Клеймо красоты - Елена Арсеньева

– Слушай, – изумленно пробормотала Маришка, – да это же наша Ирка! А она-то что в телевизоре делает?

– Уважаемые зрители, – радостно провещала между тем «противная девка», возбужденно дергая Ирину за руку, словно желая ее непременно оторвать, – позвольте представить вам преображенную волшебной силой липостероидов Екатерину Дмитриевну Старостину!

– Как – Старостину? – в один голос сказали Маришка и Павел, и «противная девка» тотчас энергично кивнула в подтверждение своих слов.

– Да, да! Вы уж извините, – по-свойски обратилась она к Ирине, – что я открыла ваше инкогнито. Но я-то знаю наших телезрителей – они бы ни за что не поверили, что это действительно преображенная вы. Я так и слышу разговоры о подмене, о некоем трюке, вроде проникновения Дэвида Копперфилда сквозь Великую Китайскую стену или кражи Восточного экспресса… Однако я, Галина Бобылева, автор и ведущая воскресного «Шоу недели», заверяю вас со всей ответственностью: никакого трюка здесь нет. Та э-э… скромная женщина, которую вы видели на экране незадолго до этого, и ослепительная красавица, на фоне которой поблекнет даже Мисс Вселенная, – одно и то же лицо: это Екатерина Старостина!

– Эх а-яй! – растерянно выдохнула Маришка. – Да она же Ирина Бурмистрова! Хотя бурмистр… бурмистр – это ведь то же самое, что староста. «У бурмистра Власа бабушка Ненила починить избенку леса попросила…» Бурмистр – староста! Бурмистрова – Старостина! Катерина – Ирина… Она! Ну, я так и знала! Я так и знала, что у нее все ненатуральное. И ресницы! И волосы! Не свое! Я так и знала! Мыльный пузырь – вот она кто такая!

Тут Маришка осеклась и почти в ужасе покосилась на Павла, который сидел совершенно неподвижно и смотрел на экран остановившимся взглядом.

Да… Хорошенькие дела! Бедный Павел. Каково ему узнать, что девушка, в которую он так явно втюрился, что это и слепому видно, не просто накрашенная кукла, а вообще вся переделанная? Его самообладание при этом известии просто поразительно! Кстати, если уж на то пошло, в оригинале она, в смысле Катерина Старостина, была не столь уж уродлива, просто совершенно не умела себя подать. Ей бы приодеться, да по-другому причесаться, да перестать сутулиться и, конечно, подкраситься – самую чуточку… Какой же это дурой надо быть, чтобы решиться на такую дикую операцию?! Еще хватило ума не надуть силиконом грудь. И все равно – она вся искусственная, вся насквозь суррогатная, будто… будто итальянский ликер «Амаретто» из Малаховки и французские духи «Сlimat» из Прохоровки. И вдобавок – по уши влюблена в другого парня! Хорошо еще, что Сергей, наверное, почуял что-то недоброе в Иркиной, то есть в Катькиной неземной красотище и сторонится ее. А вот Павел лопухнулся качественно…

Маришка взглянула на его окаменевшее лицо – и вдруг ее сердце преисполнилось жалостью.

– Паш, да ладно тебе, – пробормотала неловко. – Какая разница, если уж на то пошло? Главное, что она в самом деле красивая. Очень красивая!

В эту минуту с экрана снова послышался голос «противной девки»:

– Все вы, конечно, поражены преображением Екатерины Старостиной, которое было снято нами два дня назад. И у каждой женщины, могу поспорить, возникло горячее желание немедленно броситься в косметический салон «Аллюр» и точно так же преобразиться. Возможности липостероидов и в самом деле практически неограниченны. Но… – Ведущая значительно примолкла и так молчала не меньше минуты, интригующе тараща свои карие глазки. – Да, всегда существует это злополучное «но», в каждой бочке меда есть своя ма-аленькая ложечка дегтя. В данном случае смысл ее заключается в следующем: действие липостероидов на данном этапе развития компьютерной косметической корректировки внешности ограничено… одним месяцем. После этого во внешности Екатерины Старостиной немедленно начнутся изменения в обратную сторону, и ей нужно будет решить: или вновь обратиться к услугам фирмы «Аллюр», став, таким образом, ее постоянной и пожизненной клиенткой, или вернуться к своему прежнему облику.

Тут на экране появилось фото настоящей Екатерины Старостиной. Казалось, зрителям предстояло ответить на вопрос: что предпочтет эта особа?

– Так вот откуда я ее знаю! – вдруг завопила Маришка. – Она к нам приходила паспорт продлевать! Ей исполнилось двадцать пять лет – и она пришла продлевать паспорт. У этой Старостиной все документы развалились, мы потом всем отделом под столы и под шкафы лазили, их искали. У нее же руки, как крюки. Кстати, одну фотографию мы так и не нашли, ей пришлось снова приходить, приносить… Ну конечно! А я-то думала, где же я ее видела!

«Противная девка» вновь показала с экрана свои беленькие зубки.

– Однако потенциальных клиенток фирмы «Аллюр» прошу особенно не огорчаться. Не беда, что вам придется ежемесячно подновлять свою неописуемую красоту! Зато вы сможете ежемесячно коренным образом изменяться, превращаясь из Элизабет Тейлор в молодую Элину Быстрицкую, из Вивьен Ли – в Любовь Орлову и обратно! Желаем вам успеха!

Дверь распахнулась, и в комнату отдыха ворвалась Валентина Ивановна – та самая добродушная медсестра из приемного покоя.

– Маришечка! – воскликнула она возбужденно. – Зовут тебя, слышь-ка? Очнулся твой! Очнулся!

Маришка сорвалась с дивана и вылетела в коридор, мгновенно забыв и телевизионные превращения Екатерины Старостиной, и молодую Элину Быстрицкую, и «противную девку» – и вообще про все на свете.

Павел какое-то время еще смотрел на экран, где начался другой сюжет, потом встал и выключил телевизор.

Медленно, двигаясь, как деревянный, зашагал к двери. В голове было пусто, и, выйдя в коридор, он какое-то мгновение постоял, тупо озираясь, пытаясь вспомнить, куда и зачем идет.

Ах да… сказали, что Петр очнулся. Значит, надо его навестить.

* * *

Все-таки забавная штука – эта наша память. Можно стараться затолкать какой-то эпизод своей жизни на самое ее дно, словно в старый сундук, стоящий на чердаке, можно нагромоздить поверх какие-то иные, более приятные и необходимые воспоминания, но однажды что-нибудь произойдет – и, расшвыривая все прочее, вздымая вокруг облака едкой пыли, забытое выберется из «сундука», лукаво взглянет в глаза: «Ну вот оно я. Что хочешь, то со мной и делай!»

Конечно, на Катерину тогда сильное впечатление произвело зрелище Оксаниной бабки, проклинающей себя, как лютого врага. И рассказ о молоденькой, глупенькой, невезучей медсестричке Клаве Кособродовой, которая упустила единственный шанс своей жизни, показался очень трогательным. Но ведь не настолько же, чтобы из-за этого не спать ночей! А она именно не спала.

Не то чтобы она провела без сна неделю или две… Но одну ночь – совершенно точно. Ворочалась с боку на бок, перебрасывала подушку с одной стороны на другую и злилась на себя: ну с какой радости вбилась в голову вся эта ерунда, рассказанная Оксаной? Что, нет своих забот, что ли? В библиотеке все чаще говорят о сокращении штатов, новый директор метет и метет, как та новая метла; одна радость: наконец-то закончился ремонт, хоть работают в человеческих условиях, однако зарплату как задерживали, так и задерживают. Вот о чем надо думать! Вот из-за чего переживать! А не по поводу этой жалостной истории, приключившейся в далекие военные годы. Подумаешь, письмо пропало, не пришло вовремя. Ее бабуля тоже не дождалась письма от деда…

Катерина приподнялась в очередной раз перевернуть подушку – да так и застыла, прижимая ее к груди.

Воспоминание глянуло в глаза – и лукаво усмехнулось. Письмо! То самое невесть где бродившее, пришедшее через сорок три года письмо ее деда Василия!

Ну конечно! Вот где упоминалось о Клаве Кособродовой, которая в числе других добровольных помощников ходит в госпиталь писать письма под диктовку раненых. Очень уж редкая фамилия, потому и врезалась в память.

«Ну, довольна? – саркастически спросила себя Катерина, взбивая подушку и поудобнее умащивая на ней усталую голову. – Вспомнила? Теперь можно спать?»

Легла и притихла, усиленно стискивая веки. Почему-то вслед за воспоминанием о письме деда в памяти закружилась всякая ерунда. Как переживали мама с папой по поводу тех телесъемок, как нелепо, напряженно чувствовала себя тогда Катерина, как над ней потом насмехались в классе… Даже добрейшая Лидия Константиновна, преподавательница домоводства, не осталась в стороне и упрекнула, что оставила недовышитой бабушкину подушку…

Сердито стиснув губы, она снова села и спустила на пол ноги. Нашарила тапочки, набросила халат и включила свет. Нет, это же надо – уродиться такой психопаткой! Вот не спится ей, не лежится, вот не успокоится она до тех пор, пока не прочтет то письмо!

И что изменится, скажите на милость, если она его прочтет? Зачем это ей нужно?!

Ругательски ругая себя за дурость, Катерина отыскала среди вороха других диванных подушечек заветную бабушкину – с поблекшим букетом полевых цветов на ней – и взяла маникюрные ножнички. Как аккуратно зашила наволочку мама, как рассердится, когда узнает, что Катерина лазила в подушку… Ну, это еще не скоро произойдет. Родители все лето безвылазно живут под Арзамасом, на даче, оттуда в Нижний не больно-то наездишься, автобус раз в сутки ходит, ну а когда они вернутся, можно будет что-нибудь наврать, например, в подушке завелась моль, и поэтому пришлось…