Стратегия исхода - Дуглас Рашкофф

Глава 4. БУДНИ И ПРАЗДНИКИ

Школа выглядела именно так, как она была должна выглядеть: типовое трехэтажное здание из красного кирпича в форме буквы «Т». Потом Саша узнал, что ремонт делали своими силами: вставили рамы, покрасили полы и двери, собрали по двум городам более-менее годный инвентарь, поменяли отопление — как и в половине городских зданий, оно теперь было автономным. В школьном дворе разбили огород, и теперь работа на нем стала важной формой трудотерапии — и для учеников, и для учителей.

До первого сентября было еще далековато, но учебный год было решено начать с 1-го июля, чтобы успеть подтянуть отстающих. Данилов мог представить себе связанные с этим специфические проблемы, судя хотя бы по себе.

Внутри все выглядело почти как в любой довоенной школе, разве что чуть потрепанным. Это же можно было сказать о руководителе педагогического коллектива. Алевтина Михайловна недавно разменяла четвертый десяток: молодящаяся, мелированная, с медоточивой улыбкой на вальяжном лице. Если бы не морщинка через весь лоб, можно было и вправду подумать, что все у нее хорошо. Она встретила Сашу очень любезно. Глядя на пустое место на стене директорского кабинета, где раньше наверняка висел портрет «национального лидера», Данилов представил, как эта дама строила по струнке своих подчиненных. С такой же прической, такими же серьгами в ушах и улыбкой. Как такой фрукт мог пересидеть в этом их убежище и не потерять свой лоск, Александр ума не мог приложить.

Как бы то ни было, получив необходимые указания, Данилов окунулся с головой в работу. Вначале ему рекомендовалось набросать учебный план. У него было два часа, но он управился за полчаса — сознание достало откуда-то из тайников памяти и английскую грамматику, и педагогику, хотя о том, что где-то это оставалось, недавно он и не подозревал.

День начался вроде бы нормально, но уже скоро Александр понял, что махать лопатой было приятнее. Было не сложно, но как-то муторно. Триумфальное возвращение к людям не могло сделать из одного человека противоположного. Следующей смены в школе он будет ждать уже не с таким чувством.

Во всем этом был один светлый момент. Она. Настя. Ее голос, который, как ему часто казалось, он где-то уже слышал. А кроме голоса были еще и глаза. Блин, да кто в наше время смотрел женщинам в глаза? Не на попку, не на грудь или ножки, а в глаза?

Ее взгляд — Саша просто не мог подобрать слова, чтобы выразить то, что в нем было. Одно мог сказать точно — подобного ему не встречалось.

Хотя и все остальное тоже было на месте. Когда он увидел ее в первый раз, поднимающейся по лестнице, он не мог ей не залюбоваться. На ней был черный свитер с высоким воротом и простые черные джинсы без всяких страз и аппликаций, которые ей очень шли. Темно-русые волосы были собраны двумя палочками в прическу, заставившую его вспомнить японские гравюры. Саша подумал, что если их распустить, они будут лежать свободной волной ниже плеч. На ее запястьях были широкие металлические браслеты. Почему-то ему очень захотелось взять ее за руку и коснуться ладони. Продолжая смысловой ряд, он сказал бы, что она похожа на героиню аниме. Все художники и аниматоры из страны Восходящего солнца, изображают своих героинь подчеркнуто женственными, наверно потому что сами японки внешностью не вышли.

Ее оценил не он один. Два старшеклассника у подоконника проводили девушку двусмысленными взглядами, но Александр глянул на них так, что пацаны сразу сделали вид, что смотрят в окно. И правильно.

Хотя шла большая перемена, коридоры были полупустыми и не такими шумными, как он думал. Может, потому, что учеников на город было от сил триста, а здание было рассчитано на тысячу. Он вошел в класс № 7, представился и с чувством и расстановкой начал свой первый урок.

Дети — сборная солянка от пятого до седьмого класса — слушались его нормально. Может, чувствовали, что лучше его не злить, а может, еще уважали авторитет взрослых. Он знал, что с оболтусами постарше было бы труднее. Особенно с теми, кто остался сиротой и рос волчонком. Этих вообще хоть в колонию-малолетку. Но его дети были в основном молчаливые и сосредоточенные, как маленькие старички. И это было страшновато.

Мало кто перенес катастрофу легко, но эти были сломлены больше взрослых. Тут был нужен психолог; хотя не факт, что хоть кому-то на свете он помог.

Особого интереса на лицах школьников к предмету он не заметил. Да Саша и сам видел, что читает урок механически, не пытаясь никого заинтересовать. Наверно, он был таким же хреновым педагогом, как и психологом. Он часто смотрел на часы и с трудом дождался, когда закончатся два академических часа, разделенные короткой переменой. И уже под занавес, задав домашнее задание, он не утерпел и отпустил их на пять минут раньше.

Настя занималась в соседней. Она вела литературу — отечественную и зарубежную. В этот день вроде бы отечественную. Ступая неслышно, Данилов подошел к двери. Слышно было плохо, и он смог уловить отдельные слова и общую мелодику фраз, когда внезапно голос смолк.

Из соседней классной комнаты, дверь которой была чуть приоткрыта, доносился голос эколога. Не считая Сашу, это был единственный мужчина в коллективе — старичок-пофигист, человек простой и прямой, даром что раньше был академиком — государственной РАН, а не какой-нибудь РАЕН. Теперь он был вхож к самому майору и раз в неделю ходил на заседания городского совета. Но это не мешало ему быть своим с детьми, чего Саша так и не сумел. На уроках тот мог и кулаком по столу стукнуть, а мог и анекдот рассказать.

— Если вы нашли труп, ни в коем случае не прикасайтесь, — перекрывал все старческий голос. — Нет, Сережа, он не укусит. И не уйдет. Но это потенциальный источник инфекции. Не такой опасный, как живой человек, но существенный. Специфика нашей жизни такова, что мертвецов вокруг много. Даже здесь в Подгорном не всех еще обнаружили. Поэтому надо запомнить место, где он лежит, а лучше пометить. Можно условным знаком на стене дома или двери квартиры. Только не свастикой. В поле — палкой с флажком, в лесу веревкой опять же с красными флажками…

Настиного голоса все еще было не слышно, только смешки и обрывки разговоров подростков. Наверно, она уже закончила рассказывать основную тему и дала им какой-то вопрос для самостоятельного изучения.

Услышав, что в классе началось какое-то брожение, Данилов едва успел отойти от двери. Он вспомнил, что звонка сегодня не будет — вроде бы плановые работы на электростанции. Что-то слишком часто у них были эти работы.

Шум было ни с чем не перепутать — «детки» собирали вещи и сейчас гурьбой выбегут на свободу.

Но она покинула кабинет первой, и вышла так, что они чуть не столкнулись. Вид у Анастасии был такой, будто она только что вышла из клетки с тиграми. Саше показалось, что она изо всех сил старается сдержать в себе много неприятных слов, а еще что она устала, как дрессировщик после представления.

— Саша, ты не торопишься? — она вежливо улыбнулась ему. — Ты мне очень нужен.

— Правда?

Александр не мог поверить своей удаче. Полдня он думал, с чего начать разговор и на какие темы его повести, а тут все устраивалось само. Теперь надо было как-то заинтересовать ее, попытаться найти точки соприкосновения. Вроде так.

— Бандиты. Все через одного, — сказала она, когда последний старшеклассник расхлябанной походкой прошел по коридору. В старшем классе было три четверти мальчиков, почти все были одеты как Гавроши, хотя еще неделю назад им выдали новую синюю форму. Они оживленно галдели, то и дело вворачивая в речь крепкие слова. Саша был настолько увлечен, что даже не сделал замечания.

— Этот Даниэлян особенно, — продолжала девушка. — Что с ними делать, не знаю.

Надо же, почти его тезка, подумал Саша.

— Обратиться к гуманистической педагогике Макаренко, — предположил он. — Или пороть на конюшне.

— Тоже иногда думаю, что без телесных наказаний не обойдешься, — кивнула Настя. — Утром, когда поднималась, на лестнице пахло жжеными тряпками. Коноплю курили. Но чисто по-человечески их жалко. Тех, кто помладше, почти всех разобрали, взяли опекунство. Люди, лишившиеся своих детей. А этих кто возьмет? Вот и болтаются, как раньше детдомовцы. Хорошо хоть учат, а не записали гуртом в трудовой отряд. Жалко…

Она нравилась Александру все больше и больше. Ему давно никого жалко не было. Хотя он в последние месяцы не лингвистическими штудиями занимался. Узнал, и как хрипит человек, если ему перерезать глотку горлышком от бутылки, и что происходит, если выстрелить в него в упор из двустволки. Поэтому и завидовал этой чистоте.

«А ты идеалистка, девочка, — подумал Саша. — Подольше бы тебе такой оставаться».

Данилов знал о ней немного — она работала первый день. До этого трудилась воспитателем в садике, который располагался в двух шагах. Образование вроде бы имела неоконченное педагогическое. И хотя они уже мельком виделись, нормального разговора так и не получилось: только обменялись приветствиями: «здравствуйте-здравствуйте», а потом получили обоюдное согласие быть с этого момента на «ты». Это было бы забавно: человек, который не боялся идти через ад, робеет перед девушкой.