Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли - Петр Сорокин

Согласно статистике, в Усть-Ижоре в 1860-е гг. имелись: сельское училище, 6 харчевен и столько же постоялых дворов, 11 мелочных лавок, одна табачная и одна кожевенная, один винный погреб и три питейных дома [Нейдгардт 1867, с. 14]. Вблизи села, по берегам реки, развивалось старое и создавалось новое кирпичное производство. На территории, принадлежавшей селу, работал уже 21 кирпичный завод.

Бурлаки на Неве

В 1868 г. в Усть-Ижоре побывал тогда еще молодой художник Илья Ефимович Репищ оставивший яркие описания летней прогулки по Неве с ее контрастной жизнью. Именно здесь началась работа над его знаменитой картиной «Бурлаки на Волге». Вот что он писал в своих мемуарах: «А утром мы уже бурлили по Неве, и я был в несказанном восхищении от красот берегов и от чистого воздуха, погода была чудесная. Ехали быстро, и к раннему полдню мы проезжали уже роскошные дачи на Неве; они выходили очаровательными лестницами, затейливыми фасадами, и особенно все это оживлялось больше и больше к полдню разряженной публикой, а всего неожиданней для меня великолепным цветником барышень, как мне казалось, невиданной красоты!».

«На высоком берегу стояли красивые дачи, от них сбегали к воде широкие лестницы. Все вокруг утопало в зелени. Возле дач выстроились аллеи старых лип, сквозили нарядные березовые рощицы, перед домами пестрели цветники, стеной поднимались кусты душистой сирени. Всюду на берегу виднелись толпы гуляющих. Нарядные господа, офицеры, студенты, дамы под разноцветными зонтиками. Всюду слышались веселые голоса, беззаботный смех… Однако, что это там движется сюда?… Вот то темное, сальное какое-то, коричневое пятно, что это ползет на наше солнце?» – спрашивал он у своего попутчика. «Это бурлаки бечевой тянут барку; браво, какие типы! Вот увидишь, сейчас подойдут ближе, стоит взглянуть», – ответили ему. «Я никогда еще не был на большой судоходной реке в Петербурге, на Неве, ни разу не замечал этих чудищ „бурлаков". Приблизились. О Боже, зачем же они такие грязные, оборванные? У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у других локти повылезли, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие – не узнать розового ситца, висевшего на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья! Влегшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара… Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди сбившихся висячих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели… Вот контраст с этим чистым ароматным цветником господ! Приблизившись совсем, эта вьючная ватага стала пересекать дорогу спускающимся к пароходу… Невозможно вообразить более живописной и более тенденциозной картины! И что я вижу! Эти промозглые, страшные чудовища с какой-то доброй, детской улыбкой смотрят на разряженных бар и любовно оглядывают их самих и их наряды. Вот пересекший лестницу передовой бурлак даже приподнял бечевку своей загорелой черной ручищей, чтобы прелестные сильфиды-барышни могли спорхнуть вниз.

– Вот невероятная картина!… Действительно, своим тяжелым эффектом бурлаки, как темная туча, заслонили веселое солнце; я уже тянулся вслед за ними, пока они скрылись с глаз. Пароход наш тронулся дальше; мы скоро нагнали барку и видели уже с профиля и нагруженную расшиву, и всю бечеву, от мачты до лямок. Какая допотопность! Вся эта сказочная баркарола казалась мне и смешной, и даже страшной своими чудовищными возницами. Какой, однако, это ужас – люди вместо скота впряжены! Неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например буксирными пароходами?» – вопрошал художник. «…Буксиры дороги; а главное, эти самые вьючные бурлаки и нагрузят барку, они же и разгрузят ее на месте, куда везут кладь. Поди-ка там поищи рабочих-крючников! Что бы это стоило!..» – пояснили ему [Репин 1953, с. 219–220]. Впечатление от увиденного было для художника настолько ярким, что по возвращении он написал эскиз «Бурлаки на Неве». Судя по имеющимся описаниям, их было даже несколько (рис. 128). Итогом многолетних раздумий и кропотливой работы над этим сюжетом стала знаменитая картина И.Е. Репина «Бурлаки на Волге», появившаяся в 1873 г.[103].

Рис. 128. Эскиз И.Е. Репина «Бурлаки на Неве».

Усть-Ижора, 1868 г.

Владельцами барок – больших плоскодонных судов, на которых по Неве и Ижоре перевозились грузы, – были и усть-ижорцы. Река Ижора продолжала служить важным и самым дешевым путем между Колпинскими Ижорскими заводами и Петербургом. Транспортное сообщение по ней было очень интенсивным, так, в описании 1863 года говорится, что барки, посылаемые к кирпичным заводам и лесным биржам, стоят иногда в два ряда, загораживая фарватер. Стоянку барок у разводного моста в устье Ижоры, можно видеть и на фотографиях начала XX столетия. Обмелению реки, затруднявшему судоходство, способствовало то, что у берегов производилась ломка старых барж, а гонки[104] не очищались от коры [Куницкий 1863, с. 8]. Большое скопление топляка, залегавшего в несколько уровней и частично замытого грунтом, было обнаружено при подводных археологических работах 1989 г. в прибрежной части Невы, перед церковным кладбищем. Здесь же найдены остатки кованых цепей, служивших для соединения плотов, сплавлявшихся по Неве еще в ΧΙΧ-ΧΧ вв. Совершенно очевидно, что сильное засорение русла реки препятствовало судоходству. После расчистки обмелевшего участка акватории, топляк, в основном, был удален.

Рис. 129. Бечевник, мощенный булыжником по левому берегу Ижоры. Фото автора

Вверх по течению Ижоры к колпинским Ижорским заводам баржи взводились бечевой. Для этого по левому берегу Ижоры был устроен специальный бечевник, вымощенный булыжником, который местами сохраняется вблизи ее устья (рис. 129). Еще недавно можно было видеть, проложенные под ним и выходящие в реку специальные водотоки из барочного бруса, предотвращавшие его размывание. На пониженном участке берега для его прокладки делалась специальная подсыпка (рис. 130). Бечевник использовался еще в 1905 г., когда одним из условий Плана урегулирования Усть-Ижоры было освобождение его трассы от всяческих строений [ЦГИА СПб. Ф. 256. Оп. 27. Д. 447]. Дерево разобранных барок широко использовалось и в строительстве. Многие старые дома и хозяйственные постройки Усть-Ижоры, срубленные именно из этого бруса, хорошо узнаваемого по регулярным отверстиям с деревянными нагелями, сохранялись вплоть до конца XX в.

Рис. 130. Участок бечевника на пониженном участке берега. Фото автора

В 1873 г. в селе были открыты двухклассное мужское и одноклассное женское училища[105]. Земские школы появились в сельской местности после учреждения земств в 1864 году. Обычно они представляли собой трех– и четырехлетние учебные заведения, где дети всех лет обучения одновременно занимались в одном классе с одним народным учителем или местным священником-законоучителем. В школах преподавали русский язык, чистописание, арифметику, Закон Божий, церковнославянский язык и церковное пение. В них бесплатно учились мальчики и девочки в возрасте 8-12 лет. В разных случаях школы содержались за счет сельских обществ, волостей, земств и государства.

Обновления Усть-Ижорской церкви

В течение XIX в. Усть-Ижорская церковь Александра Невского пережила две перестройки – в 1830-х и 1870-х гг. В 1835–1836 гг. ее увеличили в длину путем пристройки трапезной и новой колокольни. В основании пристроек 1830-х и 1870-х гг. лежат фундаменты, целиком состоящие из каменной плиты, опущенные до глубины 1,4–2,4 м. Колокольню установили на усиленное основание из плиты и валунов, уходящее в глубину на 2,6 м, под которым обнаружили вбитые в грунт сосновые сваи. Точных сведений об авторе проекта не найдено. В описи назван титулярный советник Грошов, однако какая-либо информация об архитекторе с таким именем отсутствует. Деньги на постройку церкви собирались по подписке. 300 рублей пожертвовал граф Шереметев, владевший усадьбой в соседнем Корчмино и несколькими крестьянскими дворами в Усть-Ижоре [Гусарова 1988а, с. 34].

По церковным данным, постройку сделали «на счет прихожан старанием управляющего селом инженер-генерала Вильсона, с благо ело вления митрополита Серафима». Как известно, Вильсон в это время служил управляющим Александровской мануфактуры. До 1830 г. причт храма состоял из священника и дьячка, а с этого года утверждена вакансия дьякона на пономарском окладе. Доходы причта после появления штатного расписания уменьшились: у священника с 250 до 180 руб., у дьячка с 76 до 70 руб., пономарь и просвирница получали по 60 и 30 рублей. Помимо этого, они получали доход за требы. Сохранилось предание, что еще в 1820-е гг. у церкви были свои земли, о чем якобы свидетельствуют сохранившиеся названия: речка Попова Ижорка, Церковное болото и Пономарев ручей. Однако документами это не подтверждалось. Священник Яков Лабецкий, выяснилось, организовал в Усть-Ижоре в 1847 г. первую церковно-приходскую школу [ИСС СПБЕ 1883, с. 138].