Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш

далеко.)

«А понесите меня туда, туда,

Туда, куда я думаю…»

(Христинке, вниз.) Ой, Христинка, меня уже берут гуси! Ой несут! Ой вставай! Ой прощай! (Будто бы действительно ее несут гуси.) Проща-ай! (После паузы.) Вставай, Христина! Вот я уже и вернулась, а ты все спишь. Пора на канавы. А то другие разберут все дочиста, и мы опять будем не евши. Вставай! (Собирается уходить.) По дороге я тебе расскажу что-то очень интересное. О чем агитатор вчера на тайном собрании рассказывал, товарищ Окрай. А я подслушала. В Советах не рассказывают, а уже строят сказки, Христинка! Об этом я тебе расскажу по дороге. Вставай!

3

О т е ц  Анели с крыльца:

— Слушай, как тебя там, Маклена, что ли! Ты мне мешаешь. Я уже дважды говорил твоему отцу, чтобы вы под крыльцом вообще не разговаривали. Мне теперь нужен чистый и тихий воздух. А вы слишком слышны. Особенно ты.

М а к л е н а. Прошу у пана прощения. Но мне было очень нужно разбудить Христинку. Да я буду теперь будить ее тихо, чтобы вам не мешать. Можно?

Пауза.

(Видя, что он презрительно молчит, она — шепотом.) Христинка, слышишь? Теперь вставай! Я уже не могу громко тебя будить. Пан Зброжек уже не спит — сидит над нами, на крыльце. И мы мешаем ему сидеть, понимаешь?

З б р о ж е к. Не сидеть, а думать, соображать, считать мешаешь. То есть ты мешаешь мне делать то, чего сама никогда не делаешь. Потому что ты не умеешь думать с родителей твоих, с дедов, прадедов. Вот и сейчас: зачем тебе трогать, не подумавши, гусей? Твои они, что ли?

М а к л е н а. А я думала, что они и не ваши. Летят себе, подумала, гуси. Как в сказке.

З б р о ж е к. А не подумала, что это, может, еще и не гуси, а журавли или аисты? Те, что хоть и не приносят родителям ребят, но никогда — слышишь, никогда — не берут на крылья больших и взрослых, даже таких легковерных, как ты…

М а к л е н а (ощетинилась). Знаю. И ребят они вовсе не приносят… (Шепотом.) Даже таких тяжелых, как вы. Да разве это интересно? Мама Христинку родила и умерла. А теперь, хоть бы и можно было полететь, разве полетишь, когда ей еще и семи нет? Христинка, слышишь? Вставай, говорю тебе!

З б р о ж е к. Опять ты не думаешь. Зачем, например, ты ее будишь? Хозяйничать. Ведь у вас ровно ничего нет. Работать? Вы уже месяц безработные. Или, может быть, кушать? Тогда ты так и скажи: вставай кушать! Она мигом встанет.

М а к л е н а (вдруг нервно, с болезненной злостью). Вставай, говорю! Вставай, не то побью! Вот ей-богу, побью! Побью! Побью!

З б р о ж е к. Ну вот… Она потому и не встает. Разве ж так можно. Будить, чтобы побить. Да еще такую маленькую. Это уж чересчур даже для вас, нищих. Это, как попрекал меня за квартирную плату твой отец. «Издевательство», «шкуродерство», да-с! (Стефану Грасе, который, с трудом передвигая опухшие ноги, вышел из подвала.) Это уж, как ты говорил мне, пан Стефан, тиранство. Тираном меня считает пан Стефан, а я ему и сегодня первый говорю: добрый день! А?

4

Г р а с а (глухо). Добрый день!

З б р о ж е к. Я дочку уму-разуму учу. Будить, говорю, когда нечего есть и делать, будить такую маленькую девочку, чтобы побить ее, — разве ж это не тиранство, говорю?

Г р а с а (Маклене). Зачем ты ее будишь?

М а к л е н а. Она сама просила…

Г р а с а. Зачем?

М а к л е н а. Да ведь вам сегодня, может, на фабрику, вот я вчера и подумала… Мы с ней вместе придумали пораньше на кана… на базар…

Г р а с а (перебил). Ступай домой!

М а к л е н а. …пока другие не расхватали…

Г р а с а. Я должен поговорить с паном Зброжеком. Ступай! (Выждав, пока Маклена ушла в подвал, Зброжеку.) Вам хочется еще раз напомнить о квартплате, так лучше напомните мне. Это будет умнее.

З б р о ж е к. Умнее было бы уже не напоминать, а прямо обратиться в полицию, а не то в дефензиву. А я действительно такой дурак, что не только не обращаюсь, а наоборот: когда мне мешают уже думать о собственных интересах на моем же крыльце, я еще говорю с него. Да как говорю! Будто это не мое крыльцо, а сеймовая трибуна, и я тут не хозяин, а самый левый социалистический депутат, простите за выражение…

Г р а с а. Да пан здесь и не хозяин, а только арендатор, маклер. Вчера наш забастовочный комитет прибавил еще одно требование, которого мы будем добиваться, хотя бы еще месяц пришлось голодать, хотя бы пан маклер выгнал меня из этого подвала, — и добьемся!..

З б р о ж е к. Какое же требование?

Г р а с а. Чтобы совсем не было квартирных арендаторов и маклеров. Долой, их! Так уже сказали пепеэсовцы. И вы будете тут не арендатором, а служащим с такими же правами, как и я.

З б р о ж е к. Я уже выше на целый этаж.

Г р а с а. Будет пан выше на этаж, на два, да не будет выше, чем наши права. Так говорили пепеэсовцы.

З б р о ж е к. Моя программа до сих пор была такова: все мы не собственники, а только арендаторы своей жизни, но если, ты говоришь, вы начали уже добиваться ликвидации арендаторства и тому подобное, то придется, да простит мне бог, стать собственником своей жизни. Но куда вы толкаете мир, товарищи? Куда? Вам кажется — в свою сторону, а выходит наоборот. Вот я был простым арендатором этого дома, маклером, а стану здесь хозяином. А пепеэсовцам скажите, Стефан, что по золотой лестнице можно перелезть через какие угодно высокие права.

Г р а с а. Тогда я скажу, что нам коммунисты говорят: даже золотая лестница стоит на наших подвалах. Подроем! Повалим! Не станете!

З б р о ж е к. Это так говорил Окрай. Хроменький. Уже не будет говорить. Ого! Сегодня же стану. Не веришь? Так вот же, не дойдешь ты и забастовщики сегодня до фабрики Зарембского, как услышите, что ваши требования не только не удовлетворены, но все вы рассчитаны. Фабрику Зарембского и вот этот дом его продают с молотка! Да. Кризис трясет Польшу, как черт сухую осину. Кризис потрясает мир. У всех голова идет кругом, даже у докторов. А когда у всех головы идут кругом, и даже у докторов, то у маклеров они меньше кружатся, и тогда маклеры пишут рецепты даже для спасения мира. Да! Но ближе, ближе к нам. Фабрика сегодня продается. Нет покупателя. А когда нет покупателя, тогда покупает маклер. Перед этим он только думает, что выгодней выделывать на этой фабрике: консервы, как раньше, папиросы или ручные гранаты. А когда он об этом думает, нужно, чтобы, кто живет под крыльцом, не мешал