Убедительный довод - Ли Чайлд

Поскольку машина была старая, обшивка представляла собой не цельный кусок синтетического ворса, какой сейчас используется везде. Потолок «сааба» был выполнен по старинке: хлорвиниловое полотно кремового цвета, натянутое на поперечные проволочные ребра. Края были заправлены под прокладки из черной резины, проходившие вдоль всей крыши. Впереди, над водительским сиденьем полотно было слегка сморщенным. И резиновая прокладка, похоже, чуть разболталась. Я предположил, что если надавить на полотно одной рукой, другой его можно будет вытащить из-под прокладки. И освободить по всей длине. После чего откроется доступ во все три секции. А затем терпение и ногти помогут запихнуть полотно обратно под прокладку. Так как машина далеко не новая, заметить следы подобной операции будет очень нелегко.

Нагнувшись вперед, я ощупал переднюю секцию. Надавил на хлорвиниловое полотно так, что почувствовал сквозь него внутреннюю часть крыши. Ничего. В следующей секции также ничего не было. А вот в последней секции я нащупал стопку листов бумаги. Я даже смог определить формат и толщину. Обычная писчая бумага, восемь или десять листов.

Пересев на переднее сиденье, я оглядел резиновую прокладку. Надавил на полотно и подцепил ее за край. Подсунул ноготь под резину и проделал небольшое отверстие размером в полдюйма. Провел ребром другой руки поперек крыши, и полотно послушно вылезло из-под прокладки, дав мне возможность засунуть под него большой палец.

Работая большим пальцем, я освободил край полотна на протяжении дюймов девяти, как вдруг меня сзади осветил свет фар. Яркий, контрастный. Дорога у меня за спиной выворачивала справа, поэтому я посмотрел в зеркало на правой двери. Стекло в нем треснуло. Я увидел множество отраженных огоньков. Прочитал выгравированное напоминание: «ОТРАЖЕННЫЕ В ЗЕРКАЛЕ ПРЕДМЕТЫ КАЖУТСЯ ДАЛЬШЕ, ЧЕМ ОНИ НАХОДЯТСЯ НА САМОМ ДЕЛЕ». Обернувшись, я увидел одну пару фар, мечущихся вправо и влево вслед за изгибами дороги. В четверти мили от меня. Приближающихся очень быстро. Опустив свое стекло, я услышал отдаленный шелест широких шин и ворчание тихого восьмицилиндрового двигателя, подключенного ко второй передаче. «Кадиллак», торопится. Я запихнул полотно на место. Времени заправлять его под прокладку не было. Оставалось надеяться, что оно не вывалится.

Подкатив ко мне сзади, «кадиллак» резко затормозил. Фары остались включенными. Я увидел в зеркало, как открылась дверь и вышел Бек. Сунув руку в карман, я снял «беретту» с предохранителя. Что там ни скажет Даффи, я не собирался вдаваться в долгие дискуссии по поводу голосовой почты. Но в руках у Бека ничего не было. Ни пистолета, ни сотового телефона. Он пошел вперед, и я, выйдя из машины, шагнул ему навстречу. Мы остановились на уровне заднего бампера «сааба». Я не хотел показывать Беку вмятину и царапины. Он оказался в восемнадцати дюймах от ребят, которых посылал забрать своего сына из колледжа.

– Телефоны заработали, – сказал Бек.

– И сотовый тоже?

Он кивнул.

– Но взгляни сюда.

Достав из кармана маленький серебристый аппарат, Бек протянул его мне. Я продолжал сжимать в кармане «беретту». Она проделает в моем плаще дыру, но в плаще Бека дыра будет гораздо больше. Я взял телефон левой рукой. Опустил его так, чтобы на него упал свет фар «кадиллака». Посмотрел на экран. Я понятия не имел, что должен был увидеть. На одних сотовых телефонах, которые я видел, сообщение о поступившей голосовой почте выдавалось в виде маленькой пиктограммы конверта. На других для этого были два маленьких кружка, соединенных внизу полоской, – схематическое изображение катушечного магнитофона, что я находил несколько странным, поскольку, на мой взгляд, большинство пользователей сотовых телефонов ни разу в жизни не видели катушечного магнитофона. И я был уверен, что операторы сотовой связи не записывают сообщения голосовой почты на катушечные магнитофоны. Скорее всего, эти сообщения хранятся в цифровом виде, в электронной памяти на микросхемах, Впрочем, и на дорожном знаке, предупреждающем о приближении к железнодорожному переезду, до сих пор нарисован паровоз, которым гордился бы Кейси Джонс.[8]

– Видишь? – спросил Бек.

Я ничего не видел. Ни конвертов, ни катушечных магнитофонов. Только полоска, обозначающая силу сигнала, полоска, обозначающая заряд аккумуляторов, и меню.

– Что? – спросил я.

– Сила сигнала, – сказал Бек. – Из пяти штрихов горят только три. А обычно горели четыре.

– Возможно, на передатчике случилась авария. И теперь он набирает мощность постепенно. Все дело в радиотехнике.

– Ты так думаешь?

– Сотовая связь осуществляется на ультракоротких волнах, – объяснил я. – Это очень сложный процесс. Подождите немного. Наверняка скоро сила сигнала вернется к прежнему значению.

Я вернул ему телефон, левой рукой. Бек убрал его в карман, продолжая возмущенно бурчать.

– Здесь все тихо? – спросил он.

– Как в могиле.

– Значит, тревога была ложной.

– Наверное, – согласился я. – Извините.

– Нет, я ценю твою осторожность. Все в порядке.

– Я просто выполняю свою работу.

– Поехали ужинать, – сказал Бек.

Вернувшись к «кадиллаку», он сел за руль. Поставив «беретту» на предохранитель, я скользнул в «сааб». Сдав задом, Бек развернулся и стал ждать меня. Я решил, он хочет въехать в ворота вместе, чтобы Поли открыл и закрыл их только один раз. Четыре короткие мили до особняка мы проехали маленьким конвоем. «Сааб» держал дорогу отвратительно; фары светили вверх и в сторону, машина плохо слушалась руля. В багажнике лежали четыреста фунтов груза. И на первом же ухабе обшивка потолка отвалилась, после чего всю обратную дорогу хлестала меня по лицу.

Мы поставили машины в гараж, и Бек подождал меня во внутреннем дворике. Поднимался прилив. Из-за стены доносился шум волн. Огромные массы воды обрушивались на скалы. Я чувствовал, как под ногами содрогается земля. Это было вполне определенное физическое ощущение. Не просто звук. Я присоединился к Беку, и мы вместе вошли в дом с парадного крыльца. Металлодетектор пискнул дважды: один раз на Бека и один раз на меня. Бек протянул мне связку ключей от дома. Я принял их как символ новой должности. Затем он сказал, что ужин подадут через полчаса, и пригласил присоединиться к семье.

Поднявшись в комнату Дьюка, я встал перед стрельчатым окном. Мне показалось, что в пяти милях к западу я различил красные огоньки задних габаритов. Три пары. Я надеялся, что это Виллануэва, Элиот и Даффи, в трех казенных «торесах». «10–18, задание выполнено». Но из-за отблеска прожекторов, освещавших стену, я не был уверен, что огоньки мне не померещились. Это могли быть просто красные точки у меня перед глазами, следствие переутомления или удара головой.

Быстро приняв душ, я позаимствовал у покойного Дьюка еще один комплект одежды. Оставив свои ботинки и пиджак, я бросил испорченный плащ в гардеробе. Электронную почту я проверять не стал. Даффи слишком занята, чтобы присылать мне сообщения. К тому же, мы с ней все равно находились на одной странице. Она не могла сообщить мне ничего нового. Наоборот, вскоре у меня появится возможность порадовать ее приятными известиями – как только мне представится случай оторвать обивку потолка «сааба».

Насладившись тридцатиминутной передышкой, я спустился вниз. Нашел семейный обеденный зал. Здесь я еще ни разу не был. Это было просторное помещение. В центре стоял длинный прямоугольный стол. Дубовый, массивный, нестильный. За ним свободно разместились бы двадцать человек. В голове сидел Бек. Противоположный конец занимала Элизабет. Ричард одиноко сидел сбоку. Для меня было накрыто место напротив него, спиной к двери. У меня мелькнула мысль предложить Ричарду поменяться местами. Я не люблю сидеть спиной к двери. Но я решил не делать этого и просто сел за стол.

Поли в зале не было. Несомненно, его не пригласили. Разумеется, горничная тоже отсутствовала. Всем приходилось заниматься кухарке, и она, похоже, была от этого не в восторге. Но блюда у нее получились на славу. Ужин начался с лукового супа по-французски. Суп был отменный. Моей матери он бы не понравился, но во Франции живет сорок миллионов женщин, каждая из которых уверена, что только она знает правильный рецепт.

– Расскажи нам о своей службе в армии, – предложил мне Бек таким тоном, словно не хотел вести разговор о деле.

Это было очевидно. Только не перед своей семьей. Я полагал, что Элизабет известно больше, чем хотелось бы Беку. Но Ричард, похоже, пребывал в полном неведении. Или, возможно, наглухо от всего отгородился. Как там он сказал? Если не вспоминать о плохом, значит, на самом деле его не было?

– Особенно рассказывать не о чем, – сказал я.

Мне действительно не хотелось об этом говорить. Плохое случилось, и я не хотел о нем вспоминать.