Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли - Петр Сорокин

Рис. 124. Колпино на карте 1747 г. РГИА

Бурная хозяйственная деятельность в бассейне Ижоры уже в XVIII – начале XIX в. привела к тому, что леса здесь оказались полностью сведенными на нужды строительства Санкт-Петербурга и Балтийского флота, а сама река основательно засорена. В течение второй половины XVIII в. расположенная вблизи Усть-Ижоры слобода Колпино быстро растет (рис. 124). С развитием производства пильные мельницы на Ижоре становятся Адмиралтейскими Ижорскими заводами и превращаются в крупное предприятие, работавшее для нужд судостроения. В 1760 г. здесь построили кирпичный завод, поставлявший продукцию для нужд Адмиралтейства; в 1770-х гг. – 7 пильных амбаров, завод для починки якорей, молотовой амбар для сплавки и ковки железа, мукомольную и «толчею» для приготовления цемента. В 1780-е гг. на предприятии установили английское оборудование для изготовления медных и железных листов, были построены литейные печи и кузнечные горны. В начале XIX в. завод, на котором работало 823 человека, перестраивается: на реке Ижоре сооружается каменная плотина, а на основе старого производства создается машиностроительное предприятие, где делались землечерпательные снаряды, колёсные пароходы, судовые машины [Бурим, Ефимова 2009, с. 13–41].

Развитие промышленности в окрестностях Петербурга уже тогда оказывало негативное влияние на природную среду Невского региона. Леса, когда-то почти полностью покрывавшие эти земли, быстро сводились. Древесина шла на строительство и отопление, одним из распространенных крестьянских промыслов здесь становится выжигание угля, поставлявшегося на различные заводы. Уголь приготавливался в специальных углежогных кучах с плоской вершиной, диаметром около 10 м и высотой около 1 м, которые до сих пор можно увидеть в лесах в районе Сестрорецкого разлива и Никольского.

Проезжая по Московской дороге через реку Ижору в 1768 г. академик Паллас оставил следующее описание: «В той части Ингерманландии через которую лежит большая дорога… земля низкая, на которой ничего больше не видно, как только болотные и обыкновенные луговые травы и простой шурфовой мох. Болотный, еловый и березовый смешанный лес, который везде, а особенно около деревень, почти весь вырублен…» [Паллас 1773, с. 4].

В донесении министру внутренних дел графу Кочубею[99] от 20 октября 1804 года говорилось: «Сообщение между здешним Адмиралтейством и Ижорскими заводами посредством р. Ижоры приносит морскому департаменту ощутительные и важные выгоды. Отсюда на заводы доставляются по ней все потребные материалы, а с оных сюда все выделываемые там для адмиралтейства вещи. Почему в уважение происходящей от того пользы предполагается очистить сию реку до того засоренную, что едва уже суда ходить по ней могут. Этот труд будет тщетным, если предварительно не будут приняты меры к уничтожению причин самого загрязнения, ибо известно, что главнейшим причиняют оное находящиеся по берегам реки разные заводы и фабрики из коих выбрасывают в нее всякую нечистоту, так же и от жителей вблизи оной происходит немедленный вред». В результате разбирательства установили, что засорение происходит «от неосторожной нагрузки кирпича и песку, а более всего от коры и намокших дров, которые тонут в реке до выкатки, что мало-помалу умножаясь и со временем становятся отмели». Было принято решение о переносе заводов на берег р. Невы, «где все удобности имеются на земле, принадлежащей тому же селу Усть-Ижоре, которого крестьяне ныне по реке Ижоре ниже адмиралтейских заводов обжиг кирпича производят». В результате работ фарватер р. Ижоры был очищен на ширину, необходимую для прохода двух барок, а на берегу реки учредили караулы от Морского ведомства, поскольку земское начальство было не в состоянии «уследить за недопущением» ее засорения [РГА ВМФ. Ф. 166. Оп. 1. Д. 2925]. Все свидетельствует о том, что бурное развитие Санкт-Петербурга (увеличение количества жителей и последовавшее освоение новых земель и развитие промышленности) уже на рубеже XVIII–XIX столетий привели к значительному изменению природной среды в окрестностях города, выражавшемся в исчезновении лесов и обмелении малых рек.

О малой пригодности приневских угодий для земледелия писали многие. «Суровости климата и неблагодарная почва представляют вообще главные препятствия в наилучшем развитии здесь земледелия, и Санкт-Петербургская губерния в этом отношении далеко отстоит от многих внутренних губерний, даже не может равняться с смежною с нею Финляндией, где земледелие в цветущем состоянии». Поэтому значительную роль в хозяйстве местного населения продолжают играть рыболовство и охота. «Главный промысел жителей Санкт-Петербургской губернии состоит в ловле рыбы в озерах, Финском заливе и реках, в продаже домашней птицы, скота, молока и масла, в ломке плиты, вырубке и сплаве леса и дров, выгрузке хлеба из судов, выжигании угля, добыванием песка» [Пушкарев 1845, с. 201–202].

На Генеральном плане Усть-Ижоры «с означением вновь расположенных линий домов 1844 г.» мы уже не увидим следов меншиковской усадьбы и крепости (рис. 125). Нет на нем еще и каменных зданий в центре села, за исключением церкви. По этому проектному чертежу территорию села предполагалось распланировать регулярно, с сеткой прямых улиц, ориентированных вдоль рек Невы, Ижоры и Большой Ижорки. Главная из них – Архангелогородская дорога, старый Шлиссельбургский тракт, проходивший вдоль берега Невы. Новую дорогу на Адмиралтейские заводы, отходящую от него, предполагалось спрямить и сместить для упорядочения планировки на 50 м в восточном направлении (по линии современной ул. Труда). На правом берегу Ижоры застройка показана по берегу реки (современная ул. Бугры) и далее по Большой Ижорке (совр. ул. Речная), по Неве, восточнее Новой дороги на Адмиралтейские заводы и вдоль этой дороги. Таким образом, планировка здесь состояла из двух массивов территории, разделенных сперва Старой, а затем Новой дорогой на Колпино. Внутри эти части делились на усадьбы, которых показано всего 60 в этой части села. Они включали дворы с постройками, выходившие фасадом на улицы, и земельные участки за ними в глубине территории. Сам мыс, где находилась земляная крепость, а впоследствии каменные строения, по плану не был застроен.

Рис. 125. План Усть-Ижоры 1844 г. ЦГИА СПб.

Планировка левого берега была заключена между Невой, Ижорой и с юго-западной стороны большой ложбиной, расположенной параллельно Неве, с протекавшим по ней ручьем. Низина сохраняется и до сих пор на всем своем протяжении от ул. Плановой до реки Ижоры вдоль Петрозаводского шоссе. В этой части села показаны 98 усадеб. Застройка располагалась вдоль Архангелогородской дороги, которая в западной части поворачивала вслед за изгибом Невы. На месте поворота показаны почтовый двор и дорога, отходившая от него под углом в юго-западном направлении, с мостиком через упомянутую выше ложбину. Еще две улицы проходили вдоль реки Ижоры (Нижняя и Верхняя Ижорские), а третья от реки совпадает с трассой Славянской дороги. Вторая от Невы линия застройки проходила по современной Социалистической ул. (по воспоминаниям местных жителей, она раньше называлась Задней). И наконец, третья – по краю вышеупомянутого оврага в районе современного Петрозаводского шоссе.

Между Невой и Архангелогородской дорогой изображены только небольшие строения – судя по всему, это бани или рыбацкие сараи, относящиеся к домовладениям, расположенным по ее другую сторону. Это подтверждается планировкой участков на рубеже ΧΙΧ-ΧΧ вв. Сохранился план трех соседних крестьянских землевладений – Голубцова, Тороповых и Рыбкина у Шлиссельбургского шоссе, сразу за екатерининским обелиском. Судя по плану, отдельные постройки в это время появляются уже и на берегу Невы[100] (рис. 126).

Несмотря на то, что план проектный, вероятно, он отражает существовавшую в Усть-Ижоре на тот момент планировку.

Рис. 126. План усадеб крестьян Тороповых, Рыбкина и Голубцова. Архив А.В. Тороповой

Вызывает сомнения достоверность отдельных деталей чертежа. Подавляющая часть сельских усадеб показана на нем одинаково – они включают три постройки, расположенные П-образно внутри стандартного по размерам двора, открытого к улице. Исключение составляют отдельные усадьбы в центре села у Невы, в его исторической части, имеющие другую планировку. Предположить такую стандартизацию усадебной застройки можно только в военном поселении.

Облик приневских селений описал, с характерно предвзятым отношением ко всему русскому, в своем сочинении французский путешественник маркиз де Кюстин, проезжавший здесь в 1839 г. «Вид многих деревень на берегу Невы меня удивил. Они кажутся богатыми, и дома, выстроенные вдоль единственной улицы, довольно красивы и содержатся в порядке. Правда, при более внимательном взгляде оказывается, что построены они плохо и небрежно, а их украшения, похожие на деревянное кружево, в достаточной степени претенциозны». При посещении крестьянского жилья, впервые попав в бревенчатую избу, он был искренне удивлен ее устройством и всем тем, что там увидел: «Я очутился в обширных деревянных сенях, занимающих большую часть дома. Доски под ногами, над головой, доски со всех сторон… Несмотря на сквозняк меня охватил характерный запах лука, кислой капусты и дубленой кожи. К сеням примыкала низкая, довольно тесная комната. Я вхожу и словно попадаю в каюту речного судна, или, еще лучше, в деревянную бочку. Все – стены, потолок, пол, стол, скамьи – представляют собой набор досок различной длинны и формы, весьма грубо обделанных. К запаху капусты присоединяется благоухание смолы. В этом почти лишенном света и воздуха помещении я замечаю старуху, разливающую чай четырем или пяти бородатым крестьянам в овчинных тулупах (несколько дней стоит довольно холодная погода, хотя сегодня только 1 августа). Тулупам нельзя отказать в живописности, но пахнут они прескверно. На столе горят медью самовар и чайник. Чай, как всегда, отличный и умело приготовленный. Этот изысканный напиток, сервируемый в чуланах, напоминает мне шоколад у испанцев. В России нечистоплотность бросается в глаза, но она заметнее в жилищах и в одежде, чем у людей. Русские следят за собой, и хотя их бани кажутся нам отвратительными, однако этот кипящий туман очищает и укрепляет тело. Поэтому часто встречаешь крестьян с чистыми волосами и бородой, чего нельзя сказать об их одежде…». Кюстин объясняет увиденное суровым климатом и дороговизной теплой одежды, указывая на преимущества жителей южных стран [Кюстин 1990, с. 157–158].