Знамя Журнал 6 (2008) - Журнал Знамя

Мне кажется очевидным, что многие издержки нашего национального характера объясняются рельефом и климатом. Это - семь месяцев в году низкое свинцовое небо, которого в больших городах и вовсе не видно, одуряющие лютые холода, какие-то ртутные ливни, непогода, сумерки, потемки, тьма… И потом эти бесконечные пространства - поля, луга, перелески, степи. Не на чем успокоить взгляд. Человек внутреннее скукоживается, сжимается, стараясь сохранить тепло, напрягается до изнеможения, как дети на картине передвижника Перова, тащащие за собой по снегу свой страшный воз. Все дается героическим усилием, подвигом и борьбой. В какой-то момент русская душа надрывается, болит и как-то метафизически устает. Хочется сидеть в своем углу, сосредоточиться на какой-то одной неподвижной думе и пить горячительное, чтобы согрелась и размягчилась душа, задубевшая в испытаньях.

Остров есть сам по себе символ: некое замкнутое пространство, отрезанное от прочей земли и открытое небу, микрокосм, как бы душа человека, вмещающая весь мир.

Здесь, на Корфу, есть все: горы, поросшие оливковыми деревьями, и ущелья, вершины и бездны, речки и озерца, песок и камни, диковинные птицы, и ежи, и ядовитые змеи, и жадные осы, и роскошная бугенвиллея, цветущая повсюду, и рододендрон… Как и в душе, с ее пропастями и возвышенностями, темными подземными речками и рассветами, ползучими гадами и великолепным цветеньем.

Удивительное дело - я где-то читала, что все это оливковое роскошество рукотворно. Якобы некогда здесь были голые скалы, но греки устроили террасы и насадили оливковые леса. Но в это трудно поверить - во-первых, как бы никаких террас и нет, а деревья есть. Во-вторых, они есть повсюду - во всех почти и не населенных уголках острова и даже на неприступных скалах. А в-третьих, этих деревьев здесь - четыре миллиона, а жителей - сто тысяч.

По величине Корфу небольшой - шестьдесят километров в длину и двадцать пять в ширину, и то это в самом широком месте - на севере. К югу он сужается, чтобы, в конце концов, мысом упереться в море. Но все дороги его петляют среди гор, образуя многообразный серпантин, то карабкаясь ввысь, то спускаясь к самому морю, так что ехать по нему можно долго-долго и медленно - порой трудно разъехаться со встречным автобусом или никак не обогнать едва ползущую впереди машину, и приходится за ней плестись со скоростью лошади, тащащей за собой тарантас. Но именно эта неторопливость движения и позволяет даже мне, сидящей за рулем, вдоволь рассматривать проплывающие картины.

Смотри, душа, смотри, милая, любопытствуй, насыщайся радостью, откликайся любовью, становись сплошной “аллилуйей”!

Святитель Спиридон не только спасал Корфу от захватчиков-иноверцев, но и останавливал (дважды) эпидемии чумы, избавлял жителей от землетрясения, засухи и голода, исцелял от смертельных болезней и даже - такое тоже бывало - воскрешал из мертвых. Может быть, чудо с четырьмя миллионами оливковых деревьев - это тоже не без его участия? Вон албанцы пытались при Энвере Ходже устроить на своих скалах террасы и насадить виноградники, даже китайцев приглашали в советчики. Но ничего у них не вышло - виноградники засохли и остались лишь уродливо перерытые голые скалы.

…Или в Албании это потому, что именно сюда, когда она называлась еще Иллирией, был некогда отправлен в ссылку злочестивый Арий после осуждения его ереси на Соборе? Там - Арий, здесь - Спиридон.

На следующий день после посещения в Керкире Святителя Спиридона мы отправились изучать морской берег. Он весь изрезан бухтами, и одна не похожа на другую. У подножья горы, на которой мы живем, он каменистый, а если проехать к северу острова и там повернуть к востоку, - берег песчаный. Здесь - Ионическое море и полный штиль. Но если проехать дальше - совсем немного - и обогнуть мыс, там море уже - Адриатическое, и на нем шторм. Волны такие, что невозможно войти, - закручивают, сбивая с ног, и утаскивают в морскую даль. Но если продолжить путешествие и пересечь всю северную часть с востока на запад, а потом повернуть на юг, - там опять будет Ионическое море, и на нем никаких волн. Я не понимаю, как это может быть. Мой муж разложил на коленях карту и подсказывает мне на каждой развилке путь, а я рулю, стараясь запомнить дивные имена городков и селений - Кассиопи, Каламаки, Перифия, Ахарави, Агиос Спиридонос, Рода, Сидари, Перуладес. Ну вот, проехали весь север.

Все так, как и должно быть: муж указывает дорогу, а я послушно веду машину. Недавно мне сказала одна милая женщина, довольно поздно, хотя и очень счастливо вышедшая замуж:

- У нас так хорошо в семье, потому что ты открыла мне один секрет, и я следую твоему совету.

- Какой-такой секрет? - заинтересовалась я. - Я даже и не помню, что именно я тебе говорила.

- Ты сказала, когда я выходила замуж, что самый главный секрет счастливого брака в том, чтобы в доме был культ мужа. Ну вот, я этому неукоснительно следую, и у нас все так хорошо!

Какая-то птичка все время стучала в зеркальное окно виллы, на которой мы жили: тук-тук-тук. Мы открывали дверь и выглядывали: кто там стучит? И еще спрашивали: кто там? А это птичка - тук-тук-тук с утра. Один раз она, не разобравшись, где подлинная реальность, а где зеркальная, ударилась с размаху о стекло и отскочила - долго сидела недвижимая на земле, ничего не понимая, не осознавая… И только когда мой муж коснулся ее, чтобы взять в руку и перенести на травку, она вдруг неловко взмахнула крыльями и кособоко отлетела на несколько шагов.

Какой простор для символических толкований и назиданий! Не таковы ли мы с нашими невротическими психологическими проекциями - летим на собственное отражение в других и - разбиваемся, отлетая прочь…

Когда она рвалась к нам в дом, стуча клювом, я все время думала - а почему влетевшая птица у простонародья - примета смерти? И тщательно закрывала стеклянную дверь, чтобы она все-таки никак не смогла просочиться внутрь.

Про святителя Спиридона на Корфу по сей день ходят легенды, будто бы он, пребывая телесно в своем храме, во время литургии поворачивает голову в сторону святого Престола. А по ночам - ходит: ему часто меняют облаченья, и подошвы расшитых тапочек оказываются стоптанными. Кроме того - известно множество свидетельств, когда он исцелял безнадежно больных, предупреждая их о готовящемся чуде своим появлением.

Итак, вилла, где нам позволили пожить, располагается на вершине лесистой горы, откуда видно море, неправдоподобного синего цвета, как бы такого и не бывает в природе, а вдалеке - Албания в лысых скалах. Мы смотрели на ее берега в телескоп - и видели там лишь голые обезлюдевшие берега, а по ночам - кромешную темноту. Словно там - тьма внешняя, а здесь, на Корфу, - мир Божий: крепкие внятные звезды огромной величины, ослепительная луна, серебрящееся море и живая зелень оливковых рощ.

Вот и опять в русских имениях можно встретить немца-управляющего, горничную-англичанку и садовника-грека. И мне это нравится. Почему бы и нет? Немца зовут Вернер, ему семьдесят лет, он приехал на Корфу еще студентом, снимал дом у греческой семьи, где росла маленькая девочка, и он дожидался, когда она вырастет. Наконец дождался, женился на ней, прожил целую жизнь и теперь проверяет на вилле у русских водопровод, воду в бассейне, работу кондиционера, а в свободное время разгуливает по Кассиопии с женой, которая уже успела состариться, стоит на пирсе, щурясь на солнышке, сидит на скамейке у самого берега, у таверны “Три брата” и наблюдает, как рыбаки перетаскивают с корабля на берег сети, полные разных рыб и морских чудищ. На лице Вернера - полное благоволение к жизни, блаженство.

Горничную зовут Кетлин, это красивая рослая женщина с красноватым загаром и светло-голубыми глазами. Она старательно трет шваброй белый пол, и после ее ухода на него бывает страшно ступить. Я тоже видела ее в Кассиопии - она садилась на заднее сиденье мотоцикла, бережно обнимая впереди сидящего пожилого грека, и даже прижалась щекой к его спине.

А садовника не знаю даже как и зовут: он включает в саду поливалки, подстригает траву, черенкует розы и вдруг, уходя, бросает на дорожку, вымощенную аккуратным щеголеватым камнем, изжеванный неопрятный окурок. Мой муж считает, что что-то в его отношениях с хозяевами не так: этот его окурок выглядит здесь как страшный диссонанс. Как вызов миропорядку.

Мы высчитываем даты, загибая пальцы, и понимаем, что, должно быть, сегодня - на тринадцать дней раньше, чем мы, Греческая церковь празднует Рождество Богородицы - над головой пролетает вертолет с растяжкой: алифос Христос анести! Воистину Христос воскрес!

Простуженному человеку везде холодно, а здоровый любит и порывы ветра, и бурю, и ливень. Сладко стоять на террасе во время грозы - и следить за молниями и слушать гром. Олива под бурным ветром шелестит листьями, почти бормочет, а потом как пойдет витийствовать, словно пифия… В раннем детстве, когда меня родители отправляли на лето с детским садом в Малеевку, я так любила звуки ночной грозы. Слезала с кровати, подходила к окну, вглядываясь в темноту. Стояла в праздничном мистическом ужасе перед одушевленностью темных природных сил. Маленькая язычница, подглядывающая сквозь щелку за возлияниями пирующих богов.