Кирза и лира - Владислав Вишневский

Вот это да!.. О-о!..

Военный оркестр!!

Я, конечно, слышал на гражданке разные оркестры, включая и духовые, но военные — ни разу. Скажу честно — это, извините, не «Полька-бабочка», и не «Вода-вода… Как провожают пароходы…» Это — что-то! Более даже чем… Нечто!

Стройность и чистота звучания, блеск и зеркало начищенных труб, чёткие движения, серьезность и слаженность действий музыкантов, парадная их форма очаровали и заворожили меня. Я самую малость даже оглох вроде от грохота барабанов и медных тарелок. Но это ерунда! Главное, от восхищения у меня внутри зажглась, бурлила и клокотала мощная восторженная энергия, как в закипевшем чайнике, как в котле паровоза… От всех этих мощных чувств я едва не прозевал очередную команду. Да-а! Военный оркестр — это не только, тебе, понимаешь, украшение всякого рода военных торжеств, но и мощный энергетический катализатор. Точнее сказать, патриотический камертон, на который мгновенно и с удовольствием настраиваешься. Идти в строю под звуки военного оркестра, печатая шаг, чувствуя плечо товарища — это не платочком махать, наблюдая со стороны. Под военный марш идёшь в строю, как единая, мощная, красивая, живая и слаженная машина. Так бы ходил и ходил, как заведённый, под призывные и хлёсткие звуки военного оркестра: «Р-раз, р-раз, р-раз, два-а, три! Р-раз, р-раз…» Правда, особо развернуться тут было негде, не на плацу, но всё же, мы показали крепость и силу наших сапог.

Вот, значит, что такое — военный оркестр!!

От звуков военного марша у всех ребят на лицах появилась какая-то удаль, ухарство. Глаза веселые, на щеках румянец, уши горят. Все подтянулись! И выправка тут — грудь колесом! — стала молодецкой, как на плакате «Знай наших!». Зря что ли так долго топтали бетонный плац?

Покружив по залу, дружно прервались на перекур и туалет. А куда же ещё. Больше пока и некуда.

В туалет можно было пробиться только с большим трудом. Везде шум и гам стоял просто невообразимый. Все громко делились впечатлениями от — главное! — долгого стояния в строю по-стойке смирно. Весело вспоминали, как кто-то тоже, чуть-чуть не выпал из строя. Кто-то сильно вдруг захотел в туалет, кто-то от волнения свою фамилию напрочь забыл, едва вспомнить успел. Кто-то вместо «я» сказал — «здесь»… Все громко и дружно над собой хохотали. Но оркестр вспоминали только одним восхищенным определением: «Это зае…сь!» «Ну, бля, класс!»

— Как музыканты гр-рохнули, у меня, пацаны, внутри как пружина сработала, поршень такой, и прямо по бошке, бабах-шарах! Прямо наизнанку всего. Да! Не ве-еришь? Я тебе говорю, р-раз, и я, аж на полметра выше стал, да! Классный, в общем, оркестрик.

Следующее сильное эмоциональное потрясение нас ждало в столовой. Мы просто и не узнали её — ресторан и ресторан. На столах белые — представьте! — белые скатерти! Нам — солдатам! — вдруг постелили белые-белые скатерти… Невероятно! На каждом столе по-две вазочки с веничками из еловых или сосновых зелёных колючих веточек. Запах — натурально лесной. На столах много нарезанного белого хлеба. Просто много хлеба! Миски, правда, те же, алюминиевые, но появились вилки. «Точно, ребя, смотри, вилки!» — словно не веря глазам, толкаем друг друга. Впервые за три месяца мы увидели настоящие вилки, пусть и алюминиевые. На столах они резко выделялись своим новым нахальным блеском на фоне остальной тусклой посуды. Столовая стала совсем другой, непривычной, празднично-домашней.

— Вот это да!..

Кислого столовского запаха как не бывало. Столовая дышала запахом леса…

— Чудеса!

Дежурные по столовой — в ослепительно белых куртках! — быстро разносят бачки с едой. Ну, это вообще, пацаны, атас! Стоим над своими столами, застыв, как памятники, не решаемся садиться. Не веря ещё, разглядываем эту непривычную для нас красотень. По команде осторожно присаживаемся, руки на коленях — не как всегда. Крутим головами, с восхищением и недоверием разглядываем это приятное праздничное пространство перед собой.

— Ничего не трогать… без команды! — ветром пронеслось предупреждение по столам.

Прячем руки под стол.

Сидим, ждём… Глазеем…

В стороне от нас, за отдельным столом, чинно, видим, рассаживаются наши гости и командование. У них — всё, как и у нас, только посуда вся другая, не «люминиевая», а гражданская, и стоят граненые стаканы с салфетками. Но бачки и черпаки-разводяги наши, армейские. Мы, как только чуть обвыклись в этой обстановке, дождались дежурную команду — «Греби!», тут же, по привычке, хлеб ополовинили по карманам, на потом.

И в бачках сегодня явно побольше, и варево погуще. Борщ украинский, определил Вадька. Густой — много капусты, свеклы, помидоров, картошки, тушенки, еще чего-то. Полный сборняк, в общем. Нормально. Почти домашний борщ получился, вкусный. Отпад! «Так бы всегда!», понимающе переглядываемся. На второе маленькая котлета (настоящая!) или тефтелька, и картофельное пюре. О-очень всё вкусно, но мало, считай, на один зуб. Таких котлеток можно было штук четыре— пять накидать. На третье — сладкий компот, по два стакана, и булочка. О! Ребя, гля-а, булочки!.. Да, кругленькая «штатская» булочка для нас была полнейшей неожиданностью, как и многое, впрочем, сегодня. Уж на булочки мы точно не рассчитывали. А запах, ребя, атас! Не верим. Какие в армии могут быть булочки — это же не школа! — вы что? А вот, поди ж ты, она самая. Настоящая гражданская булочка, с коричневой пухлой корочкой. Почти все солдаты, что-то припоминая, не доверяя глазам, даже слегка помяли и понюхали её. «И правда она!..»

Да, сегодня праздник так праздник. Настоящий день живота. Здорово! Я лично, если будут так кормить, готов присягу принимать хоть каждый день, можно и по два раза.

Ф-фу, я даже переел, объелся с непривычки. Теперь, прислушиваюсь к себе, нужно ждать, как отреагирует изжога — сработает, подлая, или нет? Авось, эта пакость проскочит, не заметит. Хорошо бы теперь покурить и подремать. Жаль, до отбоя ещё далеко, целых полдня и еще куча разных мероприятий по распорядку.

— Так, а что там у нас дальше, ребя, кто помнит?

— А ничего… Сейчас в клуб идем на лекцию. А вечером кино!..

— А фильм какой… про что?

После обеда в клубе встреча с ветеранами… Вот там, кстати, можно и вздремнуть, если будет скучно. Только для этого нужно успеть сесть подальше, на последний ряд. Потом, свободный час, потом ужин и, перед отбоем, кинофильм «Оптимистическая трагедия». Хороший фильм, только я его уже сто раз видел на гражданке, и здесь уже два раза. Ну и что, все равно хороший фильм. Пойдет…

«Комиссара в юбке не пуска-ать, — волнуется на экране Сиплый. — За бо-орт стер-рву…»

Лихорадит полк, раздирают матросские души противоречивые страсти. Неожиданное назначение в полк красивой бабы-комиссара, рвёт полк на части. Уходит, уплывает власть из рук Боцмана, полк почти неуправляем. Будоражит матросские умы противостояние молодой, красивой красной комиссарши и надёжного, проверенного в боях и разных испытаниях своего в доску, матроса-анархиста Боцмана.

«…Что вы и-ищете у нас, дамочка? Мы на кораблях проспиртовались, по два раза си-ифилисом болели… А вы нам манную кашку на блюдечке?!» — Уже не надеясь на рассудок, тщетно взывает к мужской солидарности своих товарищей сифилитик Сиплый. Но матрос Тихонов, ради этой красивой бабы, неожиданно идёт на предательство своих товарищей и переламывает ситуацию в пользу властной и соблазнительной комиссарши. Боцман побеждён. И вот, уже счастливые, он и она, уводят большой отряд бывших матросов-анархистов, а теперь уже — дружный революционный полк матросов, в бой за Советскую власть.

Мы искренне переживаем за матросов: трудно им было в то время, да еще неграмотным. Жутко завидуем матросу Тихонову, крепко любим Володину и презираем Сиплого. Не нужно было шестерить, дурак, да егозить… сифилитик, несчастный!

Этот праздничный день прошел быстро и очень приятно. Перед отбоем нас не гоняли, на вечерней проверке нарядчиков не назначали. Отбились мы сразу и без повторов… И ночью поднимать сегодня точно не будут… Как пить дать… С чего бы?

«Хорошо бы в роту нам такую, как эта Володина. Нет, одной мало будет… сразу драки начнутся. А вот если на каждого по-одной — вот это нормально… А можно и по-две. По-две лучше… А если по-три? Если по-три-и… Эт-то… Это!.. О-о…» С этими очень приятными мыслями и сладкими мечтами, я крепко засыпаю.

21. В полк…

Командир учебной роты, неожиданно вызвав меня утром в канцелярию, дал пять минут на сборы и приказал срочно грузиться в машину:

— Бегом, Пронин, бег-гом! Одна нога здесь, другая там! Машина уже стоит у медпункта, документы и остальные вещи у старшины. Он сейчас где-то в каптерке, кажется… Найдёшь. Действуй. Чего стоишь? Вперёд, боец.

Несусь в каптерку и уже понимаю — всё, меня отправляют на «точку» будущей службы. «Точка» — это полк, батальон или что там… Рота. Естественно, взвод, конечно, и отделение… «Хрен его там знает, что там и как?!» Но именно там и будет место моей главной службы, основной. «Куда я еду? Куда попал?» На душе стало тоскливо. Бегу, а ноги заплетаются, не хотят торопиться. А вот и каптёрка. Каптерка — большая полутемная комната-подвал без окон и вентиляции, вся сплошь в стеллажах. На них ровными рядами развешены, разложены, расставлены все наши вещи и разные постельные и банные принадлежности. Всё в бирках, по взводам, отделениям, фамилиям. Всё учтено, всё на виду. Старшина, сидя за маленьким столом, увидев меня, обрадовался, как своему.