Русская корлева. Анна Ярославна - Александр Антонов

— Да, это сама правда шагает по дорогам Франции. Наш народ беден, потому что мы отбираем у него последнее на войну.

Во всех малых городах и селениях, кои попадались на пути, король и королева останавливались. Там их встречали сотни горожан или крестьян. Генрих сходил с коня, Анна покидала карету, и они шли по площади или улице, взявшись за руки, и приветствовали свой народ. За королем и королевой следовали слуги и раздавали бедным горожанам деньги. По обоюдному согласию Генрих и Анна делились с бедняками тем, что она привезла с Руси. Анна могла себе позволить быть милосердной, потому как великий князь Ярослав Мудрый знал, что розданные бедным деньги вернутся сторицей, и приложил к приданому дочери немало золота и серебра для благих дел.

Но чаще всего еще на подступах к городам и селениям подданные сами встречали короля и королеву подарками. Несли к карете вязаное рукоделие крестьянки, какие-нибудь хитрые вещи ремесленники или мечи оружейники. На торгах купцы дарили королеве заморские шелка. Богатые бароны приводили коней-однолеток или охотничьих собак. Многие горожане приносили цветы, чтобы порадовать королеву. Всем хотелось поближе увидеть загадочную россиянку, воочию убедиться, насколько она красива. А молва о красоте Анны давно уже шагала на сотни лье впереди нее. Какой-то пылкий молодой француз, утверждавший, что ему знакома истинная женская красота, ликуя, кричал: «Она богиня! Она настоящая богиня!» Он гарцевал на резвом коне и, перехватывая у нерасторопных букеты цветов, летел к карете, бросал в нее цветы и кричал: «Виват королева!» И старый каменотес, вырубавший из мрамора фигуры святых мадонн для украшения Руанского собора, согласился с пылким юношей. «Она богиня красоты!» — кричал он близ городских ворот города Эвре, в который король и королева приехали перед тем, как достичь Руана.

В конце пути к Руану Анна поняла еще одну черту нрава французов. Несмотря на скудость жизни, это был веселый, жизнерадостный и влюбчивый народ, способный, как говорятся, плясать и на пепелище.

Налюбовавшись ярким зрелищем на площади Эвре, королева сказала Генриху, который сидел с нею рядом в карете:

— Мой государь, во Франции, кажется, никогда не бывает ненастья. Твой народ разгонит своим весельем любые тучи.

— Ты права, моя королева. А ведь это северяне. То ли будет в южных землях, где-нибудь в Марселе, в Лионе.

В Руане короля и королеву уже ждали, и встреча была более бурной, чем в Эвре. К тому же их приезд совпал с открытием торговой ярмарки, на которую съехались тысячи французов со всех земель, из западных и южных графств. Многие сеньоры, оповещенные гонцами, прибыли только для того, чтобы увидеть королеву и показать себя. Во главе встречающих был герцог Вильгельм Завоеватель. В его свите было не меньше полусотни вассалов. С большой свитой прискакал в Руан из графства Артуа молодой граф Робер де Морне. Пожаловали граф Филипп Валуа из Вермандуа. Графы Аласонские, Пикардийские и другие все ехали и ехали, словно на званый пир. И для всех у Генриха и Анны находилось время поговорить, обменяться приветствиями. Анне целовали руку, рыцари становились на колено, прижимая правую руку к сердцу, и клялись ей в «вечной преданности».

Мэр Руана граф Луи Клермон распахнул ворота своего замка, чтобы принять короля й королеву. Но прежде была встреча с горожанами на площади близ возводимого Руанского кафедрального собора.

— Вы должны увидеть создаваемое чудо, государь и государыня, — приглашая их на осмотр храма, сказал граф Луи Клермон.

Генрих и Анна въехали в городи на площадь, стоя в карете. По случаю теплой погоды Анна была в византийском платье-далматике, подпоясанном золотым поясом. Голову ее украшала корона. Государь тоже был с короной на голове, в алом парчовом полукафтане. Их встретили бурей восторга. Над площадью стоял рев голосов, и тишина наступила лишь тогда, когда толпа выдохнула единой грудью: «Виват королева!», «Виват королева!».

Генрих был удивлен и обескуражен таким приемом. Ему и во сне не могли присниться те почести, какие оказали руанцы королеве. Да и как могло пригрезиться, ежели всего год назад отношения с руанцами были натянутые, а сегодня они встречали короля и королеву словно самые верные подданные. Из каких глубин души поднимались горячие чувства руанцев, король понять не мог. В эти минуты его хватало лишь на то, чтобы отвечать на приветствия. Он очень громко говорил, поднимал руки, торжественно смотрел на горожан, на герцога Вильгельма, который вместе с мэром Луи Клермоном был во главе руанской знати. А горожане были довольны, потому что никогда раньше не видели своих королей и уж тем более королев, словно сюзерены боялись показывать их простым людям. Какой-то красивый молодой руанец подбежал к карете и крикнул:

— Королева, мы тебя любим!

Карета продвигалась медленно. Со всех сторон в нее падали цветы. Их было так много, что вскоре король и королева утопали в них по колени. Анна улыбалась. Глаза ее сверкали изумлением и радостью.

— Спасибо! Спасибо! — повторяла Анна и пожимала протянутые руки. — Я вас тоже люблю, руанцы! — Она вспомнила, что даже батюшку Ярослава россияне не встречали так бурно.

Женщины протягивали к карете детей, и Анна гладила их по головкам, благословляла, говорила матерям:

— Да будут счастливы ваши дети!

Молодые горожане слали Анне поцелуи. Рыцари вскидывали мечи и мощно кричали: «Виват королева Франции!» Лишь только карета остановилась близ храма, на площади расчистился круг и множество, молодых людей и девушек устроили пляску. Звучали барабаны, дудки.

Но не только доброжелательность царствовала на площади. Вместе с цветами влетел в карету камень и ударил Анну в ногу. Она стиснула от боли зубы, дабы не закричать: не хотела, чтобы на площади начался переполох. Однако он возник. Зоркие воины-телохранители увидели руку злодея, бросившего камень, и трое из них бросились в толпу. Руанцы расступились перед всадниками, они подскакали к тому месту и увидели человека, кинувшего камень. Два мастеровых держали его за руки, третий обыскивал и нашел в кармане еще один камень. Воины Анны не вмешивались. Подоспевший Анастас сказал им:

— Пусть горожане сами разберутся.

Они и разобрались. Сдернув со злочинца капюшон и плащ, повели его к королевской карете. Близ нее поставили на колени.

— Мой король, вот тот разбойник, который бросил камень, — сказал невысокий, но широкоплечий руанец с руками каменотеса. — Позволь нам посчитать ему ребра!

Худой, бледнолицый и жалкий человек, лет сорока, смотрел только на Анну. В его карих глазах не было ни страха, ни мольбы о пощаде, светилось лишь изумление.

— Спроси его, зачем он бросил камень, — сказал Генрих руанцу. — Может, он бросал не в нас.

— В вас. У него в кармане нашли еще один камень, — ответил руанец.

Королю не хотелось омрачать радостный день расправой над преступником. Но руанец желал торжества справедливости. Он схватил злодея за волосы, повернул к себе и спросил:

— Говори, чью волю исполнял? Не скажешь, повесим на первом суку!

— Я отвечу. Только отпусти. — Руанец выпустил волосы. — Мне было сказано, что наша королева — ведьма из скифских лесов. И ежели ее ударить освященным в храме камнем, то она обернется злобной собакой, которую горожане убьют. Я исполнил волю господ и бросил камень, ударил в ногу, но Божья воля не проявилась. И я узрел в королеве не ведьму, а ангела.

— Откуда ты сам и какие господа послали тебя творить зло? Говори! — сурово потребовал руанец.

Из толпы пробивался торговый человек, его не пускали, но он твердил: «Несу государево слово! Несу государево слово!»

— Пропустите его! — крикнул король Генрих.

Купец лет пятидесяти, с открытым и честным лицом, подошел к карете и сказал королю:

— Сей злодей служит у королевы Констанции. Был я в замке Моневилль с товарами и видел его там. Он исполняет чужую волю, мой государь. Но в Моневилле праведников нет.

Король понял, чего добивалась Констанция: она хотела породить против Анны людской гнев — ведь в народе не любят всякую нечистую силу. И он молчал, думая, как поступить с подручным Констанции.

Анна, слышавшая сказанное купцом, попросила Генриха:

— Мой государь, отпусти его с Богом. Он меня ударил, но я не обернулась никем, видят Дева Мария и руанцы.

— Спасибо, моя королева. — Генрих благодарно склонил голову. — Ты сняла с моей души тяжкий крест. — И повелел своим воинам: — Уведите его с площади и отпустите. Да чтобы волос с головы не упал.

Жалкого наемника подхватили под руки и потащили сквозь толпу, наделяя все-таки под бока тумаками. Площадь вновь всколыхнулась, и еще сильнее зазвучали здравицы королю и королеве. А на паперти старого собора появился епископ Готье, другие священнослужители. Короля и королеву позвали на торжественную мессу.