придет время возвращаться!

Пусть он вернется еще не скоро, Ирине нужно время прийти в себя. Еще одной попытки выяснить отношения она сегодня не перенесет!

Хотя с Сергеем никакого выяснения отношений не было. Он задал вопрос – Ирина ничего не ответила, а только, всхлипнув, словно истеричная девчонка, кинулась бежать по раскисшей улице, чудом удерживаясь на ногах. Один раз не удержалась-таки: шлепнулась в лужу, но тотчас вскочила, словно угодила не в глинистую размазню, а в крутой кипяток. Больше всего боялась, что Сергей догонит, начнет поднимать, выспрашивать… Он не догнал, не подошел. Хотя все это время смотрел ей вслед – Ирина чувствовала меж лопаток его взгляд, он подгонял, будто пруток пастуха – строптивую козу. Сама кое-как выцарапалась из лужи, кое-как добрела по травянистой обочинке до дома – да так и ввалилась к бабе Ксене мокрая, вся в грязи, даже ног около крыльца не обмыв!

Хорошенько же выполняла она просьбу Маришки поухаживать за старушкой! Как раз бабе Ксене пришлось ухаживать за ней – рыдающей, бьющейся в истерике…

Да, ничего подобного с Ириной не было никогда в жизни. Чтоб так вдруг, сразу развязались все узлы привычной сдержанности, чтобы выплеснулась из глуби душевной вся горькая муть, которая оседала там день за днем, час за часом… Этот шквал чувств отодвинул Петра и его ранение куда-то в сторону. Насколько Ирина могла вспомнить, баба Ксеня даже не отреагировала на эту весть, подавленная новыми и новыми откровениями своей жилички! Ирина толком даже не помнила, что выкрикивала, утыкаясь всем лицом в худенькое плечо бабы Ксени. И платьишко ее, и даже старенькая кофта, накинутая для тепла, мигом промокли от обильных Ирининых слез, как потом промокла и подушка, на которую Ирина, наконец, приклонила головушку, когда вовсе уж обессилела от рыданий…

Она перевернула подушку на другую сторону, приятно-прохладную, и снова улеглась, бездумно глядя в кусочек серого неба, видимый в окошко.

Интересно, что она все-таки наболтала бабе Ксене? И что было той воспринято всерьез? А главное, что баба Ксеня теперь станет делать с, так сказать, полученной информацией? Оставит ее при себе или… или решит с кем-нибудь поделиться?

Конечно, ночные события, ранение Петра и исчезновение старика вовсю обсуждаются среди немногочисленного деревенского населения. Надо думать, даже вчерашние противопожарные мероприятия на время позабыты! Это естественно. Вполне так же естественно, что баба Ксеня поведает товаркам о внезапном, как удар молнии, взрыве чувств своей постоялицы Ирины по отношению к постояльцу бабы Веры, коего имя Сергей. Тут баба Оля, конечно, пожалеет Павла, к которому успела проникнуться почти материнскими чувствами… Да, роковой треугольник – это хорошая тема для старушечьих побеседок!

Пусть моют ей кости – на здоровье, Ирине плевать на свою репутацию в Вышних Осьмаках. Даже если баба Ксеня смогла хоть что-то понять в ее рассказах о прошлом и оно тоже станет темой для всесторонних сплетен – Ирине плевать и на это. Гораздо хуже, если на старушечий суд будут вынесены ее мысли насчет Сергея…

Хотя почему она продолжает называть его Сергеем? Зовут-то его совсем иначе…

«То-то-то… Ста-ста-ста…»

Странно, почему эта логическая цепочка не сплелась раньше, по горячим следам? Почему Ирина не сообразила всего сразу, как только услышала через голосник задыхающийся, искаженный говорок Змея: «Сукой буду! Век свободы не видать! Его зовут Стас Торопов!» Нет, тогда она ничего не сообразила, хотя ночные события были еще свежи в памяти, еще отчетливо помнилось, как беззаботно улыбался Сергей, стоя перед вооруженной бандой, как был уверен в беспрекословном послушании, отдавая приказ этому черному, угрюмому Бридзе… И потом не сообразила, когда Сергей вдруг так резко, так страшно вышел из себя, поняв, что не ему придется идти в скит за оружием, а Павлу. Петр, помнится, назвал его тогда психом. Психом! А ведь так же называл Змей и того бандита, убийцу, который «без тормозов: в голову взбредет – стреляет», Стаса Торопова.