Черный торт - Шармейн Уилкерсон

великодушным. Он умел быть убедительным. Но на следующее утро Элинор уже передумала.

– Все происходит слишком быстро, – сказала она Чарльзу. – Сначала пусть узнают другие мои дети. Потом мы сможем позвонить ей. – Элинор взяла Чарльза за руку. – Жаль, что для нас все так обернулось, – вздохнула она. – Эта дурацкая болезнь…

Наклонившись, Чарльз поцеловал ее в лоб, потом в щеку, потом в изгиб шеи, зарывшись в него носом, пока она не засмеялась.

Ее малышка

Она позвонила ей один раз, но не осмелилась заговорить.

У Элинор был номер мобильного Марбл Мартин в Британии. Из кипы бумаг, которые дал ей Чарльз, Элинор вычитала, что Марбл жила на два города, переезжая из Лондона в Рим и обратно. Еще Элинор узнала, что Марбл – это что-то вроде сценического псевдонима, а при крещении ее нарекли Мейбл Матильдой. Сердце Элинор сильно забилось, когда она впервые услышала второе имя своей дочери. Матильда – так звали ее пропавшую мать. Люди, удочерившие ребенка Элинор, сохранили данное ею имя.

Она соберется с духом и позвонит в другой раз. Не хотелось пугать или даже шокировать Матильду, и ни к чему подводить людей, которые растили ее, любили и пятьдесят лет считали своей дочерью. Это нужно было сделать тактично. К тому же дочь может отказаться разговаривать с ней. Элинор и к этому должна быть готова.

А пока довольно было услышать, как дочь говорит: «Добрый день. Привет!» Каково это – услышать эхо собственного голоса на другом конце линии. Это подтверждало, что после всех лет разлуки малышка Элинор продолжает оставаться ее частью, что, отлученная от ее груди, она взяла что-то с собой.

Игуана

Когда зазвонил телефон, Марбл лежала на спине, наблюдая за игуаной. Она думала, что правильно сделала, приехав на этот дальний пляж. Как она ни старалась, ей не удавалось примириться со своими сомнениями относительно родителей и своего происхождения. Надо было подумать. Лучше всего думать в таком месте, где никто ничего от тебя не ждет. И она такое место нашла. Она поняла это в тот самый момент, как увидела нацеленный на нее сверху блестящий черный зрачок. Пока она любовалась игуаной, та испражнилась на песок почти под самым носом у Марбл, но ее это нисколько не смутило.

Это существо с бахромчатым гребнем вдоль спины застыло на ветке дерева, вцепившись в нее гибкими пальцами, – настоящее произведение искусства. Марбл перевела взгляд на бирюзовые волны, накатывающиеся на белоснежный песок, вдохнула пряный запах собственной кожи, разогретой на солнце, потом стала просматривать в планшете заголовки новостей.

Пожар на атомной электростанции во Франции, очередное сильное землетрясение в Италии, беженцы, тонущие в Средиземном море. И почти повсеместно боевые действия. Люди сталкиваются с проблемами, большими проблемами, но у Марбл есть и собственные трудности, на которых она хотела сосредоточиться в течение этих нескольких дней. Забыть о фотосессиях, микрофонах и залах заседаний, позволить чувствам свободно воспарить. Праздно глазеть на пятнистую ящерицу величиной с ее собаку. Марбл подумала об оставленной дома собаке, понадеявшись, что соседский парень не станет ее перекармливать.

«Как дела, щен?» – обычно обращался к ее собаке этот мальчик, а Бобби всегда радостно подскакивал. Маленький сосед, теперь уже почти мужчина, ходил в одну начальную школу с Джио, лазал вместе с ним по деревьям, часто заглядывал к сыну, когда тот приезжал из пансиона на каникулы. Когда Джио снова возвращался в Англию, соседский мальчик садился на ступеньки их дома и водил палкой по земле, пока Марбл не открывала дверь. Шли годы, и она старалась не смотреть на его раздавшиеся вширь плечи, на пушок над верхней губой; этот мальчишка рос и мужал у нее на глазах, в то время как сын был далеко. Но парень знал Джио, можно сказать, с пеленок, поэтому однажды Марбл предложила ему: «Хочешь присмотреть за моей собакой?»

Игуана задвигала шеей, потом вновь застыла, как серо-белое изваяние. Марбл закрыла глаза, представляя себя ящерицей, превращающейся в покрытый мхом камень, спящей в долгие часы прохладной ночи и оживающей лишь от солнечного тепла. Она была поглощена этой мыслью, когда завибрировал ее мобильный.

Незарегистрированный номер.

– Алло? – отозвалась Марбл.

Никто не ответил, но она услышала легкий вздох.

– Алло-о?

Ничего. Сигнал пропал.

Немного подождав, она отложила телефон. Она понимала, что человек перезвонит, если это важно.

Но никто не перезвонил.

Сейчас

Наследие

Бенни в ванной моет руки, глядя на себя в зеркало. Она всегда замечала свое сходство с отцом. Плюс кривоватая улыбка, как у матери. Теперь она знает, что еще унаследовала с материнской стороны. Например, цвет кожи. По сравнению с братом и родителями у Бенни настолько светлая кожа, что она могла бы усомниться в своем происхождении, не будь она так похожа на Байрона. Вероятно, эта особенность досталась ей от отца матери.

Раньше ее никогда не волновало, что она мало знает о своей семье. Бенни и Байрону с детства внушали, что их родители – сироты. Некоторые вопросы оставались без ответов, и это было в порядке вещей. Они всегда были афроамериканской семьей родом с Карибов, из клана с тайными историями и малоизученной культурой.

Теперь у Бенни просыпается интерес к истории поколений, предшествующих ее родителям, прибывших из отдаленных регионов, интерес к их жизни, к различным культурным влияниям. Бенни также задумывается о наследии другого рода, о духе неповиновения, исходящем, как она понимает теперь, от ее матери. Мать, вопреки чьим-то ожиданиям, чьим-то представлениям о том, какой женщиной ей следует быть, тоже боролась за право выбора своего пути. Ее мать тоже захлопывала за собой двери и шла вперед.

Если бы только она сказала об этом раньше.

В своей аудиозаписи Элинор рассказывает, что папа Бенни действительно потерял обоих родителей, только он был уже в юношеском возрасте. После того как Гиббс Грант переехал в Британию для учебы, а потом пропал с радаров, его родные на острове, видимо, решили, что Гиббса, как и многих до него, захватил поток новой эмигрантской жизни. Очевидно, родственники матери пытались его разыскать, но наверняка не могли предположить, что он будет прятаться у всех на виду под измененным именем вместе с женщиной, которую считали погибшей.

Мать говорит о том, что после смерти отца Бенни и Байрона ощущала себя призраком, ведь не осталось никого, кто признал бы в ней человека, каким она действительно являлась. До Бенни начинает доходить вся суть положения матери. Шло время, и