Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. - Полина Жеребцова

В пожарном колодце с водой плавает дохлая кошка, но воду пили, и ничего. Никто не отказался и никто не заболел. Живы. Сейчас чаще топим снег и пьем. Только с ведра снега – стакан воды. У соседок-бабушек – мешок макарон. Они не делятся.

Перед уходом из дома макароны принес Мансур. В тот момент его мать щедро отсыпала нам ценное угощенье. Теперь наши соседи едят свои макароны сами.

Маманя моя – дура. Она всех подкармливала осенью. В том числе и Азу. Тогда у нас были продукты. Теперь ничего нет, кроме килограмма гнилой муки. Сегодня сильно стреляли из орудий. Горели верхние этажи, и часть из них рухнула. Взрывной волной сломало запертые двери на втором этаже. Мама связала их между собой и одновременно привязала к перилам лестницы. Но в наш подъезд пришли Аза, Лина, дядя Валера и другие соседи. Они сказали:

– Голод! Идет голод! – и стали искать еду по квартирам.

Мы нашли банку варенья. Я ела варенье ложкой, пока меня не затошнило. Наша основная еда – стакан воды, одна ложка муки и покрошенный туда лук. Выпиваем и ложимся.

Пять кошек у нас уже умерли. Мама хоронила их в садах-огородах за домом. Над каждой рыдала, как над ребенком. Остался один кот. Большой и полосатый. Он, как и новые люди, явился из другого района города. Мы зовем его Хаттаб. Кот очень хочет жить! Ест соленые помидоры! Грызет полусырую, без масла, лепешку. (Рецепт прост: сода, вода из снега, гнилая мука и разогретая на костре под обстрелом пустая сковорода.) Кот приносит убитых обгоревших птиц. У кого-то периодически ворует сушеную рыбу. К счастью, он везучий – не попадается! Вчера мы отняли у кота Хаттаба кусок рыбы и мгновенно съели!

Во дворе жители поставили круглую большую сеть. Насыпали крошек. Ловят голубей в самодельную западню. Ловят, ловят… Только голуби не ловятся.

Сегодня настойчиво били по нашему дому из пушек. С одной и с другой стороны. Мы принимали соседок с внуком у себя в спасительной нише коридора. Временами, наоборот, сами перебегали в их коридор – посидеть на полу. Обстрел длился несколько часов. Снаряды стали попадать к нам во двор.

Каким образом мы живы?! Своей эрудицией мне заниматься некогда. Ранний подъем, в 04.00. Ищем, колем, пилим дрова. Готовим в подъезде или дома. Все делаем, пока не рассвело. Чтобы не был виден дым. По дымовым точкам бьют! Думают – боевики. Как же. Тут полно мирных жителей!

Патошка-Будур

25.12.

Аза и Лина – лжецы и абсолютные негодяйки! Вышли на свой подъезд и кричат, что мы у них украли муку.

Как будто мы ходим в их дом. Или вообще в их подъезд?! Мама даже не ругалась, говорит:

– Кто хочет, пусть идет и смотрит, что мы едим. Какая у нас мука!

Разумеется, смотреть желающих не было. Но “кино” было сделано. Снова общественное мнение направлено против нас! Почему такая ненависть? Я ничего не понимаю. Наши окна не выходят во двор. Мы редко видим соседей. Их “походами” не интересуемся.

Я не выдержала и крикнула толстой Азе:

– Эй ты, дрянь! Зря моя мама носила тебе еду. Проведывала, когда ты болела! Ты врешь, чтоб с себя грехи снять?

Аза не смолчала, обозвала меня блядью. Пообещала избить. Мама пыталась затащить меня в подъезд, но я уже разозлилась и продолжила:

– Свою боль ты получишь за клевету! Мой защитник – там! – Я указала пальцем на небо. Последовала тишина.

Лина что-то зашептала Азе на ухо. Увела ее в подъезд. Они воровки! Я видела! Помню, было затишье. Нас не бомбили. Но с улицы раздавалось странное жужжание, скрежет. Я высунулась из подъезда, бормоча под нос:

– Интересно, что за новое оружие. Как нас будут убивать?

И увидела следующую картину: эти соседи шли из чужих нижних домов, груженные мешками, а в руках держали веревку, на которой было множество пылесосов, связанных между собой! Пылесосы ехали на колесиках! Именно этот “паровозик” издавал характерное жужжание. Соседи не обратили на меня никакого внимания, совещаясь, кому какой цвет больше нравится и кому что достанется при дележке. А я подумала, что люди совсем сошли с ума, раз не думают о смерти, а думают о пылесосах в городе, где одни руины.

Стреляют из орудий. Мама зовет меня в квартиру, в нашу нишу, говорит об опасности. Я не иду. Стою и смотрю на дом напротив. Туда, где скрылись две женщины, оскорбившие нас ложью. Я вижу: рушатся его этажи. Горят пожары. Весь дом в черном дыму. Он черен! Его не видно! На месте дома – пустота.

Где ты, Аладдин?

Не могу продолжать.

Царевна Полина-Будур

26.12.

Днем я плюнула на все и решила поспать. Нас продолжали обстреливать из пушек. Зато когда я проснулась, стояла полная тишина!

К нам прибегал дядя Валера из среднего подъезда и рассказывал военный юмор нашего двора. Под обстрелом трое “героев” решили выпить: дядя Султан, дед Николай и дядя Вовка из частного сектора (его дом на углу уже два раза горел). Собрались в квартире Николая. Но не в комнате, где лежала его парализованная старушка-мать, а в кухне. Выпили. Закусили. Снова выпили. И в этот момент по нашему дому долбанули из пушки. Стена одной из комнат в их квартире вывалилась с вещами на улицу! Старенькая мама Николая выехала на кровати из комнаты в коридор! Попадали полки с посудой. Из мебели сохранился один шкаф! Остальное превратилось в щепки. (В это время я спала!)

Но на трех друзьях попадание в квартиру не отразилось. Никто не ранен! Обошлись даже без царапин! Из курток мужчины дружно вытряхивали мелкие осколки и штукатурку.

– А главное, – приплясывал дядя Валера, – не разбилась бутылка водки, крепко сжатая в руках Николая! Всех спасла стена между комнатой и кухней!

Николай с больной мамой сразу переселились в подъезд к Азе. В дом напротив. Мужчины на новом месте продолжили свой праздник жизни! На радостях, что все живы и не ранены, они угостили соседа Валеру рюмкой, а Валера прибежал к нам рассказать об этом приключении. Вот какие чудеса!

Мама злится все сильнее и сильнее. Ее характер совсем испортился. От голода, наверное. Я стараюсь не огрызаться. Я, наоборот, рассказываю маме что-то отвлеченное. Постоянно болит желудок. Постоянно хочу есть. Мне мерещится кусочек настоящего белого хлеба. Кажется, ничего нет вкуснее. Съесть бы его, и уже не так страшно умирать.

Из ноги при помощи пареного лука вышли сразу две осколочные крошки! Нога красная. Опухла.

Соседи бродили по дворам. Нашли парней, убитых в гаражах. Человек десять. Надеюсь, Мансура там нет. Среди убитых есть кто-то из наших домов. Но нам не говорят.

Полина

28.12.

Аладдин в последний раз был у нас 19 декабря. Я уже девять дней живу, ничего не зная о нем.

Обстрел идет с ночи без перерыва. Спать нельзя. Видимо, “кафирам”, так здесь называют русских военных, дали обманные сведения, и они мочат своих же. Мы спасаемся в коридорной нише. Лежим на матрасике, на полу, который уже частично провалился в подвал.

Снился Мансур. В шляпе. С длинными волнистыми волосами. Он спросил меня:

– Помнишь, что я люблю тебя? Ждешь меня?

Я посмотрела в его прекрасные глаза и сказала:

– Да!

Я видела: за ним высоко в небе горели две звезды. Яркие! Большие! Утром я спросила маму: что и почему? Мама откликнулась:

– Мансуру тяжело. Но ему даны две удачи! Две радости! Волосы длинные, значит, жизнь продолжается! Возможно, сейчас он думает о тебе. В его жизни будет две любви.

Кстати, всех с наступающим! Еще я сочинила стихи:

Самолеты летят бомбить,Над домами клубится дым,А так хочется просто жить,Быть любимым и молодым!

Орудийный обстрел ведут прямо по нашим домам! В наш подъезд снаряды попали не меньше тридцати раз. Соседи-старушки с больным внуком у нас. Прячутся. С их стороны бьют прицельно по окнам. О! По подъезду снова попали. Дым! Все в дыму.

P. S. Буря! Скоро, наверное, опять пойдет снег.

Царевна Будур

29.12.

Не могу понять, почему стреляют из танков по окнам?

Сейчас где-то в нашем доме пожар. Мы не спали всю ночь. Идут жуткие бои. Верхние этажи нашего дома провалились, прочно сцепившись между собой. Полностью цел пока только первый этаж. В доме напротив картина та же. Голодаем. Продуктов нет.

Сегодня я поздравляю тебя, Дневник! С Новым, 2000 годом! Поздравляю тебя, мой любимый! Мой Аладдин! Мой принц и мое несчастье. Тебя, моя измученная мама! Мой привет тебе – Мансур! Я скучаю, сосед. Я желаю тебе удачи. Надежных друзей! Я очень хочу, чтобы все, кого я знаю, даже те, с кем я враждую, были живы! Обязательно!

Нашего последнего кота – полосатого Хаттаба – разорвали голодные собаки. Мы не успели помочь ему. Он только жалобно вскрикнул по-кошачьи в последний миг жизни.

Снег лежит черный от пожаров. Его надо процеживать через ткань, чтобы пить. Ветер и белая метель. Но очень скоро все становится серым! Мы растапливаем снег на печи, в железном ведре. Фильтруем через тонкое чайное полотенце. Из полного ведра получается две-три кружки воды. Только для питья. Мы грязные как черти. Собираем снег рядом с родным подъездом. Ночью или ранним утром. Далеко не ходим. Страшно! Обстрелы двора внезапны. Спим на полу. Снег можно соскребать прямо с пола, так как стекла вылетели. Но долго держались. Никто не верил, что они вообще продержатся до ноября.