Засланный казачок - Сергей Соболев

«Эх… — подумала Юля про себя. — Если бы у тебя, старик, были бы сейчас при себе не только ключи от камеры и, очевидно, от подвала, но и ключик от браслета… Я б тебя прямо тут придушила, а сама, отстегнув браслет, сбежала бы от всех вас!..»

Но уже спустя несколько секунд она стала оценивать саму ситуацию и собственные возможности более критично. Вряд ли у нее в нынешнем ослабленном состоянии получится придушить старика или еще каким-нибудь способом вывести его из строя. А вот он, если это ему вдруг взбредет в голову, точно сможет перекрыть ей кислород, потому что силенка в нем, несмотря на возраст, еще чувствуется.

К тому же не следует забывать, что наверху находятся еще какие-то люди, двое из которых поодиночке или вместе уже несколько раз наведывались к ней в камеру…

— Кэйп тэй бус русишкай?. [42].

— Что? — переспросила Юля. — Не понимаю…

— Ман пасаке… Йо.. [43]. Мне сказали, что ты — наркоман.

— Я? — удивилась Юля. — Наркоманка?

— Йо… наркоманка.

— Сдурел, дед? Я никогда не принимала наркотиков! Даже в чисто испытательных целях… А тебе, значит, говорят… все это время говорили, что я наркоманка?

— Йо. Так. Что ты… кэйп тэй бус?.. Лечиться тут!

— Ах, вон оно что, — Юля, подперев щеку кулачком, задумалась. — Нет, старик, я не наркоманка. Тебя обманывают, если… если, конечно, ты не врешь мне…

— Правда, — сказал старик.

— Правду, значит, говоришь?

— Йо.

— Гм… Ничего не понимаю… Меня что, прячут в лечебнице для наркоманов?

— Йо. Будет… лечить будет… потом.

Юля тяжело вздохнула.

— Все равно пока не врубаюсь… Как тебя зовут, кстати? Назови свое имя.

Она придвинулась поближе к деду и задала ему свой вопрос прямо в его заросшее волосами ухо.

— Мано вардас? Мое имя? Йонас.

— Йонас? Иван, значит, но только ты — литовский Иван.

— Йо… Иван.

— Скажи мне, старик Йонас, такую вещь… Откуда ты знаешь еврейские слова… азох’н’вэй?! Признавайся, где ты нахватался этих слов, старый ты «шлемазл»?!

— Шлемазл! — эхом повторил старик. — Азох’н’вэй!.. Видеть… слышать… мажюк..[44] .

— Что ты видел? И где ты мог это слышать?

— Ман пасаке… мне сказали, что ты — наркоман. Ман пасаке… надо давать хлеб… вода… держать тут! Мне сказали, богатый человек — платить… тебя здесь лечить… Аш неко не супранту..[45] .

— Нет, я не наркоманка… я тебе уже объясняла! Плохие… злые люди выкрали меня, хотят получить за меня деньги! Я так предполагаю… Ты мне не ответил, старик! У тебя что, есть какие-то знакомые среди евреев?

Старик, вместо того чтобы ответить, поднялся на ноги, обошел ее, приподнял матрас и извлек из ее нехитрого тайника ксерокопии записок, которые, если Юля, конечно, не ошиблась в своих предположениях, писала родная тетка ее отца и ее внучатая бабушка — Роза Бернштейн.

— Видеть! — сказал старик, посветив на листы фонарем. — Писать… мергайт [46]… имя — Роза!

— Что?! — Юля тут же вскочила на ноги. — Что ты сказал? Как… Ты что, знал Розу?

— Йо. Видеть. Давно… Мажюк… шая! — Старик сначала отмерил рукой небольшое расстояние от пола, чуть выше собственного колена, затем, сложив руки, сделал вид, что он укачивает малыша. — Шлемазл! Имя… Арон… Аркаша…

Юля обхватила голову руками и стала медленно раскачиваться из стороны в сторону.

— Все, я сошла с ума, — пробормотала она. — У меня начались слуховые и зрительные галлюцинации… Все это мне только мерещится. А может, это мне сон снится?..

Она больно ущипнула себя, но… но все осталось на своих местах: и камера, и цепочка у нее на руке, и старик, в руке у которого была зажата пачка перегнутых пополам бумаг.

— Кажется, я неспособна адекватно воспринимать окружающую действительность, — нетвердым голосом сказала Юля. — Определенно, у меня съехала крыша…

— Шая! — повторил старик. — Аркаша… видеть давно!

И опять сделал жест, как будто он нянчит ребенка.

— Давно… солдаты приходить… «Бролюкасы» стрелять… солдаты тоже — убивать! Мамите… тевас… мано сяся.. [47].

— Твою мать убили? — переспросила немного пришедшая в себя Юля. — И отца? Сяся… Это твоя сестра… Ее тоже убили? Это что, случилось, когда с «зелеными братьями» после войны здесь разбирались?

— Йо… так. После войны.

Юля опять схватилась руками за голову.

— В записках был упомянут мальчик по имени Й., — пробормотала она. Затем, притянув деда поближе, крикнула ему в ухо: — Как звали твою мать, Йонас?

— Мано мамите?.. Дануте.

Юля не успела еще толком осмыслить последнюю реплику старика, как вдруг откуда-то снаружи до них долетел мужской голос:

— Эй, старик! Ты что там застрял?

Юля выхватила у старика рукопись, сунула ее под матрас, затем жестом показала ему, что к ним кто-то спускается. Но дед, хотя и был туговат на ухо, все ж сообразил, что к ним кто-то идет… а может, понял это по реакции заложницы.

Чуть посторонившись, чтобы старик с ведром и мисками мог выйти из камеры, вместо него в Юлино узилище вошел «молодой» — Юля научилась уже определять всех их и по походке, и по голосу.

— Нэ плачь, красавица, — сказал «молодой», осветив ее всю фонарем. — Зачем плакать? А хочешь… я тебя утешу?..

В этот момент вновь послышались шаркающие шаги. Старик, став за спиной «молодого», стал звенеть связкой ключей, как бы показывая тем самым, что он хотел бы поскорее закрыть камеру.

— Ладно, дэвушка, — сказал «молодой», энергичным жестом показывая старику, чтобы тот убрался с прохода. — Не скучай тут без меня… скоро приду.

Глава 38

ЛОВИСЬ, РЫБКА, БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ (2)

Всего медэксперт насчитал в теле Богатырева четыре пулевых отверстия, и каждое из полученных им огнестрельных ранений было, выражаясь протокольным языком, «несовместимым с жизнью».

Рано утром двумя машинами приехали сотрудники областного управления МЧС. Они привезли двух водолазов и соответствующее оборудование. Водолазы обшарили заиленное дно канала в том месте, где в воде был обнаружен «Опель», но ничего примечательного, кроме ржавого троса и двух старых покрышек, не обнаружили.

Майор милиции Михайлов не спал практически всю ночь. Дважды он устраивался подремать на заднем сиденье джипа, на котором приехали москвичи, но, как только погружался в дрему и вроде как начинал засыпать, его будили: сначала из облцентра прибыла оперативно-следственная бригада, а потом прикатили эмчеэсники, которых Саныч, воистину кудесник, где-то добыл — как фокусник вытаскивает кролика из своего цилиндра — в ночь с субботы на воскресенье.

Но если майор Михайлов все же вздремнул час или полтора, то Сергей Александрович и его сотрудник Коля бодрствовали все это время, пока деревенские мужики вытаскивали трактором «Опель» из канала, и потом всю ночь и утро, когда на место прибыла областная бригада и вслед за ними подъехали сотрудники облуправления МЧС. Еще бы: прежде чем Андрей Богатырев, на квартире при обыске у которого нашли купюры «ойро» с отпечатками пальцев Юлии Поплавской, оказался в канале вместе со своей машиной, его застрелили, сделав еще для верности по контрольному выстрелу в голову и в сердце…

Было уже начало десятого утра; над лугами, исчерченными заросшими кустарником и березками каналами, кое-где узкими, заболоченными, кое-где довольно широкими, глубиной до трех метров, зависла молочная пелена тумана.

Труп Богатырева, после того как прибывшие из Кёнига криминалисты и медэксперт совершили на месте все необходимые действия и процедуры, положили на носилки, прикрыли сверху прорезиненной простыней и определили в корму подъехавшего только что фургона, который должен будет доставить тело в облцентр.

Проводив взглядом отъехавшую труповозку, Михайлов зевнул так широко, что едва не вывихнул себе челюсть.

— Заколебали вы меня все, — пробормотал он себе под нос. — Вторую неделю без сна и отдыха!

Он спустился к обрезу воды, чуть в сторонке от того места, где вытащили машину с покойником. Сделал руки ковшиком, набрал воды, плеснул себе в лицо, раз и другой. Хотел еще прополоскать рот, но, вспомнив о Богатыреве, передумал.

— Алексеич, идите к нам, перекусим маленько! — крикнул Коля, махнув от джипа рукой.

Михайлов вытер лицо и руки носовым платком, затем, сунув влажный комок в карман бушлата, побрел к «Тойоте».

— Угощайтесь, Алексеич, — сказал Саныч, передавая ему прозрачную пластиковую упаковку с аккуратно сложенными там бутербродами. — Коля, налей майору кофе из термоса! Мне — тоже! И не забудь плеснуть чуток из фляжки… для тонуса.

Саныч, хотя у него и залегли темные круги под глазами, все ж на людях держался бодро, не выказывая особой усталости, а тем более малейших проявлений уныния или растерянности.