Близнецы - Тесса де Лоо

В путеводителе, призванном споспешествовать курортной славе Спа, говорится: «Гостям курорта рекомендуется забыть о повседневной суете. Их призывают жить в замедленном и размеренном ритме. Их принимают в заботливую среду, тесно связанную с медицинским миром, который сам по себе является символом надежности и уверенности».

Сестрам было наплевать на сии благие намерения. Жить в «замедленном и размеренном ритме» не получалось. Чем больше они делились друг с другом подробностями своих превратных судеб, тем сильнее нарастало напряжение и осознание бесповоротности прошлого. Сейчас им предоставлялась последняя возможность сблизиться и помириться. Одна из них испытывала в этом насущную потребность, а другая была полна недоверия. Одна хотела этого — даже слишком, другая по-прежнему упиралась. Война подтачивала их лечение. Они вызывали призраков, и призраки появлялись — с истерзанными душами, в опустошенном ландшафте, под свинцовом небом, с запахом пороха… Сплошное обвинение против утраты права на жизнь, свободу, гуманность, христианское милосердие — древние ценности, слова из архаичного языка, эсперанто наивности. Призраки проносились мимо целыми колоннами, оставляя на сердце глубокие отпечатки.

Анна и Лотта лежали, вытянувшись на кушетках в комнате отдыха, но глаз при этом не закрывали и воркованье голубей не слушали. Поскольку других пациентов в то утро не было, в горизонтальном положении они продолжали говорить о войне.

— Двадцатое июля, день, когда Гитлера так и не убили, — сказала Анна, — я вспоминаю этот день, как вчера. Фрау фон Гарлиц включила радио. Она, разумеется, знала точное время. О покушении промелькнуло всего лишь краткое сообщение. Только его она и ждала. «Слава Богу! — воскликнула она, вне себя от радости. — Этот мерзавец мертв!» Ее возглас отозвался эхом по коридорам и лестницам. Меня сковало по рукам и ногам. Тут же появился Оттхен, бледный как полотно, и объявил: «Фюрер жив, он сейчас выступает по радио». О Господи, подумала я, только бы никто не услышал слов фрау фон Гарлиц. В доме полно чужих людей! Лишь позднее мы узнали, почему план сорвался. Фюрер, никогда не покидавший своего места во время совещаний, направился к другому концу стола — как раз перед тем, как взорвалась бомба! Зачинщиков незамедлительно арестовали, а фон Штауффенберга расстреляли в тот же день. Никто из мужчин с портфелями под мышкой, которых я видела на пороге дома — среди них был и племянник фрау фон Гарлиц, — не уцелел. Все эти высшие офицерские чины из приличных семей, не угодные более режиму фюрера, были повешены в тюрьме Плётцензее на крюках для мясных туш. В назидание другим. Жен и детей повешенных сослали в лагеря. Потом, во время большой зачистки, устранили всех, кто вызывал подозрение.

— И фрау фон Гарлиц?

— Ни одна живая душа не знала, что она была к этому причастна.

«Я лежу на спине и смотрю на пролетающие самолеты», — писал Мартин из Нормандии. В конверт он вложил две фотографии. Вот он в шинели сидит на скале близ Монт-Сен-Мишеля, глядя на море в сторону Англии; а вот — на крыле сбитого английского истребителя со звездой на боку. Спустя неделю он неожиданно позвонил:

— Я тут неподалеку, в Штеттине.

Его часть расформировали. В казармах вермахта на Балтийском побережье им придется пройти обучение на пехотинцев. Находчивый командир роты, когда-то устроивший ему фиктивную увольнительную из Украины, придумал новый хитроумный план. Все жены получили телеграммы с сообщением о серьезной болезни своего мужа. Вооружившись этим официальным документом, легализующим поездку на север, Анна и села в поезд. И вновь уже в конце пути поезд сильно накренился набок, а за окном выросла отвесная серая стена. Что они за ней прячут, подумала Анна. Чудо-оружие, которое расхваливали по радио, оружие, которое поможет Германии победить? Может, там действительно развернуты ракеты «Фау-2»? Однако в гигантской стене образовались складки, она задвигалась… поезд качнуло — стена опрокинулась. И тут впервые в жизни Анна увидела серую водную поверхность без конца и края, по которой плыл корабль.

Поезд остановился на морском курорте. На станции сощло подозрительно большое количество молодых женщин с чемоданами. Один чемодан каждой, без всякого сомнения, был с одеждой, а другой битком набит продуктами. Они нерешительно расхаживали взад-вперед по площади перед станцией, пока не прояснилась общая для всех проблема: как добраться до гостиницы с неподъемным багажом? Две загорелые женщины с тележкой, пропахшей рыбой, озираясь по сторонам, подошли к Анне. Одна из них высоко подняла ее свадебную фотографию.

— Вы госпожа Гросали?

— Да, — растерялась Анна.

— Ваш муж послал нас забрать вас с вокзала.

Не дожидаясь ответа, они взяли у нее чемоданы и поставили на тележку. Другие женщины возмущенно заголосили: почему же их мужья ничего не предприняли?

— Господи, — крикнула Анна, — да какая разница? Мы загрузим тележку до отказа и будем вместе ее толкать.

Группа девушек в летних цветастых платьицах волокла тяжеленную телегу по ухабистой мостовой, ведущей к пляжной гостинице. Оказалось, что накануне вечером Мартин разоткровенничался с местным рыбаком, и тот в обмен на сигареты согласился устроить встречу Анны на вокзале.

Гостиница прочно обосновалась на верхушке песчаного холма и как будто поддразнивала море: попробуй подойди. В трех километрах от нее располагались казармы. Каждый вечер, с разрешения командира, рота отправлялась купаться. Оставив на пляже мундиры, они в мокрых плавках шагали до гостиницы, где и проводили ночь со своими женами. Однажды теплым вечером, так же как когда-то в озере, Мартин и Анна плавали в море. Луна отражалась в его зеркальной глади. Водная стихия внушала чувство свободы, как если бы война распространяла свои законы исключительно на сушу.

— Я только что слышал по радио, — сказал Мартин с нескрываемой радостью в голосе, — что русские уже вошли в Восточную Пруссию.

— Осталось не долго… — Анна сплюнула соленую воду.

Мартин нырнул и вынырнул чуть впереди нее.

— Когда эта идиотская война закончится, — фыркая, кричал он, — мы наконец поселимся в Вене!

В упоительном возбуждении они плыли все дальше и дальше, пока Мартин вдруг не обернулся.

— Мы довольно далеко заплыли, — озадаченно произнес он.

Анна машинально повернула голову. Ослепительно белая полоса на горизонте — все, что осталось от берега. Стараясь сохранять спокойствие, они поплыли обратно. Однако полоса не приближалась ни на йоту, что заставило их умножить усилия. Луна бесстрастно наблюдала за ними. Мартин не переставал подбадривать Анну. Оба устали. Чем отчаяннее старались они не терять присутствие духа, тем сильнее их обуревала паника. Тонкая полоска земли продолжала чинно держать дистанцию.

— Мартин… — слабо прохрипела она, на секунду исчезнув под водой и снова показавшись на поверхности, — брось меня…

— Я тебе помогу…

И хотя голос мужа долетал издалека, она почувствовала, как его рука обхватила ее плечи.

— …не можем же мы утонуть на исходе войны… — зазвучало вдруг совсем близко.

Она полностью ему доверилась. Ощущение времени нарушилось. Она не знала, сколько прошло минут или часов до того, как у него иссякли силы удерживать их обоих на поверхности. Его крик о помощи прозвучал как в тумане. Она смирилась с тем, что исчезнет вместе с ним, что ее поглотит море и все закончится. Незаметно, без сопротивления, она погрузилась в небытие.

Вечность спустя она лежала на еще теплом песке, и кто-то делал ей искусственное дыхание. Чувство досады потекло по ее жилам одновременно с возвращающейся жизнью. Ее растерли грубым полотенцем. Почему ее не оставили там, куда она попала, — там ей было чудесно. Но Мартин сидел рядом, бело-синий в свете луны, и с тревогой наблюдал за появлением признаков жизни под умелыми руками их спасителя, сержанта роты с плечами и бицепсами гладиатора. Она еще не знала, что через несколько месяцев, возвращаясь мыслями назад, будет снова терзаться сожалением по поводу вмешательства в их судьбу добросовестного сержанта, которое не позволило ей в тот вечер раствориться в небытии вместе с Мартином.

На следующий день незаконным каникулам резко пришел конец: войска СС пожелали включить в свой состав группу обучающихся пехотинцев. Те прибежали в гостиницу в полном смятении. Им опостылела война, маячивший на пороге мир уже согревал душу, они не желали присоединяться к фанатикам. Мартин колотил кулаками по подушке. Что еще могли задумать эти ортодоксы, бывалые рубаки, в словарном запасе которых отсутствовало слово «сдаваться», кроме как подготовить их к коллективному самоубийству? В окружении англичан и американцев — раз, и русских — два, они не остановятся ни перед чем и, по старинному германскому обычаю, принесут в жертву молодых солдат, дабы еще раз попробовать расположить к себе богов. Это был первый и последний раз, когда Мартин взбунтовался. Анна убаюкивала его, пыталась успокоить, приводя неубедительные доводы.