Созданный монстр (СИ) - "Liziel"

— Так точно, шеф, гайки завинчены! — жизнерадостно отозвался с места наводчика Кирен.

Центр Управления Полётом, разумеется, слушал весь этот «жестяной» юмор, но в эфире не отсвечивал, не мешая полиморфам настраиваться на нужный лад.

— Крима! Приборы? — щёлкая последними тумблерами, подогнанными под размер больших механических пальцев, спросил Пирт.

— Показатели двигателей в норме, баки полны… трюмы под завязку и люки задраены! — бодро отрапортовала бортмеханик, сверкая задорной синевой светокристаллов. — Боевая окраска бортов готова и ждет вашей команды!

Пирт довольно зажал в своей челюсти любимый гаечный ключ и, поддержав пиратскую тематику, вернул по рукам скалящиеся татуировки.

— Разговорчики! — цыкнул Рэтхэм. Его кристаллы переливались то бирюзовой зеленью, то желтизной. Лишь за несколько дней до старта выяснилось, что он нервно переносит взлёты, отчего вечно отправлял на собрания в метрополии Джаспера. Хотя, чего бояться полиморфу?

Вайон, чуть склонив голову, просяще покосился на Пирта.

— Вышка, говорит «Искатель». К взлёту готов, — изволил под взглядом командира подобраться пилот. Его большие ладони привычно легли на панель со штурвалом.

— «Искатель», взлёт разрешаем, — без задержки ответили в эфире.

— Запускаю маршевые двигатели на прогрев, — рычаг накопителей под рукой пилота пошёл вверх. — Гравитация?

— Компенсатор в норме, — с места второго пилота и навигатора доложил Найк.

— Ну что, космолётчики, машем дому манипуляторами и валим отсюда нахрен! Набор мощности… Десять секунд…

Дрожь прошла по кораблю, словно проснулся гигантский доисторический зверь. Экипаж легко представил, как взревели пламенем двигатели, и окрасили площадку ровным голубым свечением.

— Три… два… один… Отрыв.

«Искатель» уходил в небо. Совершенный в своем классе кораблей и неповторимый. Вайон был готов на долгие годы затеряться в глубинах космоса и повести за собой верную команду. За пределы освоенного человечеством сектора. И если к будущим открытиям, встречам и ситуациям они были еще хоть как-то подготовлены, то, что их ждало по возвращении домой, они могли только гадать.

«Неужели, это только начало?..»

***

Верберна

Колония строгого режима

Примерно месяц спустя

Грубый камень рассыпался под ударами отбойника в крошево.

Упор в стену, нажим на перфоратор всем весом, и серебристые осколки разлетаются в стороны.

Упор, нажим, и снова…

По кругу.

Пока не подкатывает очередной приступ убивающего кашля.

Как сейчас.

Упор, нажим, но тело сводит кашлем, плечо срывает с рукояти отбойника, техника взвизгивает, царапнув камень шахты вкось. А кашель сводит до судороги, выворачивает изнутри и добавляет новых кровавых брызг на стекле шлема.

Давно уже никто не озадачивался поменять в нем фильтры.

Хорошо хоть стекло целое, но от крови его сейчас не протереть — вокруг слишком шумно. Один плюс, что в шахте особо не к чему приглядываться.

Стена, зона работы, отбойник и всё.

О времени напомнят другие.

Разве что за соседями нужно вечно поглядывать.

Закрытый шлем не донес звуков. Зато боковое зрение безошибочно поймало лишние движения.

Один из соседей случайно задел второго. Последовал более грубый ответ. Шлем подавляет весь ор и мат, но по губам понять направление посыла не сложно. Удар одного в плечо. Попытка поставить подсечку. Но комбинезон жесткий, он будет мешать быстрым движениям. Это понимаешь обычно с первого раза.

Но мелкий кретин продолжал нарываться. В ход пошли жесты — последний аргумент трусливой скотины. Видимо, он действительно не понимает, что за этим последует.

Мгновение и увесистый кулак оскорбленного прилетел шпане прямо в шлем и впечатал голову в камень. Череп от такого не треснет, а вот шея сломается запросто. Вон, туша уже оседает мешком на землю под издевательский хохот. Слишком ненавидящий, дергающий, какой прорывается в сумасшествии, вместе с дичающим взглядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Если его сорвет дальше…

Рука сама потянулась снять толстую перчатку и медленно, без резких движений пройтись сухими, огрубевшими пальцами по каменной стене. Не смотря на соседа в упор, не привлекая внимания, но и не в коем разе не выпуская из поля зрения.

Один серебристый осколок кольнул палец. Подойдет. Если взять его в ладонь, незаметно чуть раскатать и заострить конец до состояния тонкой иглы….

…В комбинезоне довольно гибкая ткань. Одна рука легко стягивает воротник, пока вторая вгоняет осколок под основание шлема в артерию. Производственная травма. Небрежное соблюдение техники безопасности…

Дикий взгляд, упавший прицелом, обжег сознание предвкушающим чувством опасности. Готовая металлическая игла приятно холодила пальцы.

Давай же. Рискни.

— К стене! Живо! — разнеслось в динамиках одновременно со вспыхнувшим светом подствольников.

Дула автоматов охраны уставились на всех. Даже на взбесившегося мудака это подействовало отрезвляюще, и он первый прилип к камню с поднятыми руками.

Какая жалость…

К малолетке подбежали, подняли. Живой. Приставили и его тоже к стене на досмотр и прижали покрепче, чтобы не шатался.

Тычок дулом под ребра напомнил не отвлекаться. С этими спорить бессмысленно, лучше подчиняться и не нарываться. Только осколок стены так и затерялся в рукаве до возвращения в камеру. Лишним не будет.

Скорее бы отбой.

Конвой до раздевалки. Сбросить лишнее и остаться в серой робе.

Дальше строгий надзор и узкие коридоры обратно.

Длинные ряды открытых решеток и недремлющие боты, зависшие с автоматами под потолком. Одно подозрительное движение — и в спину полетит дротик с паралитиком. Попытаешься напасть на конвой — расстреляют на месте.

Привычный щелчок замка одиночной камеры за спиной.

Свобода…

Время, когда можно расслабиться, едва приспустить щиты. Повести задубевшими плечам и размять онемевшие кисти. Но это только иллюзия, что личная камера обеспечивает полную безопасность. В этом месте бдительность нельзя терять ни на миг. Даже за непробиваемой дверью. Потому как единственный закон здешнего общества — это закон выживания.

Утратишь бдительность — ты труп.

Расслабишься — труп.

Сорвешься — тоже труп.

Заключенных на пожизненное не щадят. Сюда не отправляют ради короткого срока. Но и больше пятнадцати лет тут не задерживаются. Люди звереют и убивают друг друга, ради забавы и острых ощущений, а охрана не всегда заступается.

Воздух и работа добивают всех остальных.

Привычная жесткая койка после рабочего дня, как всегда, проверена первой. Только потом на нее можно было присесть. Затем взгляд проходит по стандартному пути от столешницы с тумбой, до сортира с умывальником. Редкие личные вещи оставались на старых местах, не подозрительные и никому не нужные.

Хорошо, что художество на стенах не запрещалось.

Взгляд невольно прошелся по угловатым символам, пополам с хаотичными рисунками. Росчерки линий тянулись между некоторыми знаками, нарисованными в бездумной отстраненности. А вокруг койки резкими штрихами царапин по стене виднелись наброски странных фигур.

Из рукава в пальцы скользнул прихваченный заостренный осколок. Колкий под ударами отбойника, иногда он становился податливо мягким, чтобы из него можно было скатать новую иглу.

Или новый инструмент для работы со стеной, как сейчас.

Почему-то до сих пор эти угловатые символы казались не идеальны… Их хотелось подправить, добавить несколько штрихов, где глаз отмечал непонятную дисгармонию.

Но стоило только занести руку над символом, как из-за двери донеслось:

— Заключенный, номер двадцать семь пятьсот двенадцать! На выход.

Этого только не хватало…

Быстрый росчерк одним жестом сломал и затупил принесенный осколок.