Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. - Полина Жеребцова

В подвал общежития от Хлебозавода военные бросили гранату. Погибли и чеченцы, и русские люди, которые прятались там от обстрелов. Много людей! Были дети. Мать одной из убитых женщин, по имени Галина, мы встретили на базаре “Березка”. Вероятно, там и погибли молодые чеченки, у которых однажды мы прятались от бомбежки в районе “Березки”. Во всяком случае они втроем собирались именно в этот подвал.

19 января нас вывели из родных домов. Мы скитались девять дней на территории, где уже закрепилась часть федеральных войск. Тогда мы все считали: с нами поступили жестко и несправедливо. А на самом деле нас спасли! Я вспомнила фразу одного из военных: “Другие части идут. У них – жестче!” Значит, мы ошибались! Они только играли с нами, уже зная, как будет с теми, кто останется в своих домах. Их прикончат те, кто придет потом.

Голодные собаки давно перешли на мертвечину. У Султана, примерного семьянина, мирного жителя, отца двоих детей, были обгрызены лицо и рука. Его завернули в большой ковер и увезли на тачке. Вдову проводили Лина и Аза. Вернулись и рассказали, что на военных постах спрашивали:

– Что, ковры везете?

А жена показывала ноги мужа в ботинках. Случайно им встретились иностранные журналисты. Взяли интервью, пообещали: “Будет документальный фильм!”

Бедная Хава! Она так любила своего отца! Жутко! До чего дошли люди!

В голове моей звучит музыка и слова песни Виктора Цоя:

Две тысячи лет война!Война без особых причин.Война – дело молодых,Лекарство против морщин.

P. S. Мы, наверное, уедем куда-нибудь – нельзя же жить в руинах. Мне нужно закончить школу. На зеленом заборе сгоревшего детского сада я обязательно напишу: “Аладдин! Будур уехала…” и свой примерный адрес. Если он жив, найдет меня. Я его люблю.

Царевна

13.02.

Постоянно ругаюсь с мамой. Она говорит гадости, кидается с кулаками. У меня с ней были сложные отношения с младенчества. А в последнее время, видимо, в связи с войной, ее душевное состояние ухудшилось и надломилось.

Вчера к вечеру я почувствовала себя плохо: болели печень, желудок, сердце. Я ведь одна делаю всю работу – рублю дрова, готовлю, стираю, несмотря на ранения. А едва я падаю от слабости или боли в ногах, она кидается ко мне и кричит, что поднимет меня за волосы, если я не буду все делать по дому. Бьет меня по лицу и ругается.

С тех пор как я стала взрослеть, она просто свирепела с каждым днем. Думаю, а я редко ошибаюсь, что у нее была очень сложная и печальная женская судьба, и теперь, видя мою молодость, она втайне боится, что мне повезет и я найду свое счастье, любовь. Я очень прошу Бога дать мне терпение и мужество это все пережить. Мне не так страшна война, как конфликт с матерью. Я боюсь за ее рассудок.

П.

14.02.

Были на остановке “Иваново”. Люди говорили – там дают гуманитарную помощь, но это оказалось неправдой. Зато нам встретились тетя Таня и ее дочь Юлька. Мы были конкурентами по продаже печатных изданий на рынке. Рыдая, они пересказали нам подробности гибели отца. Их сосед успел спрятаться за кирпичную стену, лежал там и все видел! Их отца военные убили потому, что он, несмотря на то что был пожилым русским человеком, не сбрил бороду в суматохе войны и был причислен к боевикам. Таня осталась одна с тремя детьми! Ее старший сын под обстрелом нес на себе тело отца почти двенадцать часов через небольшой двор в несколько десятков метров. Дело в том, что двор обстреливали, и он полз медленно, часами лежал на щебне, прячась за руинами!

Мама забыла о былых конфликтах. Пригласила их в гости. Советовала приходить летом за фруктами в наши сады. Мы долго стояли на шоссе.

Таня и Юлька уже побывали в бесплатной столовой. Они посоветовали сходить и нам. Взять с собой бидон. Объяснили:

– Очередей несколько. У каждого котла – отдельная. Поэтому путаница! Можно плотно поесть там. И взять кашу домой!

Едва мы вошли в свой двор, Аза и Лина позвали нас помогать собирать вещи Султана. Объяснили так:

– Нам поручила все подготовить вдова погибшего.

Первым делом мы вынесли кухонную мебель и сложили ее в другой квартире, рядом. По словам наших соседок, именно так распорядилась хозяйка. Лина и Аза аккуратно сняли хрустальную люстру. Унесли ее.

– Иначе украдут! Мы спасаем! – уверяли они.

Явилась помогать Ольга. Я увидела, как под ее курткой исчезла красивая кастрюля, стоявшая на полу в ванной комнате. Я спросила ее:

– Ты что это?!

Тогда притвора-Ольга произнесла: “Жалко Султана”, и выскочила во двор, делая вид, что плачет.

Я попросила, если хозяевам не нужны, дать мне старые учебники по разным предметам, чтобы заниматься вперед. Ведь школьная программа не сильно изменяется. Аза и Лина разрешили. Мне понравились деревянные книжные полки, но Лина отказала мне. Она заранее договорилась о них с мамой Хавы для себя. Нам эти женщины дали полбаллона искусственного меда. За помощь. Он стоял открытым, засох, и никто на него не польстился. Какая-никакая, а сладость!

П.

16.02.

Мы были в госпитале МЧС на “Автобазе”. Там такой интересный рентген! Меня положили на стол, и я смотрела на большой белый экран вверху – там все сразу видно. Смотрели осколки. Один просто огромный. А почти вся “мелочь” вышла сама.

– Надо срочно его удалить, тот, что в правой ноге, наверняка уже начал окисляться! – настаивал хирург.

Мне стало страшно. Но я подумала: рядом со мной Аладдин, и он говорит: “Надо!” Я согласилась на операцию. Пусть Бог мне поможет. Мне назначили операцию. Я очень боюсь. И анестезию вводить не надо, кажется, что я замру от страха, потеряю сознание и ничего не почувствую. Врачи посмотрели мою маму. Послушали ее сердце. Сделали укол и бесплатно дали несколько таблеток валидола и валерьянку.

Царевна Будур

17.02.

Утром попили чай с лепешкой и пошли в сторону госпиталя на мою операцию. Но, когда мы уже проделали большую часть пути, оказалось, что русские военные перекрыли дорогу. Заявили:

– Сегодня проход закрыт! На весь день! Без возражений! Пошли прочь!

Пришлось поворачивать.

Я в душе даже обрадовалась.

Я в аду! Началось все с того, что мама меня ударила. Я спросила ее:

– Что случилось?

Она принялась лупить меня веником и заодно пояснила:

– Ты вчера делала на столе лепешки и не убрала за собой муку!

Но я вчера делала лепешки не на столе, а подстилая на стол бумагу. Значит, муки там быть не может! Я пошла, посмотреть на стол: там, правда, есть пятна от чая, но муки нет. Взяла тряпку и вытерла.

– Ты подняла такой скандал вместо того, чтобы вытереть стол? – спросила я ее.

– Ах ты, тварь! – раздалось в ответ, и, схватив нож, она кинулась ко мне.

На меня вдруг такое равнодушие нашло от человеческой подлости, что я совершенно спокойно стояла и смотрела на нее с ножом. Она постояла так немного и отошла.

Пока я мыла тарелки в тазу, мама примостилась рядом, сложив на груди руки, как полководец, и кричала, что ненавидит меня за мою внешность (!), за мой голос (!) и вообще за все.

Я ее молча слушала и совсем не уловила тот момент, когда она этим воспользовалась и, подкравшись, со всей силы ударила меня по лицу. Я ее оттолкнула от себя со словами:

– Я тебя слушаю как дочь, а ты!

Это ее разозлило еще больше, и она продолжила меня лупить, не переставая выкрикивать ругательства. Мне опять пришлось бежать. Я даже на несколько минут выскочила под обстрел, с мыслью, что тут мне и настанет конец. Но потом вспомнила о тебе, Дневник, одумалась и зашла обратно. Мамаша кричала, что смерть – избавление! От голода и болезней. Избавление от недостатков и пороков! У нее случилась истерика! Она говорила чужим, незнакомым голосом:

– Не могу видеть людей. Никого! Никаких!

Твердила, что хочет в лес или на остров. Туда, где цветы, деревья и ласковые звери, песок, вода. И главное – нет людей! А у меня после всего еще сильнее заболели сердце и печень. Я еле двигаюсь. Сил нет! Очевидно, в госпиталь мы поплетемся завтра.

Царевна

18.02.

Солнце. Тает снег. Настоящий весенний день! Я сделала зарядку: дышала по системе йогов. Для такой жизни нужны крепкие нервы. Страх словно рассыпался и пропал. Потом мы выпили чай с кусочком обгоревшей лепешки без масла. Я еле-еле прожевала ее, позавчерашнюю. Вчера не пекли. Лепешка твердая, как обувная подошва. Я взяла свою палку-клюку. Пора в путь!

Будур

19.02.

Вчера, 18 февраля, мне сделали операцию. Врачи снова “фотографировали” мою ногу. Сделали метки-ориентиры зеленкой. Вокруг стреляли, где-то шел бой. Я чувствовала уколы, их было четырнадцать: “блокада из новокаина”. Но мне было больно, и я кричала. Поэтому, помучившись, не удалив осколок и разрезав ногу в нескольких местах, врачи МЧС все-таки решились на полный наркоз. Они боялись делать его первоначально из-за сердца, думали, что оно не выдержит. Операция длилась около двух часов.