Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли - Петр Сорокин

Между Невой и Архангелогородской дорогой изображены только небольшие строения – судя по всему, это бани или рыбацкие сараи, относящиеся к домовладениям, расположенным по ее другую сторону. Это подтверждается планировкой участков на рубеже ΧΙΧ-ΧΧ вв. Сохранился план трех соседних крестьянских землевладений – Голубцова, Тороповых и Рыбкина у Шлиссельбургского шоссе, сразу за екатерининским обелиском. Судя по плану, отдельные постройки в это время появляются уже и на берегу Невы[100] (рис. 126).

Несмотря на то, что план проектный, вероятно, он отражает существовавшую в Усть-Ижоре на тот момент планировку.

Рис. 126. План усадеб крестьян Тороповых, Рыбкина и Голубцова. Архив А.В. Тороповой

Вызывает сомнения достоверность отдельных деталей чертежа. Подавляющая часть сельских усадеб показана на нем одинаково – они включают три постройки, расположенные П-образно внутри стандартного по размерам двора, открытого к улице. Исключение составляют отдельные усадьбы в центре села у Невы, в его исторической части, имеющие другую планировку. Предположить такую стандартизацию усадебной застройки можно только в военном поселении.

Облик приневских селений описал, с характерно предвзятым отношением ко всему русскому, в своем сочинении французский путешественник маркиз де Кюстин, проезжавший здесь в 1839 г. «Вид многих деревень на берегу Невы меня удивил. Они кажутся богатыми, и дома, выстроенные вдоль единственной улицы, довольно красивы и содержатся в порядке. Правда, при более внимательном взгляде оказывается, что построены они плохо и небрежно, а их украшения, похожие на деревянное кружево, в достаточной степени претенциозны». При посещении крестьянского жилья, впервые попав в бревенчатую избу, он был искренне удивлен ее устройством и всем тем, что там увидел: «Я очутился в обширных деревянных сенях, занимающих большую часть дома. Доски под ногами, над головой, доски со всех сторон… Несмотря на сквозняк меня охватил характерный запах лука, кислой капусты и дубленой кожи. К сеням примыкала низкая, довольно тесная комната. Я вхожу и словно попадаю в каюту речного судна, или, еще лучше, в деревянную бочку. Все – стены, потолок, пол, стол, скамьи – представляют собой набор досок различной длинны и формы, весьма грубо обделанных. К запаху капусты присоединяется благоухание смолы. В этом почти лишенном света и воздуха помещении я замечаю старуху, разливающую чай четырем или пяти бородатым крестьянам в овчинных тулупах (несколько дней стоит довольно холодная погода, хотя сегодня только 1 августа). Тулупам нельзя отказать в живописности, но пахнут они прескверно. На столе горят медью самовар и чайник. Чай, как всегда, отличный и умело приготовленный. Этот изысканный напиток, сервируемый в чуланах, напоминает мне шоколад у испанцев. В России нечистоплотность бросается в глаза, но она заметнее в жилищах и в одежде, чем у людей. Русские следят за собой, и хотя их бани кажутся нам отвратительными, однако этот кипящий туман очищает и укрепляет тело. Поэтому часто встречаешь крестьян с чистыми волосами и бородой, чего нельзя сказать об их одежде…». Кюстин объясняет увиденное суровым климатом и дороговизной теплой одежды, указывая на преимущества жителей южных стран [Кюстин 1990, с. 157–158].

Образ холодной России с грубыми, необычными для европейцев нравами ее населения, появляется в западноевропейской литературе еще во времена первых путешественников в XV–XVII вв. и постепенно складывается в стереотип, присущий иностранцам вплоть до настоящего времени. Критикуя российский деспотизм и закрытость (маркизу де Кюстину не позволили осмотреть политическую тюрьму в Шлиссельбургской крепости, что и было главной целью его поездки), он в то же время отмечал образованность не только высшего света, но и местных помещиков, хорошую кухню и даже вина – его угощали прекрасным шампанским и бордо в Шлиссельбурге.

В своем описании поездки вдоль южного берега Невы де Кюстин не коснулся промышленного производства, за исключением упоминания стекольного завода и бумагопрядильных мануфактур на окраине Петербурга, и даже отметил отсутствие в Шлиссельбурге буржуазии, игравшей в то время во Франции наиболее значимую роль в общественной жизни.

Кирпичные заводы

Особое место в развитии промышленности среди поселений Южного Приневья в середине XIX в. по-прежнему занимала Усть-Ижора. По мнению современников, место это было «замечательно особенно потому, что здесь со времен Петра Великого устраивались все кирпичные заводы, на которых приготовлялся материал для новых строений в Петербурге, в продолжение почти целого столетия. Ныне заводов этих 15, а жителей около 1000 душ обоего пола» [Пушкарев 1845, с. 193]. По ревизии 1838 г., число жителей села составляло 482 человека мужского и 542 – женского пола. На его землях стояли 15 кирпичных заводов, из которых 9 принадлежали купцам, а 7 – местным крестьянам: три Кононовым, по одному Правдину, Гусарову Блинову Пашинскому. Крестьяне Кононовы и Захаровы имели свои производства и в других окрестных селениях: в Рыбацком, Усть-Славянке, Быстром городке (район Кривого колена) [Описание 1838, с. 10–11]. Многочисленные кирпичные заводы показаны на картах побережья Невы середины XIX – начала XX вв.

Несмотря на решения по улучшению кирпичного производства на Невских заводах, принимавшиеся властями еще в середине XVIII в., до самого конца XIX в. здесь существовала достаточно примитивная технология изготовления кирпича. Почти весь производственный цикл был ручным. Предварительно размоченные глина и песок смешивались вручную и только иногда с помощью конных глиномялок. Подготовленное сырье на тачках подавалось рабочим-порядовщикам в станках – специальных ящиках-формах. В них кирпич формовали и полученный сырцовый кирпич помещали для просушки в специальные приямки (шатры). Подсушенный кирпич загружался с дровами в печи для обжига. После достаточного обжига и остывания производилась разборка печи. Из нее извлекали обожженный кирпич и складывали под навесом. На кирпичных заводах работа носила сезонный характер: в теплое время года. Рабочих, живших прямо при заводах, нанимали из разных губерний России. Рабочий день продолжался с 4–5 часов утра до сумерек. При таком распорядке дня рабочий-порядовщик в течение 5–6 месячной изнурительной работы мог получить 55-110 рублей, сушильщик – 40–50 руб., обжигальщик – 140–300 руб., дровоколы, набиравшиеся из подростков – 15–20 руб. [Никитин 1979; Воронова, Гладышева 2003, с. 59–63].

Рис. 127. Кирпич и клеймо Захаровых. Музей 621 школы, поселок Металлострой. Фото автора

Согласно семейному преданию, Захаровы переселились на берега Невы из Ярославской губернии как мастера по кирпичному делу еще в 1707–1717 гг. Однако первым кирпичным заводчиком из этой семьи, о котором сохранилась документальная информация, был крестьянин Кузьма Алексеевич Захаров (1782–1838), открывший завод в 1798 г. Его сыновья Дмитрий, Михаил и Ефим, а впоследствии их потомки, продолжили дело. В результате появилась целая династия производителей кирпича, а в Усть-Ижоре и ее окрестностях, по берегам Невы и Ижоры, возникали все новые и новые заводы.

Дмитрий Кузьмич в 1883 г. построил завод нового образца с «гофманскими печами» и кирпичноделательными машинами на правом берегу Ижоры, по дороге в Колпино. Гофмановские печи потребляли меньше топлива и позволяли производить более качественный обжиг. Нововведения привели к существенному увеличению количества производимой продукции и улучшению ее качества. После того как завод унаследовали жена и сыновья Дмитрия Кузьмича Иван, Кузьма и Федор, на нем работало 15 конных глиномялок, 4 гофмановские печи и трудилось 372 рабочих. За пять лет, с 1898 по 1903 г. завод изготовил 58 млн штук кирпича [Мелкова 2003, с. 88–94; Захаров 2003]. На произведенных кирпичах ставилось клеймо «Завод действует с 1813 г. К и Ф Захаровы», что свидетельствует о непрерывном существовании его на этом месте с начала XIX столетия (рис. 127).

Другими большими семьями кирпичных заводчиков в Усть-Ижоре были Кононовы, Лядовы, Правдины. Кононовы так же, как и Захаровы, занимались, помимо кирпичного производства, торговлей и имели дома в Петербурге. Заводы Лядовых были на Славянке, на Малой Ижоре (левый приток реки Ижоры) и на правом берегу Невы. Кирпичи с клеймом Захаровых найдены в разных постройках Петербурга, например, в фундаменте Троицкого храма на Петроградской стороне, а также в Шлиссельбургской крепости. На берегах рек у устья Ижоры по-прежнему можно найти кирпичи с фамильными клеймами этих семей, хотя местные жители до сих пор собирают их для строительных и хозяйственных нужд. Следы кирпичного производства еще и сейчас сохраняются в окрестностях поселка в виде котлованов для добычи глины, превратившихся со временем в пруды, заполненные водой.