Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары

Тогда его приятельница и австрийский посол решили, чтобы Казанова не возвращался к себе в гостиницу, а оставался у актрисы. Она была фавориткою австрияка, и так как квартира принадлежала ему, то все, находившиеся в ней, состояли как бы под сенью австрийского флага. Это была довольно надежная защита, но ненадолго. Через три дня австриец получил письмо от министра, в котором тот просил его выдать проживавшего в его доме Казанову; он должен явиться в качестве ответчика перед судом. Этому требованию нельзя было не покориться. Казанова вновь перебрался в свою гостиницу, и как только вступил в свой номер, его тотчас потребовали к следователю. Казанова битых два часа подробно рассказывал ему всю историю по-латыни, а следователь записывал его показания в протоколе, конечно, по-немецки. Когда протокол был окончен, немец велел Казанове подписать его, но тот наотрез отказался, так как, не понимая по-немецки, не мог прочесть, что там такое было написано.

В тот же день к нему явился офицер, хорошо говоривший по-французски. Он объявил Казанове, что пришел отобрать у него шпагу, так как, по велению герцога, он подвергается домашнему аресту. Дело принимало весьма тревожный и, видимо, неблагоприятный для нашего героя оборот. Казанова тотчас написал своему адвокату, прося его приняться за дело повнимательнее.

Между тем австрийский посол дал знать Казанове, что герцог уехал из Штутгарта и что перед отъездом он дал слово офицерам «не вмешиваться в их дело с Казановою». Это означало ни более, ни менее, что по делу будет постановлен приговор прямо в интересах офицеров. Посланник так и понимал и потому советовал Казанове немедленно удовлетворить офицеров, продав все, что у него было с собою; иначе может выйти гораздо хуже. Казанове было над чем призадуматься. Правда, у него было с собою одних только бриллиантов тысяч на сто франков и хватило бы, чем уплатить долг. Но такая развязка истории представлялась ему чудовищно несправедливою. Пока он терзался, пожираемый нерешительностью, к нему прибежал встревоженный адвокат. Он сообщил потрясающие новости.

— Что я ни делал, как ни хлопотал, — говорил адвокат, — все это ни к чему не повело. Против вас выступает какая-то стакнувшаяся клика, очевидно, заручившаяся поддержкою свыше, так что о правильном правосудии в вашем деле нечего и думать. Я спешил предупредить вас об этом. Постарайтесь во что бы то ни стало покончить дело с этими мошенниками полюбовно, иначе вы погибли. Судопроизводство будет только для виду; вы иностранец и с вами церемониться не станут. Я знаю, что они подстроили свидетелей, которые покажут, что знают вас за профессионального игрока, что вы сами заманили офицеров к вашим соотечественницам, известным публичным женщинам, что никто вас ничем не опаивал, что никто не крал у вас часов и табакерки и что эти вещи, наверное, найдутся у вас при обыске, которого вы должны ожидать с часу на час. К вам придут, перероют ваши чемоданы, шкатулки, вывернут ваши карманы. Все ваши вещи отнимут и продадут с аукциона. Если вырученной суммы хватит на уплату вашего долга, то это еще слава Богу; если же не хватит, вас самих заберут в солдаты. Они уже и теперь посмеиваются и поздравляют герцога с приобретением такого рослого и видного солдата.

Казанова буквально окаменел при этом известии; он не заметил даже, как вышел от него адвокат. Его точно клещами сжала одна неотвязная мысль: он, Казанова — солдат, пушечное мясо вюртембергского герцога, известнейшего торговца этим товаром, всеевропейского поставщика живого мяса! Нет, этому не бывать! Надо что-нибудь придумать, надо хоть, по крайней мере, и прежде всего, выиграть время.

Казанова тотчас придумал план, чтобы оттянуть время. Он написал два письма: одно из них к офицеру, его главному кредитору, с просьбою пожаловать для переговоров, а другое — к полицеймейстеру с просьбою прислать к нему оценщика его вещей. В этом последнем письме Казанова не поскупился приукрасить главу герцогской полиции самыми пышными титулами, взывал к его великодушию, говорил, что на него вся надежда и т. д. Оба письма тотчас возымели действие. Прежде всего пришел офицер, Казанова принял его в постели; его трепала лихорадка. Офицер тотчас ударился в чувствительность, жалел, ахал, он сообщил Казанове, что уже виделся с полицеймейстером и знает, что Казанова писал тому.

— Это самое благоразумное, что вы могли предпринять, — говорил он. — Лучше всего нам покончить дело миром. Мы можем все это сейчас же и порешить; я имею полномочия от своих друзей.

Но Казанова начал умолять его, чтобы он уважил его единственную усерднейшую просьбу явиться для переговоров всем вместе. Офицер отвечал, что это можно, но что из-за этого придется отложить переговоры, так как офицеры дежурят поочередно и раньше как через четыре дня не будут свободны все сразу. Казанова чуть не подпрыгнул от радости. Ему этого и надо было. Четыре дня! Да в это время мало ли что можно придумать и предпринять.

После офицера явился очень благообразный господин, хорошо говоривший по-итальянски. Это был оценщик, присланный полицеймейстером. С этим дело отлично уладилось. Казанова пообещал ему в награду за усердие 50 луидоров, и оценщик взялся все так подстроить, что офицеры удовлетворятся половиною всей суммы. Казанова дал ему небольшой задаток, и они расстались приятелями.

Дело теперь выяснилось. У Казановы были впереди четыре дня. Надо было воспользоваться этим временем и бежать. Процедура бегства его ни малейшим образом не затрудняла. Бежал же он из «свинчатки», и то было действительно трудно, даже, по-видимому, невозможно. А какое может быть затруднение при бегстве из гостиницы, особенно при пособии преданных друзей и слуги!

Однако все же надо было хорошенько обдумать предприятие. Он был в гостинице под домашним арестом. Его номер состоял из двух комнат: чистой, где он сам помещался, и передней, где помещался его лакей, а со времени ареста — и солдат-часовой. Этот последний дежурил весь день, а когда Казанова ложился спать, он запирал дверь на ключ, а сам уходил; утром же опять являлся. Казанова тотчас обдумал план своего бегства, который удался ему без всякого затруднения. Но прежде всего он созвал своих друзей и просил у них совета, как поступить со своими вещами. Надо было забрать все с собою, кроме кареты, которая, разумеется, останется в жертву кредиторам.

С вещами сейчас же придумали, как быть. Друзья Казановы захватили их с собою и вынесли. После еще приходили не один раз и каждый раз понемногу выносили то одно, то другое. Таким образом, в течение двух дней все вещи Казановы были перенесены в дом его приятельницы-актрисы, жившей около самого городского рва. Его чемоданы и шкатулки, конечно, должны были остаться в номере. Равным образом оставался в гостинице и его слуга, которому не угрожало серьезной ответственности и который должен был потом присоединиться к Казанове в условном месте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});