Детектив Франции 7 - Дидье Дененкс

Он признался, что похитил зеленый велосипед при выходе из де Горда в ночь с 15 на 16 августа, а ночь 16 августа провел в гротах Сен-Жине. Почему этот велосипед был найден в канаве с помятой рамой и рулем? Потому что его сбила машина при пересечении двух дорог, которые жандармы определили на случай, если он говорил правду, как автострады номер девять и девяносто семь. Когда он упал, он оцарапал себе руки, лицо и колени, а машина даже не остановилась. Марка машины? Он не знал. Цвет? Он не мог сказать. Она ехала слишком быстро. Он, естественно, не мог обратиться с иском, так как велосипед был краденым. Он оставил велосипед в яме на обочине, а насос на всякий случай прихватил с собой.

Он шел весь день, а вечером, выбившись из сил, остановился в гротах Сен-Жине. На следующее утро он ушел, забыв о насосе, а в четырех километрах от Сен-Жине он похитил другой велосипед и в тот же вечер добрался до Сета.

До сих пор все совпадало, а также тот факт, что 16-го утром часть дороги, которую он прошел пешком от Сен-Реми до Фонвьеля, привела его в Бо. Он мог остаться на автостраде, и это было бы логично, но мог также повернуть налево, на департаментскую дорогу № 27, идущую параллельно Адской долине. Поскольку дорога нависала и шла выступом, он мог заметить спящую под открытым небом туристку или моющуюся в источнике (неподалеку от места убийства был источник); либо она шла впереди него и он нагнал ее, либо она могла идти навстречу ему и он свернул с пути, чтобы следовать за ней. На семнадцатый день допросов одно было известно наверняка: гарпун для подводной охоты был найден в трехстах метрах от места преступления. Конечно, он не был орудием убийства, но нельзя было исключить, что преступник первоначально намеревался воспользоваться им и лишь позднее отдал предпочтение кожаному шнурку (Маттео носил грубые солдатские башмаки с кожаными шнурками). Рыболовные снасти были похищены с виллы в де Горде как раз в то время, когда Галлоне находился в том месте. Не слишком ли много совпадений?

Но Галлоне продолжал отрицать свою причастность к ограблению виллы, и, к слову сказать, ни один из его отпечатков не был там найден. Именно в этот момент произошло нечто необычное.

Кампанес потребовал произвести обыск в Сете в доме, где последнее время жил подозреваемый. Судья Суффри подписал ордер и передал его в комиссариат города Сета. Утром 16 января офицеры полиции Латюиль и Вило появились в доме Джузеппе. Им открыла Женевьева, так как Джузеппе уже ушел на работу. Когда в начале первого Джузеппе вернулся, он застал дом перевернутым вверх дном: ящики стола были выдвинуты и освобождены от своего содержимого, одежда с вывернутыми карманами валялась в спальне на кровати. Все оказалось впустую. «И что тем более было глупо, что мы сами толком не знали, что искать», — признает позднее офицер полиции Вило. Принадлежащую убитой вещь? Бумажник? Фотоаппарат? Чековую книжку? Аккредитивы? Эти жандармы верят в Санта Клауса. Когда они уже собирались уходить и даже просить извинения за беспорядок, Вило заметил на руке Женевьевы часы, и они чем-то поразили его. Необычно было видеть эти большие часы, предназначенные для подводного плавания или ныряния, на руке простой женщины, жены рабочего, а может быть, он просто связал эти часы в своей голове с гарпуном (хотя в списке предметов, похищенных с виллы, не упоминалось ни о каких часах). Он попросил Женевьеву снять часы и показать их ему. Неожиданно сердце его запрыгало в груди: часы были американские.

В последние дни в Вашингтон были отправлены телексы и получены ответы. При выезде из США на Кандис Страсберг были «маленькие золотые часики на коричневом кожаном ремешке». Вокье, Киршнер и Сольнес подтвердили, что видели на ней такие часики, которые так и не были найдены. Таким образом, еще раз рухнула надежда прижать бродягу к стенке. Уже наступил февраль, когда Кампанес скорее из проформы, чем по убеждению, еще раз вызвал потерпевшего владельца ограбленной виллы, и тот сразу узнал часы: он не внес их в список, так как считал, что они лежат в ящике стола его лионской квартиры. Это был большой шаг вперед.

«Теперь он во всем признается…» — так думали следователи жандармерии, когда в двадцать второй раз отправляли машину за Маттео. На этот раз было решено не давать ему ни минуты передышки. Следователи сменяли друг друга, двери без конца хлопали, открываясь и снова закрываясь.

У следователей был разный подход и разные голоса. Одни басом угрожали ему, другие, сладкомедовые, проникали в самые глубокие слои его подсознания. И не было ни секунды передышки. Любой другой на его месте уже бы не выдержал и во всем признался. Но он был упрямым итальянским крестьянином из Абруцци и умел великолепно играть на своем плохом знании французского, чтобы уйти от нежелательных вопросов. Он сдался только в одиннадцать часов вечера: да, эти часы, подаренные им на день рождения жене его брата, он украл на вилле в де Горде, куда проник, сломав ставень, в поисках продуктов. Он прихватил также поношенную одежду, от которой впоследствии избавился, а также гарпун (он не знал, что это такое, но взял его, как и насос «Торнадо», на всякий случай). Когда он уходил, он вытер все отпечатки и, заметив на этажерке часы, прихватил и их.

— Но, — добавил Маттео севшим от усталости голосом, — это не означает, что я убил девушку. Я не убивал ее, зачем мне было ее убивать?

Его отвезли в камеру в три часа ночи. На следующий день он сказал:

— В моей сумке была дыра, гарпун выпал по дороге, и я этого не заметил.

В последующие два дня он ни на слово не отступил от своих показаний. На третий день, сидя на стуле, он неожиданно закрыл глаза и рухнул на кафельный пол. Допрашивавшие его следователи переглянулись, думая об одном: комедиант… Но, наклонившись над неподвижным телом и приподняв веки вытаращенных глаз, они констатировали потерю сознания. Пришедший врач сделал ему укол. Жена начальника участка принесла Маттео аппетитный омлет и стакан красного вина. Перед этим в течение сорока восьми часов Маттео почти ничего не ел. Подкрепившись омлетом и выпив вина, он почувствовал себя бодрее, и допрос возобновился.

— Давайте говорить серьезно, Маттео.

— Перед этим дайте мне поспать.

— Перед чем?

— Я хочу спать. Хотя бы немного.

— После ты будешь спать, сколько захочешь.

— После чего?

Так прошел почти целый день. Когда он засыпал, кто-нибудь подходил к нему и встряхивал его за плечи.

— Я бы предпочел, чтобы меня ударили, — скажет позднее Маттео судье Суффри, — тогда бы я наверняка проснулся.

До него доносились одни и те же фразы: ты увидел ее на тропе, ты пошел за нею, ты не хотел ее убивать, но ты не мог сдержаться, с тобой это уже однажды случилось в Италии, тебя за это судили. Это болезнь. Тебя вылечат. Тебя не будут наказывать, тебя будут лечить. Ты увидел ее спящей на траве. Ты не мог устоять. Ну-ну, мы это знаем. Любой мужчина может понять тебя. Она стала сопротивляться, и ты ударил ее по голове, но не очень сильно. Ты решил, что, если набросить шнурок на ее шею, она будет вести себя спокойно. Это болезнь. Тебе просто не повезло. Тебя положат в госпиталь и будут лечить. Ты не хотел ее задушить, но она стала сопротивляться, и ты натянул шнурок. Ты не виноват, что так получилось.

— Хорошо, — сказал другой голос. — Если ты не хочешь нам это сказать, можешь не говорить. Но тогда скажи, что ты сделал с фотоаппаратом? После этого мы оставим тебя в покое, я тебе это обещаю. Даю слова офицера, Маттео, ты веришь мне? Когда она затихла, ты прихватил фотоаппарат, на всякий случай, точно так же, как раньше ты прихватил насос и гарпун. Ты взял бумажник, чековую книжку и фотоаппарат, не так ли? И часы, Маттео, другие часы, маленькие золотые часики. Что ты с ними сделал, Маттео? Я сам тебе это скажу. Ты не сразу понял, что она умерла. До тебя это дошло, только когда ты уже шел по дороге, возможно час спустя. Можешь не отвечать, а только кивнуть головой. Ты подумал тогда, что, если у тебя обнаружат ее вещи, те'бя обвинят в убийстве, и ты все выбросил. Куда ты выбросил все, Маттео? Скажи только куда, и я тут же оставлю тебя в покое. Ты пойдешь спать. Ты будешь спать, сколько захочешь. Скажи только, куда ты все бросил: в канал? в Рон? в грот?

И снова другой голос:

— Ты славный парень, Маттео. Я уверен, что ты и мухи не обидишь. Ты хотел прийти к брату, работать, зарабатывать на жизнь. Ты не виноват, что все так сложилось, начиная хотя бы с этой машины, которая сбила велосипед, и ты упал и ушибся. У тебя был шок, и ты сам хорошо не понимал, что делаешь. Когда ты увидел в ландах девушку, у тебя окончательно закружилась голова и внезапно ты испугался. И знаешь почему? Потому что она испугалась тебя. Тебя это унизило, и ты рассвирепел, потому что ты забыл, что у тебя было оцарапано лицо.

В 19 часов 30 минут Маттео неожиданно встал и начал голосить. Он подошел к стене и стал биться об нее головой. Подскочившие к нему трое следователей с трудом удерживали его, и к ним на помощь явился дежурный. Неожиданно тело Маттео обмякло, ослабело, и он бесшумно опустился на пол. Майор Лавернь вытер пот со лба. Он сделал дежурному знак остаться в комнате, а сам со своими коллегами удалился. Они сделали это без всякого умысла, так как не знали, что дежурный жандарм Паскаль Альбертон, швейцарец по происхождению, говорил по-итальянски.