Баллада о Звездной Республике - Елена Долгова

сама, или рапорт придется подать мне. Я это сделаю, не беспокойся, потому что…

Договорить Женька не успела. Ингуся со страшной силой отшвырнул ее к переборке, так что боль пронзила спину и воздух вышел из легких. Ингуся, навалившись корпусом, прижала Женьку к ребристой поверхности переборки, неожиданно жесткие пальцы впились в шею, лишая дыхания, пережимая сонную артерию.

Женька пыталась барахтаться, разжимать ладони Ингуси, но ее словно бетонным блоком придавили. Подруга оказалась невероятно, нечеловечески сильна. Очень скоро от удушья подкосились ноги, в глазах совсем потемнело...

Это продолжалось несколько секунд, а потом чужие пальцы вдруг разжались.

– Ты… что сделала? – прохрипела Женька, кое-как отдышавшись на полу.

– Хотела тебя убить… не смогла, – отозвалась Ингуся, отступая к двери. – Кого-нибудь другого убила бы, тебя – нет.

– Ты куда пошла? Сейчас ночь.

– Куда надо, туда и ухожу. Не бойся, в шлюз сама не выброшусь. Разбужу Вечерова, расскажу ему все. Извини, что помяла шею.

– Погоди!

Инга молча ушла. Дверь каюты закрылась. Женька осталась в одиночестве.

* * *

Историю с Ингой Оболенской Вечеров той же ночью доложил старпому – Валеева пришлось разбудить. Больше всех рвал метал командир десантников Ленц.

– Душа из них вон, из идиотов расслабленных! Кто, вы скажите мне – кто позволил не ставить этих мутантов на учет!

– Вообще-то их ставили, – на этот раз холодно, безо всяких эмоций объяснял Вечеров. – Ставили, но не системно. «Люди будущего» – не преступники, Роберт. Они такие же граждане, как и мы. В разных странах – разные законы, а в разных законах – разные дыры. Говорят, некоторые подавали иски и требовали аннулировать их досье.

– И аннулировали?

– Кое-где – да. Пойми, «людей будущего» в мире — горсть. Они не типичны и не факт, что все опасны.

– Нет логики. Если "люди будущего" не опасны, почему запретили проект?

– Оказалось, что двадцать процентов -- психически нестабильны. Были случаи суицида, причем, из-за регенерации эти люди уходили очень тяжело.

– Оболенская жила в Москве. Как она вообще проскочила отбор?

– Это лучше спросить у нее самой, но, возможно, кто-то помог. Или обычные тесты по здоровью не показали изменений. Она, я думаю, психически нормальна и отменно здорова, а на способность заращивать вспоротый живот ее, понятно, не проверяли.

– Досье… в досье ничего нет!

– Действительно, странно. Возможно, тайна удочерения. Если Инга у Оболенских – приемная, все старые данные уничтожены.

– А ведь похоже на то, – согласился Ленц, немного успокоившись. – Что прикажете делать, товарищ капитан-лейтенант? Отправить девицу на гауптвахту?

– Только за генотип – нельзя, -- ответил хмурый невыспавшийся Валеев. -- Не положено, нарушение устава.

– За нападение на равного по званию офицера – можно. У Нечаевой вся шея в синяках.

– Оболенская сама во всем созналась. Нечаева рапорт подавать не хочет. Они давно дружат, как подрались, так и помирятся, но Оболенскую нужно изолировать. Не на гауптвахте – в свободной каюте. До выяснения всех обстоятельств пусть побудет там.

Глава 19. Двести пятьдесят километров

Обгорелый остов «Кречета» утонул еще ночью. Баллон со смесью для дыхания опустел. От прочного скафандра остались обломки экзоскелета и почерневшие куски лавсана. Надетый под него сетчатый костюм охлаждения превратился в лохмотья.

Теперь Сибирцев дышал истинным воздухом Верума – таким, как есть, терпким и странным, и не ощущал признаков гипоксии. Увеличенная сила тяжести тоже не мучила капитана – мучил только голод. После регенерация каждая клетка, каждый нерв требовали еды-еды-еды... Капитан осмотрелся – от равнины его отделял залив, далеко севере маячили горы.

«Нужно найти пищу, любую пригодную органику». Сибирцев освободился от остатков скафандра, вернулся в полосу прибоя, прошел ее, и погрузился в воду с головой, обшаривая камни. Уши залило, кожу щипало, под руки попалось нечто скользкое, неопределенное, похожее на морскую губку. Сибирцев вынырнул, стряхнул воду с лица и осмотрел добычу – бурый скользкий комок. «Если я съем такое, могу отравиться… Если не съем... возможно, умру от истощения». Он попробовал кусок «губки» и не смог оторваться от нее, пока не проглотил все, до конца. Две «губки» приглушили чувство голода, три – насытили капитана полностью.

Светало. Это означало, что с момента аварии «Кречета» прошло около девяти земных дней.

«Я падал минуты. Умирал тоже минуты. Значит, девять дней я пролежал в полосе прибоя в коме, но не захлебнулся и не пошел на корм животным. Или, возможно, все же захлебнулся и даже отчасти пошел на корм, но восстановился».

Сибирцева передернуло. Он выбрался на берег и еще раз осмотрел руки, выискивая следы мелких острых зубов. Нет, чисто.

«Лагерь далеко. Судя по очертаниям гор – где-то километров сто по прямой и километров двести пятьдесят, если идти по суше. Маячок в браслете испорчен, но "Алконост" наверняка отбил атаку, а потом меня будут искать и не бросят. Впереди примерно двести земных часов светлого времени. Грунт ровный. Я пойду пешком почти как по дороге, и, конечно, дойду». Он задумался о воде – горько-соленая из залива, не годилась для питься. Мясо «губок» содержало некоторое количество почти пресной влаги. Он мог наловить их, но не знал, куда положить.