Знамя Журнал 6 (2008) - Журнал Знамя

Текст Кравченко кажется странноватым вот почему: в нем почти отсутствует рефлексия. Вместо рефлексии - наблюдение. Повествователь - он же единственно действующее лицо, ему продвигаться дальше надо на своей лодке (вот она, грань веков, - и такой выбор человек делает: плыть не на пароходе, а самостоятельно, на лодке), а не рефлексировать.

Совершенно неожиданно к “робинзоиду” Владимиру Кравченко примыкает в номере Олеся Николаева, писатель того же поколения, но другой стилистики, автор других - затейливых и лукавых - композиций. Путешествие - не внутри России, а за границу. Но - не за границу православия (“Корфу”). За впечатлениями о чудесном, чуть ли не райском острове вторым, а на самом деле “спрятанным первым” проходит история выбора. Еще одна разновидность путешествия, разновидность жанра: через путь в “другое” - путь к себе. Динамика путешествия вызывает в сознании “жизненный путь” тогда, когда путешественник останавливается (в незнакомом месте). Тогда - есть шанс по-новому увидеть (с дистанции) самого себя. В зеркале. Можно - прихорашиваясь, а можно - как есть.

Путешествие и возвращение - вообще один из главных сюжетов мировой литературы, поэтому наши “одиссеи”, с одной стороны, просты и незатейливы, с другой - вызывают в сознании не журнал “Geo” и не глянцевые путеводители, а толщу отзывчивой на жанровое эхо словесности.

За жанром - жанр: за поездкой на “малую родину” открывается история рода (Александр Бакши), история провинции (Анатолий Курчаткин); за поездкой в Берлин - история расколотой Германии и опыт эмиграции (Ксения Кривошеина), личный опыт русского гастарбайтера в современной Европе (Марина Воронина). За картинкой фестиваля русского литературного слова в Британии - стихи об Испании (Марии Игнатьевой). О несостоявшемся, напротив, путешествии - как в Британию не пустили Владимира Маяковского (Бенгт Янгфельдт). Литературный пейзаж русскоязычной Австралии наводит на размышления, скорее печальные, чем радостные, о рассеянии русской литературы. Есть в номере и забавное повествование о поездке дипломатов в экзотическом для нас Иране (Реваз Утургаури). И писательские летучие загран-зарисовки (Анатолий Королев), и “италийские” впечатления-размышления - на утраченном вроде бы, но таком близком и пра-родном языке (священноинок Симеон Дурасов). И стихи-странствия, наследующие русской литературной традиции “дорожных” (Юлий Гуголев, Александр Танков, Максим Амелин, Олег Дозморов).

Если наши публикации откроют читателю новое и неведомое, расскажут по-новому о знакомом и присовокупят к известному сведения о жизни незнакомой, а также помогут частично овладеть внешним миром через возвращение к внутреннему, - то задачу “номера путешествий” можно считать отчасти выполненной.

Отчасти - потому что путешествие всегда продолжается.

Олег Дозморов.Шотландия.

Об авторе

| Олег Дозморов родился в 1974 году в Свердловске. Поэт. Филолог. Автор книг: “Пробел” (1999), “Стихи” (2001), “Восьмистишия” (2004), вышедших в Екатеринбурге. Стихотворные подборки печатались в журналах “Арион”, “Звезда”, “Новая юность”, “Таллинн”, “Урал”; в “Знамени” (см. 2003 N 5 и 2005 N 10). Проза нон-фикшн “Премия “Мрамор”” публиковалась в “Знамени” 2006 N 2. С сентября 2004 года живет в Москве, работает журналистом.

Олег Дозморов

Шотландия

* * *

Когда бы больше не было меня,

а были бы - за горизонтом - горы,

и ближние холмы и зеленя

ничьи бы не притягивали взоры,

когда бы круглосуточно бурункатил, переворачивая, воды,и анонимно средь ветвей певунсходил с ума от страсти и свободы,и весь, теперь действительно ничей,мир отрицал бы наименованье,каких ещё тебе, поэт, очей,какой ещё поры очарованье?

* * *

Шотландский лес, шотландская река,

впадающая в Северное море,

ещё не образумились пока,

теряя время в бесконечном споре.

Здесь замка зуб действительно торчит,как буква некоего алфавита.Трава от слёз действительно горчит,Мария С. - действительно убита.

* * *

Скрипит на склоне мокрая трава,

белеет цветом местная рябина,

простые парни с раннего утра

чего-то чинят, фыркает машина.

Я жил в шотландском замке тридцать дней,

сквозняк гудел в камине что торнадо,

под окнами росла скала, под ней

река бурлила бешено, как надо.

Шотландская неслась из-за окнапростая жизнь, она не прекращалась,я радовался, если вдруг онав какую-нибудь песню превращалась.

* * *

В дневном экспрессе Лондон-Эдинбург

не спи, раскрой какое-нибудь чтиво,

желательно попроще, например,

путеводитель “Пти Фюте”, узнай,

что в Лондоне в ближайший выходной

ты не увидишь, разверни “Тайм-аут”,

“Обсервер” или на худой конец

техническое описание

лаптопа, но его не открывай

и не проси адаптер у стюарда,

побереги до будущего счастья.

А главное - за окна не смотри.Разглядывай присутствующих: спящих,жующих, пьющих и читающихпростых британских граждан и гадай:вот англосакс надменный - он по делув провинцию собрался, вот студентк мамаше едет кушать сладкий пудинг,вот эмигрант из Никарагуа,вы с ним примерно равные в английском,вот явно идиоты футболисты.О, не гляди в окно, не то напишешь,позорище, как подражатель Рейна,пустые путевые обозренья,о том, как пил коньяк и сколько стоилконьяк, без слёз, без жизни, без любви.Хоп! Мимо шелестящего экспресса -закладывает уши, съешь конфетку,глотни кофейной дряни из стаканапластмассового, сбегай в туалет, -с остатками средневековых стен,рутиною хозяйственных построеклетят уже шотландские поля,кровавые шотландские поляныс пасущимися овцами. Деревня!Шотландия моя, моя невеста!Я б воспевал тебя, как Роберт Бёрнс,я б пел тебе, а временами пилтвои напитки, ну же, сдвинем чарки,не покоримся Англии вовек!О, вымысел прекрасный, над которымслезами обольёшься ты один.Упейся одиночеством, возьминоски, здесь и в июне холодрыга.

* * *

С утра был дождь, к обеду потеплело,

и я, съев ланч, оправился гулять.

Выглядывало солнце то и дело,

чтоб путнику дорогу освещать.

Лес весь темнел, ущелье угрожаломне, оступившемуся, крутизнойпровала, ничего не выражалопосвистыванье пеночки лесной.Зачем я здесь? Что всё же разгляделав Шотландии замолкшая душа?На дне оврага пело и кипело,медитативной лирикой глуша.

* * *

Покой и воля. Воля и покой.

Как сладко повторять: покой и воля.

Шотландское тревожит ветер поле,

и вьются мошки тучей над рекой.

Все превратятся в горные ручьивесной крутые горные дороги.Хрустя по гальке, берегите ноги,они, однако, ваши, не ничьи.Я жил в шотландском замке, здесь уютне отменял суровости природы.Шумят в ущелье дождевые воды.Написанное не даёт уснуть.

* * *

Осматривать замок на том берегу

и древнюю церковь на этом.

В окне ресторана узнать на бегу

угрюмого дядю с приветом.

Вертеть головою, крутить объектив,запечатлевая в натурегробы тамплиеров, таки сотворивжертвоприношенье культуре.

Обедать пора, и проснуться пора,

подохнуть, перевоплотиться,

уехать осматривать Глазго с утра,

в Ньюкасле в стекле отразиться.

* * *

Холодно. Окно в библиотеке

нараспашку. Старого камина

странного гудения в том веке

вот и обнаружилась причина.

Скучно. Липы. Сны. Дагерротипы.Синие обои полиняли.Все, прости за рифму, прототипыбунинской присутствуют печали.Нас с тобой волнует ли всё это?Мы с тоскою столько лет знакомы.Среди всех картинок и портретоввряд ли здесь отыщется искомый.Я не пью, камина нет, собакидаже в планах, мало фотографийдома, но не избежал, однако,извини за рифму, эпитафий.

* * *

От долгих прогулок болит голова

не меньше, чем от сновидений.

На склоне холма вырастает трава

овечьих быстрей поколений.

От скверного кофе шумит в голове,а тут ещё дождь да дремота.Как пишутся книги, не видно траве,в которой не видно кого-то.Все кролики очень боятся лисиц,не менее, чем человека,которому взор оторвать от страниц,что Вию поднять своё веко.

* * *

Когда распадётся “Дозморов и Ка”

и существовать прекратит ДНК

за номером сто миллиардов один,

закроется недорогой магазин,подвальная лавка, дешёвый лабаз,который открыт для клиентов сейчас,но мало рекламы, маркетинг дурной,