«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса - Ежи Климковский

Запись ее вел английский полковник Джекоб. Когда Гулльс принес запись Андерсу, последний был очень недоволен рядом формулировок и обратился к Гулльсу с просьбой изъять их. Тот ответил, что сделать этого не может, так как все соответствует действительности и ему не дано права вносить поправки. Затем полностью перевел всю запись беседы, заметив, что она парафирована английской стороной и никаким изменениям не подлежит. Андерс вынужден был подписать то, что ему представили. В польском переводе записи этой беседы ряд мест был произвольно препарирован Андерсом. После переговоров в Каире мы примерно 25 августа 1942 года вернулись в Тегеран. Затем Андерс побывал в Пехлеви, откуда войска тем временем уже перебирались в Ирак.

Итак, мы снова оказались в пустыне, и притом в одной из крупнейших и самых жарких пустынь мира, где нас еще больше мучил зной, еще больше терзала малярия.

Сикорский был очень подавлен происшедшим. Он был уверен, что это результат интриг и происков Андерса, но не знал, как все произошло. Взгляды Андерса и его желание вывести армию из Советского Союза ему были давно известны, но он не мог предположить, что Андерс зайдет так далеко и осмелится вопреки его приказам и постановлению правительства, на свой страх и риск провести столь ответственную и принципиальную акцию.

За невыполнение приказа, запрещавшего выезд для встречи с Черчиллем, Сикорский приостановил назначение Андерса на должность командующего польскими войсками на Ближнем Востоке. Кроме того, он выразил намерение вообще отстранить его от исполнения служебных обязанностей.

Переговоры по этому вопросу тянулись несколько недель. Кот старался, как мог, спасти Андерса. Он совещался с ним по много часов в день и после каждого такого совещания посылал Сикорскому телеграмму, в которой оправдывал поведение Андерса и советовал оставить его на должности командующего на Ближнем Востоке.

20 августа 1942 года, в тот самый день, когда Андерс вылетел в Каир, Кот направил Сикорскому такое письмо:

«…Я ужасно подавлен твоей телеграммой Андерсу. Ругать его за то, что он в Москве решал весьма срочные вопросы, — это ведь для него невероятно обидно… Запрещение совершить поездку в Каир Андерс воспринял весьма болезненно. Нельзя было к этому так относиться. Если Черчилль вызвал его в Москву для обсуждения вопросов Ближнего Востока и затем перенес разговор на вечер 20 числа этого месяца в Каире и прислал за ним сюда самолет, то чем можно было бы объяснить отказ от встречи? Нужно было бы сослаться на твой приказ, но ведь он опоздал, так как телеграмма пришла два часа ночи, а вылет был назначен на пять утра. Впрочем, от этого разговора может быть лишь польза для польского дела. Английское командование не во всем доброжелательно относится к полякам, доказательством чего может служить хотя бы выделение для размещения польского войска малярийных районов пустыни, куда не посылают английских солдат. Я полагаю, что переговоры Андерса дают единственную надежду на отвод наших частей из района, куда их сейчас направляют. Кроме того, из телеграммы следует, будто дивизии, прибывающие из СССР, должны расформировываться и вливаться во второй корпус. Это значит, что Андерс должен быть поглощен Зайонцем. Если и можно говорить о каких-то ошибках Андерса в России, то я уверен, что он своей энергией и полководческим талантом выше всех здешних на несколько голов, и что войска, прибывшие из СССР, не признали бы другого командующего, так как все были очевидцами невероятных трудов и усилий Андерса. Мне кажется, что и Черчилль, и Брук, и другие только в нем видят действительного командующего польской армией и именно с его мнением будут считаться. Впрочем, это покажет будущее. Интересы нашего дела на Востоке требуют, чтобы здесь не было никаких кризисов, а тем более раздраженности. Поэтому, видя, как удручен Андерс твоей телеграммой, очень прошу тебя изменить в отношении его тон и показать ему, что он пользуется твоим доверием, которое он заслуживает больше, чем те, кто здесь против него интригует по чьей-то команде, — сторонники старого режима и «двуйкажи», на словах защищающие сейчас тебя от Андерса, а в других разговорах заявляющие, что их вождем был и будет Рыдз…»

Вот какое письмо прислал «друг» Сикорского Кот в то время, когда он уже хорошо знал Андерса и был посвящен в различные его махинации. Сколько фальши в этом письме!

Совершенно очевидно, что Черчилль приглашал Андерса в Москву не для обсуждения вопросов Ближнего Востока. О Ближнем Востоке мой шеф не имел ни малейшего представления, и трудно себе представить, чтобы английский премьер-министр интересовался его мнением и искал у него какого-то совета на сей счет. Черчилль пригласил Андерса в Москву в расчете на то, что получит определенные конкретные данные о положении в России.

Телеграмму, запрещавшую вылет в Каир, Андерс получил в гостинице «Дербент» в десять часов вечера, во время ужина, на котором присутствовал и Кот. А в два часа ночи поступила шифровка аналогичного содержания. Вылет был назначен на восемь часов утра, следовательно, имелось вполне достаточно времени для его отмены.

Утверждение, будто армия не признала бы другого командующего, кроме Андерса, было полной бессмыслицей. Армия приняла бы любого, кто был бы назначен приказом Верховного Главнокомандующего. Только, может быть, те, другие, не были бы так милы профессору Коту.

Запугивание Сикорского маршалом Рыдз-Смиглы тоже являлось невероятным абсурдом: все мы прекрасно знали, что маршала тогда уже не было в живых.

Послания Кота пока что не возымели действия. На сцене вновь появились генералы Янушайтис и Соснковский. Одного из них Сикорский намеревался послать на Ближний Восток. Когда распространился слух о возможном приезде на Ближний Восток Янушайтиса, наступила пора тесного единения Андерса с санацией.

Андерс созвал в Тегеране специальное совещание высших командиров, на котором присутствовали генералы Токаржевский и Богуш, полковники Окулицкий, Сулик, Рудницкий, Коц и другие. Он заявил собравшимся, что Сикорский за вывод армии из Советского Союза может снять его с поста командующего. Но ведь делал это он не один, все присутствующие были согласны с ним, он только выполнял их желание. Кроме того, Сикорский вменяет ему в вину переговоры с англичанами, главным образом с Черчиллем. Но ведь все свои шаги он предпринимал в интересах присутствующих, для пользы дела, на благо Польши. Поэтому он, Андерс, просит их поддержки. Если они окажут ему такую поддержку, то он приказ Сикорского не выполнит.

Все присутствующие в принципе поддержали позицию Андерса, хотя и не уточнили, как поступят в случае, если Сикорский действительно отдаст упомянутый приказ. Лишь полковник Коц довольно цинично заявил, что ему, мол, все равно, кто будет командовать армией, ведь ему никакой пользы от этого не будет. После разговора с командирами Андерс почувствовал себя несколько увереннее.

Обо всем этом «стороной» узнал Кот, конечно, с определенными комментариями. Быть может, не желая, чтобы без его ведома разразился какой-либо скандал, а возможно, делая ставку на будущее, он встретился с Андерсом и долго с ним совещался, после чего написал длинное письмо Сикорскому. В нем он в который уж раз добивался безусловного оставления Андерса на должности командующего армией на Ближнем Востоке, обосновывая свое ходатайство требованием времени. Перед отправкой письма он передал его Андерсу для ознакомления и корректирования. Генерал внес несколько поправок и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот видишь, какие у меня хорошие отношения с Котом, как он мне помогает». Затем он передал мне письмо, чтобы я тоже прочитал его. В тот же день письмо из посольства в Тегеране было передано шифром лично Сикорскому в Лондон.

В этот период Сикорский чувствовал себя уже совершенно одиноким: никто его не поддерживал, даже его ближайший друг Кот открыто выступал против его планов. Правительство к военным делам относилось, пожалуй, безразлично. Впрочем, говорить о правительстве как таковом в то время было трудно. Это была просто группа людей, придерживавшихся самых различных взглядов и преследовавших самые различные цели. Оппозиция, не представленная в правительстве, неистовствовала, любыми средствами стремясь свергнуть Сикорского. Единственной целью ее деятельности была борьба с премьер-министром.

В верховном командовании (которое почти целиком состояло из санацистов) Сикорский также не имел поддержки. Почти все считали его несносным и поддерживали Андерса, видя в нем «своего человека», нужного именно для борьбы против Сикорского.

В конце концов Сикорский под давлением всех этих обстоятельств отказался от своего решения отозвать Андерса. Письмо Кота, утверждавшее, что Андерс весьма лоялен по отношению к Сикорскому, способствовало назначению Андерса командующим польскими вооруженными силами на Ближнем Востоке.