Дела семейные - Рохинтон Мистри

— А раньше чем ты занималась?

— Бальными танцами! А ты как думал? Папу надо было обтереть губкой — знаешь, сколько времени уходит на это? И сменить ему простыни — я не хочу, чтобы ты жаловался на запах.

— Все равно воняет. Он безостановочно портит воздух. Чем это ты его кормишь?

— Тем же, чем тебя. Просто у него желудок хуже работает. Состаришься — узнаешь.

— Сглазить хочешь?

— При чем тут сглаз? Ты что, не стареешь? Мурад! Джехангир! Садитесь за уроки. И чтобы домашние задание было выполнено к моему возвращению!

Йезад следил с балкона, как Роксана с кошелкой в руках выходит из парадного. Он провожал ее взглядом, совсем как она по утрам, когда он шел на работу в те времена, когда они еще махали друг другу на прощанье. Роксана ступила на дорогу, и он чуть не закричал: осторожно, машины!

Роксана увидела машины и отступила на край тротуара. У Йезада вырвался вздох облегчения. Она дождалась паузы в движении и перебежала улицу. Заторопилась по другой стороне неровным шагом смертельно усталого человека. На нее было больно смотреть. Отсюда, с балкона, так хорошо было видно, как ссутулились ее плечи. Его любимая Роксана. Бремя жизни постепенно стирает ее красоту, а он бессилен и ничем не может помочь жене. Почему, ну почему, если его душа полна любви к ней, с его языка срываются слова, исполненные раздражения и враждебности, стоит им оказаться вместе?

Шло время, он стоял на балконе, наблюдая, как облака принимают вечерние цвета. Заходящее солнце обвело их края медными каемками. Он смотрел на хаос телевизионных кабелей и радиоантенн, электрических и телефонных проводов, исчеркавших небо. Таким и должно быть небо над городом, олицетворяющим хаос, думал он. Дикая путаница проводов, протянутых между домами, переброшенных через улицы, нелепыми петлями свисающих с деревьев, пьяно взбирающихся на крыши, — дикая путаница, в сети которой бьется квартал.

— Мне утка нужна, — донесся из комнаты голос Наримана.

Йезад оторвался от перил, на которые облокачивался, повернул голову. Вороны с карканьем взмыли в опутанное сетями небо. Он подождал. Нариман позвал опять.

Как быть? Это не его дело — он же ясно изложил свою позицию Роксане, и уж на этом-то он должен настоять… В любом случае, она скоро вернется.

Сумерки наполнились птицами, устраивающимися на ночлег, и летучими мышами, приветствующими темноту. Он смотрел, как они носятся среди проводов.

— Пожалуйста, мне очень нужна утка.

Слова бессмысленно плавали по комнате. На балкон робко выглянул Джехангир.

— Папа, дедушка хочет пи-пи.

— Слышу. Сейчас мама придет.

Нариман звал все громче:

— Утку, я больше не могу…

Его голос то смолкал, то снова взывал о помощи.

…Роксана услышала мольбу, открывая дверь.

— Вы что, оглохли все? Бедный папа просит утку!

— И что я должен сделать? — спросил Йезад.

— Утку ему подать. Что! Не в крикет же играть с ним, — огрызнулась Роксана, наклоняясь за уткой.

Йезад покачал головой:

— Я не прошу тебя о помощи! Но папе помочь, когда меня нет, ты мог бы?

Йезад снова покачал головой:

— Я с самого начала сказал и детей предупредил: не касаться судна и утки!

— В чем дело? Я все держу в абсолютной чистоте!

Роксана посоветовала мужу вспомнить, чему учил Ганди: «Нет ничего благородней, чем служение слабым, дряхлым и несчастным».

Он ответил, что Ганди тут ни при чем, поскольку ничего из его учения в Индии так и не сработало.

— Отдал Пакистан и создал проблемы для страны.

— Выступаешь как религиозный фанатик из Раштрия Севак Сангха, стараешься опорочить человека святой жизни. Вместо того чтобы поднимать шум из — за утки, радовался бы тому, что наши дети учатся понимать, что такое старость и сострадание. Это подготовит их к жизни, научит быть хорошими людьми.

— Пусть они сначала научатся радоваться жизни, получать удовольствие от своего возраста. У них еще будет время узнать, что такое немощи и смерть.

— Такие вещи не откладывают на потом. Добро надо делать каждый день — как Дейзи на своей скрипке играет каждый день. Пусть научатся добру, тогда и счастье у них будет. А когда немощными и старыми будем мы с тобой, они не отвернутся от нас.

Йезад выразил надежду, что они никогда не взвалят такое тяжкое бремя на своих детей. Он все силы приложит, чтобы устроить их жизнь, чтобы они не остались в старости без гроша.

КАРКАЮТ ВОРОНЫ, на другой стороне улицы вопит попугай, под окнами распевают разносчики, завтрак почти готов. Мурад вышел из ванной и одевается в маленькой комнате. Но Джехангир отказывается открыть глаза.

Отец потряс его за плечо, предупреждая, что он в школу опоздает.

— Я заболел.

— Что с тобой?

— Живот болит.

— Вправду болит? Не из-за мисс Альварес?

— Нет, вправду болит.

— Мисс Альварес очень добрая учительница, с тобой не будет ничего плохого. — Отец ушел мыться.

Джехангир достал свою головоломку с озером Комо. Лучше с мамой поговорить.

Мама проявила отзывчивость:

— Ты плохо спал, Джехангу? У тебя круги под глазами.

— Его ночью совесть мучила! — крикнул из ванной Йезад. — И это хорошо, значит она в рабочем состоянии.

Плеск воды и звяканье кружки о ведро заглушили продолжение.

Впрочем, Джехангир и не вслушивался. Ему хотелось убежать на озеро Комо. Привычный пейзаж головоломки куда проще, чем его реальный мир. Тысяча двести семьдесят два фрагмента, значилось на крышке коробки, делают головоломку одной из самых трудных. Оттенки красок подобраны так тонко, что синеву неба еле отличишь от озерной лазури (лазоревый, вспомнил он дедушкино слово), а насыщенный темно-зеленый цвет может подойти и к листве деревьев, и к холмам, заросшим густым кустарником. Прелесть фрагментов как раз в том, что они неохотно выдают свои тайны. Джехангир дорожит содержимым картонной коробки.

Когда цветные кусочки начнут складываться в озеро и по его берегу протянется тропинка, он уйдет в головоломку, где крестьянская девочка ведет за собой ослика, запряженного в скрипучую тележку, высоко нагруженную сеном, вниз по дороге, которая петляет между холмов и теряется в зелени. Кусочек к кусочку выстроит он себе убежище, полной грудью вдохнет ветерок с озера, ощутит золотой солнечный луч на лице и мягкую траву под ногами, и запахи, разлитые в воздухе…

Он открыл, что запахи неуловимей всего. Нет фрагментов, которые сложились бы в аромат. Его нет в пейзаже, и он повсюду.

Пришлось вообразить свежесть воздуха над лесной тропой головоломки. И птичий щебет — инстинкт подсказывал, что где воздух свеж, там поют птицы. Не сиплое карканье помоечных ворон, а чистая и нежная мелодия — как отец насвистывает. Этот свист заставляет забыть все беды, даже воспоминания о бедах. Оно неотразимо, отцовское насвистывание. Оно плывет в воздухе как яркий зонт, а когда отец брал сына за руку и они шагали под зонтом, мир был надежным и прекрасным. Джехангир очень любил отца в такие минуты, не хотелось ему быть никем, кроме как сыном своего отца, даже членом Знаменитой Пятерки он не согласился бы стать…

Попугай через дорогу опять завопил. Джехангир ссыпал фрагменты головоломки обратно в коробку. Все напрасно. Головоломка не поможет ему.

Отец вошел в комнату, обвязанный полотенцем по бедрам, вытряхивая воду из уха.

— Скажи мне, Джехангла, сколько ты можешь просидеть дома, избегая мисс Альварес?

— Сказал же — у меня болит живот.

От отца пахло мылом «Синтол».

— Перестанет, если пойдешь в школу. Поверь мне. Не обращай внимания на этих паршивых мальчишек, учи уроки, и все будет нормально.

Вода с отцовской головы капала на крышку коробки, и Джехангир отодвинул ее в сторонку. Отец ушел в соседнюю комнату надеть брюки и вернулся с полотенцем на еще мокрых волосах.

— Ты прекрасно учишься, Джехангла, и тебе нечего бояться.

Он сбросил полотенце на шею и приобнял сына.

— Ты знаешь, что значит твое имя?

Джехангир мотнул головой:

— «Покоритель мира».

Прозвучало внушительно. Он поднял голову и слабо улыбнулся отцу.

— Как может боль в животе остановить покорителя мира?

Отец хлопнул его по спине и велел собираться в школу.

Явился Мурад, одетый, но с еще не завязанным школьным галстуком.

— А мое имя что значит?

— Ты у нас — «дар, благословение».

— А мамино имя что значит?

— Роксана значит «заря».

— А твое?

— «Ангел-хранитель». Иди сюда, я тебе галстук завяжу.

Джехангир смотрел, как отец расправляет узел галстука, отвечая на вопросы Мурада, и думал о смысле имен. С дедушкиным именем возникли сложности: оно было из «Шахнаме» и отец не сразу вспомнил, кем приходился Нариман герою эпоса Рустаму-прадедом или прапрадедом. Ясность внес проснувшийся к этому времени Нариман: оказалось, что прадедом.