Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр - Карен Стрит

– Вот он!

Чьи-то руки грубо вздернули меня кверху, и я сел, не разжимая пальцев, сомкнутых на ободе колеса купальной машины. Одежда промокла до нитки, кожа горела от морской соли. Все тело болело, и силы совершенно оставили меня.

– По, это Дюпен. Как вы здесь очутились?

– Не знаю…

Песок засасывал, словно болотная трясина. Солнечный луч раскаленным клинком вонзился в глаз, заставив взвыть от боли.

– Позвольте, я вам помогу.

Дюпен поднял меня на ноги, но у меня потемнело в глазах так, точно светлое утро внезапно сменилось ночной тьмой. Я осел наземь, уронив голову между коленей.

– Глубже… дышать глубже, – пробормотал я про себя.

– Давайте-ка доставим вас в отель. Вы в состоянии идти?

Дюпен закинул мою руку себе на плечо, и мы кое-как дотащились до отеля «Белый олень».

– Видения, – пробормотал я. – Все это было сном внутри сна…

* * *

Мы покинули Маргит в два часа дня на пакетботе под названием «Эклипс», хотя Дюпен возражал и говорил, что мне следует остаться в отеле и отдохнуть еще сутки. Отыскал он меня на рассвете, и до часу дня я проспал без сновидений, что придало мне достаточно сил, чтобы подняться на борт пакетбота, отправлявшегося в Лондон. Задерживаться еще на сутки в Маргите мне совсем не хотелось – избежав смерти один раз, я не имел ни малейшего желания встречаться с ней вновь.

– Как вы себя чувствуете, По? Вполне ли вы оправились?

– Пожалуй. Вчера мой разум был в страшном помутнении. Я словно бы спал и бодрствовал в одно и то же время.

– Это уж точно. Вы ведь едва не утонули. Кой черт понес вас среди ночи к этим треклятым купальным машинам?

Я покачал головой.

– Нет, случилось совсем другое. Я видел сцены из прошлого, ужасные сцены. Потом кто-то столкнул меня в воду, а дальше – ничего. Темнота. Придя в себя, я обнаружил, что лежу на песке рядом с той купальной машиной.

– Вы навещали питейные заведения в мое отсутствие?

Сознаюсь, мне не следовало удивляться вопросу Дюпена. Тем не менее, я был удивлен.

– Нет, никакой выпивки. Совершенно никакой. Мой рассудок действительно был в помутнении, точно после опиума, но в такое состояние его привел не я. Быть может, это начало болезни?

В ответ Дюпен продемонстрировал мне аптекарский пузырек синего стекла.

– Вы хотите сказать, что это не вы выпили его содержимое?

– Именно так. Это принадлежит Генри Арнольду. Точнее, Элизабет – она сунула этот пузырек в карман Генри.

Во взгляде Дюпена отразилось нешуточное изумление.

– Это было обнаружено при вас. В кармане вашего сюртука.

Неужели я схожу с ума? Эти явления, видения – я прекрасно помнил их все, и все, что я видел, складывалось в весьма неприглядную картину. Возможно, все это извлекла из переписки деда и бабушки моя излишне буйная фантазия, но ведь не помраченный же рассудок?

Я мысленно вернулся к прогулке по пристани…

– Я почувствовал, что кто-то лезет в мой карман, – медленно проговорил я. – После этого он столкнул меня в воду. Падение помню во всех подробностях – оно было медленным, точно во сне.

Я не стал рассказывать Дюпену о том странном спокойствии, охватившем меня, когда вода вытолкнула меня на поверхность, при виде желтых, сиреневых и багровых туч, взорвавшихся над морем, словно фейерверк. Когда же воды вновь сомкнулись над моей головой и потянули в глубину, я не испугался и не начал барахтаться, но просто пошел ко дну, готовый отдаться окутавшему меня мраку, пока не услышал голос. То был голос Сисси, звавший меня все громче и громче, повторявший мое имя снова и снова, пока я не ринулся наверх, молотя руками и ногами, пока не вырвался из жадных рук моря и не ощутил под коленями песчаное дно. Когда же я в следующий раз открыл глаза, то обнаружил, что лежу на песке, крепко, точно в саму жизнь, вцепившись в колесо купальной машины.

Понюхав горлышко синего пузырька, Дюпен нахмурился пуще прежнего.

– Когда именно вы начали чувствовать себя странно?

– Сразу после завтрака.

– Где вы завтракали? В отеле?

– Да. Служанка принесла поднос – чай и приготовленную пищу.

Дюпен еще раз осмотрел синий пузырек.

– Белладонна – яд, способный причинить смерть или бред с галлюцинациями. Усиленное сердцебиение, сухость во рту, нарушения зрения ощущали? Самое главное: вызывал ли яркий солнечный свет боль в глазах?

– Да. Я чувствовал себя, словно во сне. Следуя карте с отметками, я видел Элизабет и Генри Арнольдов. Видел, как она отравила его белладонной и оставила в купальной машине.

– Галлюцинации налицо. Я думаю, ваш враг последовал за нами в Маргит и влил настойку белладонны вам в чай.

Меня затошнило. Я почувствовал себя точно так же, как на борту «Ариэля» после приснопамятного запоя, и поспешил наклониться через борт «Эклипс», но, к счастью, сумел сдержаться и не осрамиться.

– Полагаю, человека, преследовавшего вас, вы не видели.

Я отрицательно покачал головой и тут же вспомнил о тайнике в шкатулке красного дерева.

– Однако есть новые улики, которые могут помочь установить личность моего врага. Судя по всему, это Ринвик Уильямс.

Дюпен сдвинул брови.

– Будьте любезны пояснить?

– Лучше показать.

Я открыл чемодан и вынул из него шкатулку.

– Я помню содержание писем, – резким от нетерпения тоном заметил Дюпен.

– Но тех трех, что хранились в потайном отделении, вы не читали.

Дюпен мигом подобрался, точно волк при виде жертвы.

– Покажите.

Я отодвинул стенку шкатулки и продемонстрировал двойное дно и три письма, спрятанные под ним.

– Экстраординарно, – пробормотал Дюпен. – Как же я не заметил этого? Позвольте…

Он принял у меня шкатулку, собрал ее и изучил со всех сторон, затем снова открыл тайник и поднял на меня взгляд.

– Простейшая конструкция, но сработана исключительно тонко. Заметить сочленение почти невозможно. А письма?

– Думаю, Элизабет Арнольд спрятала их там, чтобы обезопасить себя. Одно – с угрозами от мужа, другое – с угрозами от Ринвика Уильямса, датированное двадцатым ноября тысяча семьсот девяносто пятого года, вскоре после его освобождения из Ньюгейта. Там он клянется, что отыщет ее и в Америке и свершит свою месть.

Дюпен кивнул.

– А третье?

– Написано бабушкой моей матери семнадцатого марта тысяча семьсот девяносто восьмого года, в день ее одиннадцатилетия. Ясно показывает, насколько она опасалась за свою жизнь и хотела, чтобы ее дочь знала, что она любит ее. Прочтите сами.

Дюпен вынул письма из тайника. Пока он читал, я сосредоточился на том, что видел вокруг, чтобы одолеть недомогание и тревоги. Капитан пакетбота был одет в расшитый золотом мундир и цилиндр – первое придавало ему бравый военный вид, второе же делало похожим на гробовщика. На кожухе гребного колеса имелось объявление, гласившее: «С человеком у руля не разговаривать!», однако нашим попутчикам это ничуть не препятствовало. Хотелось бы и мне ощутить хоть кроху веселья окружающих…

– Очень интересно, – сказал Дюпен, покончив с письмами. – Ринвик Уильямс очень хотел отомстить вашей бабушке. Если он преуспел в этом, то мог завладеть и письмами, которыми она обменивалась с вашим дедом.

В его словах имелась логика.

– Да, но я подозреваю, что писем из тайника он не читал, иначе уничтожил бы собственное письмо, в котором угрожал бабушке.

– Вполне вероятно, – согласился Дюпен.

– А если Ринвик Уильямс исполнился решимости отомстить за предательство не только бабушке, но и всем ее потомкам… Как было сказано в том стишке, «истреби же все ее потомство – такова ей награда за вероломство»… Тогда надо полагать, что он старается сохранить инкогнито, чтобы я не добился его ареста.

Дюпен обдумал мои слова.

– Да, это вполне логично, если все, происшедшее с вами, дело его рук или же сделано по его наущению, – в конце концов согласился он. – Однако не стоит забывать о миссис Фонтэн и ее многоликом возлюбленном. Поскольку вполне вероятно, что вчера вас намеренно отравили белладонной, следует подумать и вот о чем: быть может, и в своем нездоровье на борту «Ариэля» на деле виновны не вы, а некто посторонний?

Я до сих пор корил себя за то, что поддался бесу-искусителю и нарушил обещание, данное Сисси. Но, если Дюпен прав, то моя совесть, выходит, чиста, несмотря на ущерб для репутации?

– Учитывая, что миссис Фонтэн и «профессор» сговорились заключить вас в погребе, следует задаться вопросом: быть может, они же и одурманили вас на «Ариэле»? Конечно, судя по вашим рассказам, в первую очередь к вам относился враждебно мистер Мэкки, однако доступ в вашу каюту имел не он, а двое других ваших попутчиков.

Меня словно крепко ударили в живот.

– Невозможно, Дюпен, совершенно невозможно. Миссис Уоллис так нянчилась со мной, пока я был болен, а муж ее, доктор, заботливо осматривал меня… Нет, они не могли!

– И все же доктору Уоллису с женой не составляло труда напоить вас вином с настойкой опия, а затем внушить вам, страдающему от пагубных последствий этой смеси, что вы злоупотребили выпивкой. Им нужно было всего-то подмешать настойку в ваше вино за ужином или хотя бы в воду, а после, когда снадобье подействует, принести к вам в каюту побольше бутылок из-под спиртного. Роль доктора и сестры-сиделки обеспечила им обоим свободный доступ к вам. Держать человека в немощи проще всего тому, кто делает вид, будто лечит его. Конечно, я не видел ни доктора Уоллиса, ни его супругу, но вполне вероятно, что это были те же самые миссис Фонтэн и «профессор», только в ином обличье. Вспомните об ее актерском мастерстве и о том, как виртуозно «писарь-профессор» сыграл перед нашими глазами несколько ролей.