Стратегия исхода - Дуглас Рашкофф

Он не хотел идти в школу. Правда, если он просто проигнорирует, забьет на эту обязанность, его отправят в трудотряд, где он будет копать те же траншеи, но уже в унизительном статусе нарушителя. Нет, так нельзя. Надо по-другому. Отказаться от этой работы не получится. Разве что доказать, что можешь выполнять другую.

Правда, для реализации идеи надо было выспаться. Если в таком виде придти к заму мэра, тот отправит его разве что на чистку авгиевых конюшен.

Данилов выпил чаю, принял пару таблеток но-шпы (иметь в частном владении лекарства запрещалось, но любой старался припрятать средства первой необходимости), доплелся до раздолбанной ванной в конце коридора и принял холодный до ломоты костей душ. Когда Александр вернулся в свою постель, на смену меланхолии уже пришло спокойствие Нирваны, а за ним почти без интервала — сон без снов.

Утром Данилов подал прошение перевести его в разведгруппу.

***

Богданов не удивился, будто давно его ждал.

— Что, романтики захотелось? — с легкой издевкой поддел его Владимир — Дальних странствий, пыльных дорог?

— Да нет. Просто надоело заниматься ерундой. Двойной паек мне не помешает. И бабье царство это достало.

Богданов понимающе усмехнулся.

— Это точно. Бабы хороши только на кухне и в койке. А насчет пайка — в точку. Ты, блин, ходячая реклама средств для похудения. Но ты подумай еще. В моей работе сейчас тоже героики мало… Раньше меня бы назвали headhunter. Ищу скрытые таланты, превращаю менеджеров в землекопов, плотников, сантехников… А чё, самое им место. Но ты — это другой случай. Ты ведь ума палата. Тебе детей учить надо, а не гробить себя рентгенами.

— Да от меня пользы только траншеи копать. А эта интеллигентская туфта — гори она синим пламенем. Кому сейчас это нужно? А насчет моей подготовки — все это есть

— Да помню я о твоих похождениях, — отмахнулся Богданов. — Не зазнавайся. Тоже мне, гуру выживания. Но тогда ты выживал в экстремальных условиях, а теперь надо будет в них работать. Да еще в команде. Тут одной удачи и аффекта и мало. Знаешь о такой штуке, когда хрупкая женщина может поднять автомобиль?

— Обижаете.

— Извини. Может, сравнение некорректное, но суть верна. У тебя нет подготовки. Конечно, и тебя можно натаскать, но, извини, старик, на это уйдет время. А ты больше пользы принесешь на другом поприще.

Он поднялся, давая понять, что разговор закончен, но Данилов продолжал буравить его взглядом.

— Ну какого-растакого? — произнес Богданов, со стуком захлопывая папку. — Прицепился как банный лист. Ты мне еще взятку предложи. Все, ступай, надо подумать. Приходи послезавтра, с десяти до одиннадцати.

***

Ответ пришел еще раньше, чем Саша предполагал. На следующий день их бригаду отправили разбирать сгоревший дом.

Его напарником был Виктор Аракин, все тот же слегка сумасшедший сейлс-менеджер, который почему-то увидел в нем родственную душу. Иногда, когда нечего было делать, они устраивали настоящие философские диспуты — и, что характерно, даже без водки.

Вместе они таскали носилки, которые двое других гавриков наполняли всяким хламом.

— Ну как ты после вчерашнего? — спросил его Виктор, когда они потащили первые носилки.

— Нормально, — соврал Саша. Он надеялся, что его помятый вид и глаза в красных прожилках не слишком его выдают.

— А я с той телочкой время клёво провел…

И пока они тащили груз к машине, грузил Александра рассказом про эту и другие свои любовные победы. Данилов был уверен, что тот немного преувеличивает.

— Что ты думаешь о том, что происходит с социумом? — огорошил его Аракин внезапно.

— Ты об чем? — переспросил Саша, оттирая пот со лба, перехватив носилки одной рукой.

— Я про цивилизационный откат.

— Чего? А…

Данилову понадобилось долгих пять секунд, чтобы свыкнуться с таким резким переходом и понять, что речь идет о культурном регрессе.

— Если это откат, то временный, — вздохнул он. — Греки и римляне вон держали рабов в ямах и обращались с ними не лучше чеченских сепаратистов. Но это не мешало им — римлянам и грекам — создавать шедевры искусства и права. А нам далеко до греков эпохи Гомера. У них было теплое море и оливковые рощи. А у нас это дерьмо, — он пнул обломок кирпича. — Мы гунны и вандалы. Или готы, — он улыбнулся чем-то своему. — Когда-нибудь у нас будут и свои Гоголи, и свои Гегели. А пока — только Атиллы и Тамерланы. Тут должно смениться несколько поколений. Тогда все придет в норму.

— Ты не боишься, что к тому времени мы скатимся в каменный век?

— Да чушь это все. Луки, стрелы… Не будет этого. Книги-то сохранились, и открытые законы природы и знания о технологических процессах не забудутся, пока хоть один грамотный человек жив. Что-то уйдет, да. Данные не имеющее практической ценности. Космология, квантовая физика… людям будет не до звезд и не до кварков. Но уж точно никто не разучится делать автомат Калашникова. А гуманитарные науки вообще не потеряют накопленных знаний… им ведь не нужны синхрофазотроны. Хватит листа бумаги и карандаша… или даже восковой дощечки и острой палочки. Правда, толку с них будет… разве что для археологии и историков.

— А ты не думал, что правы те, кто говорит, что прогресс зло? Может, он всегда заканчивается детским порно в интернете и ядерной бомбой?

— Ну ты прям Жан-Жак Руссо, — фыркнул Саша, поудобнее перехватив носилки. — Сколько таких разговоров до войны в сети было. «Раньше жили правильно». Ага, особенно в городе Содоме. Я никогда не поверю, что электричество делает людей аморальными ублюдками. Говоря так, человек как бы расписывается: «Я тупое быдло. Мне нельзя давать смотреть телевизор, нельзя манить красивыми вещами, деньгами, шлюхами, наркотиками». Да, оставаться человеком в патриархальном обществе проще. Тут меньше соблазнов, и людей держит кристаллической решеткой семья и община. Но тем ценнее оставаться таким в прогнившем постиндустриальном дерьме эпохи начала конца. Я, к сожалению, таким не был.

— А по-моему личность поступать по-своему, не оглядываясь на толпу.

— Яркая личность, да? Да не смеши ты. Личность это часть толпы. Промывание мозгов, внедрение в сознание чуждых концептов действует на уровне сообществ, а не индивидов. Это стрельба по площадям, а не по целям. Как и реклама. По сути это и есть реклама, только образа жизни. Ты думаешь, конкретная девчонка 15 лет посмотрев «Дом-3» обязательно становилась блядью? Нет. Но если посмотрят миллион, каждая впитает немножко, и для кого-то это превысит критический порог. Скажем, для двадцати процентов. А были ведь и другие передачи. Клипы. Интернет. Журналы. Живое общение, с помощью которого эти концепты распространяются как медиа-вирусы, от инфицированных к еще здоровым. Система дьявольски гениальная. Как бы я хотел посмотреть в глаза тому великому мастеру, который это придумал. И вышибить мозги этой сволочи.

В этот момент до них долетел колокольный звон.

— «Иисус любит тебя», — усмехнулся Аракин. — Не понимаю, как можно быть христианином после апокалипсиса. Оксюморон какой-то.

— А по-моему замечательно, — возразил Саша. — Минимум соблазнов, максимум страданий. А вдруг он нас испытывает?

— Ты чё, на полном серьезе веришь в бога?

— А как же, — ответил Саша. — В мире все сбалансировано. Если есть тень — должен быть и свет.

— Манихейство, — пробормотал Аракин.

Они поставили носилки и начали разгружать.

— Что-то в этом духе, — согласился Саша.

— А по-моему, в мире нет никакого баланса, — задумчиво произнес бывший сейлс-менеджер, когда они нагружали новые кирпичи. — Только хаос и пустота. Нам просто повезло, но это временно.

Разговор Саше уже порядком надоел. Что этот человек мог продавать клиентам, интересно? Гробы и венки?

— А я вот думаю: что мы выжили, тянет на что-то больше, чем случайность, — упрямо гнул он свою линию.

Они снова подхватили носилки.

— Значит ты фаталист? Нет, это все фигня, — не согласился Аракин. — Ничего не предопределено, кроме нашей смерти. Приведу простой пример. Я могу сейчас поцеловать вот эту девушку, а могу толкнуть. Это и есть свобода выбора. Ты же согласен, что каждый из этих вариантов повлечет за собой разные последствия?

Девушке в косынке медслужбы, похоже, не понравился такой пример, и она поспешила перейти на другую сторону улицы, подальше от этого неадекватного рабочего.

— Это иллюзия, — возразил Данилов. — Тебе будет казаться, что выбирал ты, а на самом деле твой поступок определяется тем, что было с тобой раньше. Это как киносценарий.

— Ладно, как говорил Шопенгауэр, если бы проблема свободы воли имела решение, философии незачем бы было существовать.

На этом разговор прекратили, и дальше работали молча.