Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. - Полина Жеребцова

– Нам и так дают половину положенного пайка, – признался один из военных. – Остальное начальство на сторону продает, боевикам. Но вы возьмите. Смотреть на вас тяжело. Вы же голодные!

Все продукты Вовка и тетки Лина, Аза и Оля сразу сортируют. То, что качественней, прячут. Едят втихую, по ночам, а бабушкам и мне с мамой не дают.

Ежедневно ругаюсь с кем-нибудь. Это, наверное, потому, что мне постоянно мешают делать мои записи, мешают сочинять стихи, читать. Они вряд ли верят в Бога или в правду. А в кого вообще тут можно верить?

Я поняла наконец! Все дни наши сожители по дому просто мародерствуют. Они специально во весь голос кричат на нас. Чтоб люди на улице слышали и ошибочно думали, что старым бабушкам и нам нужен хрусталь. А у нас дома посуды – валом! Мне она вообще не нужна. Я вспомнила, что один философ скитался по свету, имея только чашу для воды. А когда пришел к ручью и увидел, как мальчишка-пастух пьет воду из горсти, то разбил свою чашку о камни!

Я постоянно чувствую запах смерти. Она пахнет металлом.

Мама, если мы идем в “поход”, не разрешает заходить в жилые комнаты. Главное – еда! Еду брать не грех. Обязательно мы посещаем ванную комнату. Там бывают аптечка, вода, мыло. Нам сегодня крупно повезло – нашли лекарства. Обезболивающие! Я выпила сразу две таблетки. Когда боль в моей ноге прошла, мы пошли на соседнюю улицу, просить у жителей варежки для меня. Никто не дал.

– Ищите сами. Или у своих просите. Вон “хозяева” ваши хозяйничают, – они указали на русских военных.

– Конечно, поищем! – огрызнулась мама.

Надо было спросить на чеченском языке, тогда бы дали. А так ругнулись, и все. Варежки мы искали, но не обнаружили. Невезучие мы!

Сегодня был вкусный обед. Суп с картошкой! Старались дежурные: тети Аза и Лина. После обеда я хотела полежать, но пришла Лина и сообщила:

– Я уже один раз принесла воду и помидоры. Что я, гробиться на всех должна?

Старенькая Стася спала. Нины с безумным внуком не было. На свою беду, мы взялись помочь – принести еду и воду.

В кирпичном частном доме были российские солдаты и какой-то дед-чеченец. Я взяла ведро воды и вышла. Мама также подхватила ведро с водой и баллон варенья. Потом она увидела в баночке острую приправу и тоже сумела взять ее. В большой красный бак из пластмассы солдаты ставили себе баллоны и банки с консервами, видимо, на весь свой коллектив. Дед-чеченец крутился там же, с мешком. Он тоже запасался едой. Никто никому не мешал! Наоборот, царили понимание и сочувствие. Следом за нами вышла Лина. Бабушка Нина шла мне навстречу. Она помогла занести ведро с водой по ступенькам.

– Мы с внуком лук нашли и спички! – успела похвастаться она.

Едва мы вошли, к нам ворвались русские военные. Они кричали, что мы украли у них фонарь! Что сейчас за это они расстреляют нас всех! Они тряслись от гнева и злости. Все наши соседи молчали, замерев от страха, так как два автомата были сняты с предохранителей и нацелены на нас.

Фонарик я действительно видела. Он был в том доме, откуда мы только что пришли. Фонарик стоял лампочкой вниз на подоконнике в кухне. Я вышла вперед и сказала об этом. Уговорила разгневанных людей не стрелять, подумать! Вернуться. Посмотреть внимательно. Сказала, что я не брала. Они поняли – я не вру. Плюнули и ушли. Если бы не я, возможно, остались бы одни трупы! А впрочем, наши соседи-воришки это заслужили. Кто же подставил нас так подло? Старик или Лина? Скорее всего, украла именно она.

Царевна

25.01.

Утром рассказали, что двух девочек российские военные увели из дома от матери. По возрасту они школьницы.

Их мать искала, у кого можно купить ящик водки, чтобы вернуть детей, иначе их ей не отдадут. Аза и Оля принесли чужие красивые полотенца, пояснили:

– Это вместо салфеток.

И сразу забрали в свою комнату.

Днем я увидела: в нашем дворе свежая могила. Взрослые объяснили:

– Это сосед. Убило в доме рядом.

Надо же! А я не заметила.

Ночью сильно стреляют, но никто не уходит в подвал под домом. Спим каждый на своем месте. Больной внук бабы Нины приносит откуда-то книги. Лучшие из них Лина забирает себе. Когда обстрел, он страшно пугается и всегда твердит:

– Господи! Неужели я маму больше не увижу?! Ее убили? Давайте спрячемся в канализационный люк!

Его бабушка шутит:

– Увидишь маму, если слушаться будешь!

На самом деле тетя Варя и Башир стали беженцами. И никто не знает, живы ли они. Ведь места в автобусе стоили очень дорого. При этом еще и обстреливали. Так убило всю семью беженцев из дома № 88. 46 человек сгорело, когда в автобус попал снаряд. Спасся один ребенок.

Маме плохо с сердцем. Я давала ей капли. Она попросила закопать ее в огороде, если она умрет. И чтобы это сделала именно я, а не кто-нибудь еще из ближайшего окружения. Она объяснила, что даже после смерти ей будет противно принять от них помощь. А я ответила, что не смогу ее закопать, так как земля мерзлая.

– Тогда сожги, – предложила она.

Я попыталась представить себе, словно увидев это сверху, мерзлую землю, медленно расплывающееся черное пятно вокруг костра и ее тающее в огне тело. Но, видя, как ей плохо, пообещала:

– Сделаю, как ты просишь.

И пока она не видит, вытерла слезы.

P. S. Наши молодые соседки стали исчезать по ночам куда-то. Женщины, а не боятся! Оля как уйдет – ее муж Вовка все больше пьет.

Царевна Полина-Будур

26.01.

Обнаглели соседи из второй комнаты! Спят вповалку и там же курят и пьют. Это в такое время! В войну, когда жизнь на волоске! Дым идет к нам. Мы задыхаемся: дети и старики. Сейчас получилось еще круче: нашу комнатную дверь закрыли, задвинули стульями.

Сидим все шесть человек, как наказанные, взаперти. В туалет не выйти! А в кухне наши “девушки” пируют с русскими военными! Мирно беседуют и жуют. Наварили что-то вкусное. Запах! Обалдеть! Хотя продукты наверняка дали на всех. Мы – голодные. А они – пьют! В дырочку от замка нам хорошо видны баллоны с красным вином.

Русские военные услышали шорохи, спрашивают:

– Что, тут еще люди есть?

Тогда Вовкина жена и тетя Аза стали раздраженно повторять:

– Какие там люди?! Это у нас комната для калек. Мы их кормим!

Мама как услышала, расплакалась. Сказала:

– Мы отделимся. В продуктах и в дровах. А печь я сама себе с решеткой во дворе сделаю. Битых кирпичей много.

Я обрадовалась и зашептала:

– Давай уйдем от них совсем!

Но уходить из дома мама не решилась. Женщина и девочка – явная мишень. Тем более что у нее постоянно болит сердце. Бабушки нас поддержали и хором сказали:

– Да! Мы согласны! Мы тоже отделимся и уйдем.

Но прошло несколько минут, и они испугались собственного своеволия. Стали петь совсем другое:

– Надо терпеть! Гордость ни к чему. Вы не умеете жить в коллективе.

Явное предательство и трусость. В конце концов получилось, что отделились только я и мама. Наши соседки из параллельной комнаты продолжают исчезать по ночам. Кто-то светит им фонариком в окно и свистит. И у наших дам тоже появился фонарь!!!

Маме лучше. Мы с ней нашли в чужом доме сухие носки и переобулись. Варежки опять не нашли.

В одном доме, на диване, увидели убитого мужчину. Немного крови на голове и стакан чая в руке, лежащей на подлокотнике. Он был словно живой. Только в воздухе висел запах металла. Почему от убитых пахнет металлом и пеплом? И детские вещи, лежащие рядом с ним, и кроватка малыша. В этом доме мама не разрешила брать даже еду. Она суеверная. Говорит, что у мертвых ничего брать нельзя.

Потом мы искали муку и сахар. В другом доме я заглянула в комнату. О! Что там было! На столе стоял открытый чемодан! В прозрачном пакете рядом лежала новая куртка из кожи! Я попросила маму взять куртку. Моя совсем износилась. Дырявая. Но мама не разрешила. Ругалась. Вот зануда! Как будто не видит: вокруг все и все забирают. Ходят группами. Взрослые и дети, военные и мирные жители, соседи и случайные попутчики.

Вечером мы с мамой вышли, пока нет обстрела. Видим – нет того дома с курткой. Одни головешки и фундамент. Я сказала:

– Никогда не смогу поносить такую куртку.

Мама обняла меня:

– Чтобы в нашей квартире хоть что-то осталось, мы с тобой, кроме еды и лекарств, ничего брать не должны! Есть час добрый, а есть – недобрый, особенно в войну.

Позднее ночью я едва не погибла. Вышла около 23 часов во двор. Темно. Звезды. Мороз. Я спрятала кусок лепешки, чтоб покормить бездомную собаку. Из-за собаки, собственно говоря, и вышла. Позвала ее и стала кормить. Неожиданно раздался выстрел. За ним второй! Рядом со мной по стене чиркнула пуля. Кто-то захохотал пьяным голосом.

Стреляли в меня. Явно используя ночной прицел. Наверное, сквозь него мы кажемся снайперам призраками, которых интересно убивать. Я дернулась, спряталась за угол. Присела на корточки. Простояла, как утенок, минут пять. Так же, на корточках, не поднимаясь, взобралась по лестнице домой! От боли в ногах я до крови искусала губы.