Сравнительный анализ политических систем - Чарльз Эндрейн

С поведенческой точки зрения падению военных режимов способствовала популистская мобилизация вместе с приспособленчеством элиты. Активность масс облегчала распад бюрократических авторитарных систем. Переговоры между политическими лидерами упростили переход к более согласительному стилю политического производства. Главы и лидеры различных организаций вооруженных сил, оппозиционных политических партий, законодательных органов, гражданских правительственных администраций, бизнеса, профсоюзов и общественных движений пришли к соглашению об установлении более демократического режима. Действующие политики и популистские «мобилизаторы» заняли разные позиции в отношении тактики обеспечения системных изменений. С одной стороны, ведущие политики профессиональных организаций, политических партий и законодательных органов приветствовали переговоры с военными и деловыми кругами. Первостепенное значение они придавали процедурным гарантиям, способным урегулировать конфликты между конкурирующими политическими деятелями. Контроль национального правительства за деятельностью различных групп влияния усилился. С другой стороны, популистские «мобилизаторы» настраивали массы на противостояние латифундистам, корпоративному руководству и государственно–бюрократическому контролю. Состоящие в профсоюзах рабочие, крестьяне, студенты, молодежь, женщины, радикальные католики, либеральная интеллигенция и обитатели трущоб боролись за расширение участия масс в выборных комитетах, местных ассамблеях и на предприятиях, управляемых профессиональными менеджерами. Основной тактикой завоевания власти на местах были забастовки, захват фабрик и земель. На уровне общенационального правительства популистские «мобилизаторы» вели кампанию за расширение государственного инвестирования в социальную сферу — здравоохранение, образование, жилье — за перераспределения доходов, богатств и земель. Для них демократия — политика, дающая власть бедным, — важнее процедурной демократии, занимающейся урегулированием разногласий между конкурирующими политическими элитами. Это давление снизу, целью которого был переход к всеохватывающей, открытой для участия масс политической системе, усиливало официальную кампанию за создание на выборной основе гражданского правительства[148].

Взвесив все «за» и «против», южноамериканские военные отказались от власти. Для их корпоративных интересов гражданские группы и существующие политические партии представляли угрозу лишь отчасти. При нормализации отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом наметилась тенденция идеологического объединения южноамериканских партий. Левые партии призывали к вооруженной борьбе, желая получить какую–то часть собственности в частном секторе. Правые партии поддерживали конкурентные выборы и расширение социального плюрализма даже для профсоюзов. Если левые организации — партии, профсоюзы, крестьянские федерации — оставались политически слабыми, то центристские и консервативные партии имели реальные перспективы победить на президентских выборах. Эти партии защищали интересы элиты путем отказа от программ, предусматривающих перераспределение доходов, богатств и земель. В соответствии с неформальными соглашениями, достигнутыми в период перехода к гражданскому правлению, вооруженные силы сохраняли власть над основными политическими стратегиями: оборонной, внутренней безопасностью, финансами, инвестированием и союзами с зарубежными государствами. Они продолжали определять правила политической игры и пользоваться правом вето, в частности в процессе формулирования политики. Военные сохранили за собой должности в кабинете министров, на государственной службе и в таких полугосударственных учреждениях, как общественные корпорации. Они добивались от назначенных технократов и избранных президентов получения максимальной военной и финансовой помощи от США и их финансовых институтов, крупных займов от МВФ и международных банков. В условиях действия амнистии гражданские лидеры не делали попыток привлечь к суду военных и сотрудников полиции за нарушение прав человека, таких, как пытки, лишение свободы, похищения и убийства политических диссидентов[149].

По сравнению с военными лидерами Бразилии, Аргентины и Уругвая, чилийский президент Пиночет не собирался отказываться от власти главным образом потому, что опасался слишком высокой цены, которую гражданское правительство заставит заплатить военных и связанные с ними высшие слои общества. В Чили наблюдалась более резкая поляризация на левых и правых: левые профсоюзы, марксистские политические партии (социалисты, коммунисты) и радикальные католики пользовались большей поддержкой народа, чем в остальных трех южноамериканских странах. Поддерживаемый этими силами президент гражданского правительства Сальвадор Альенде (1970–1973) проводил политику перераспределения доходов между богатыми и бедными. Пиночет и его союзники из высших слоев общества, которые были против подобных программ, решили предотвратить реставрацию любого выборного левого правительства. Сложить с себя официальные полномочия президента Пиночет согласился только после того, как некоторые предприниматели (водители грузовиков, торговцы), часть военных (офицеры военно–морских и военно–воздушных сил) и посол США в Чили Гарри Дж. Барнс–младший убедили его в необходимости введения гражданского правления. Потерпев поражение в 1988 г. на плебисците, дававшем избирателям право согласиться или нет на следующие восемь лет его правления, Пиночет признал результаты президентских и парламентских выборов 1989 г. На этих выбоpax оппозиция выдвинула в президенты кандидата от христианско–демократической партии Патрицио Альвина: ему отдали голоса 55% избирателей. Возглавляя до этого сенат, Альбин получил поддержку консерваторов, центристов и демократических социалистов (фракции Нуньеса), пообещав не только сохранять некоторые направления экономической политики, но и развивать гражданские свободы, а также развернуть программы помощи обездоленным чилийцам.

Несмотря на то, что корпорации крупного бизнеса, входящие в Конфедерацию производства и коммерции и Общество промышленного развития, поддерживали правую оппозицию, они скооперировались с избранным гражданским правительством и даже предоставили профсоюзам право заключать коллективные договора на период, пока Альбин будет проводить неолиберальную политику. Его программы включали контроль за денежной массой, приватизацию, вывод чилийских товаров на мировой рынок' умеренные уступки рабочим в плане повышения зарплат, налоговые льготы, дешевые кредиты и субсидии частному бизнесу. Для неолиберальных руководителей корпораций политика, стимулирующая экономический рост, была важнее эгалитарных мер, расширяющих социальные блага. Ослабленные военными репрессиями профсоюзы и раздробленная социалистическая партия согласились отдать приоритет демократизации политической системы перед социально–экономическим равенством.

Несмотря на выборы президента и парламента, чилийские вооруженные силы продолжали оказывать большое влияние на гражданских лидеров. Чтобы уменьшить политические издержки, связанные с установлением гражданских институтов, Пиночет оставался главнокомандующим и назначил своих сторонников главами многочисленных, сильных и независимых правительственных ведомств, включая Верховный суд, Совет национальной безопасности, Банк Чили, Комиссию по надзору за средствами массовой информации и ряд государственных предприятий (по выплавке стали, добыче меди, электричество и транспорт). Его люди занимали важные государственные и судейские посты, руководили учебными заведениями. Военным судам были даны полномочия привлекать к ответственности граждан, обвиняемых в создании угрозы безопасности Чили, нарушении внутреннего порядка и оскорблении национальной чести. Армия контролировала тайную полицию. Военные и сотрудники органов безопасности, ответственные за репрессии — пытки, казни, похищения, исчезновения людей, — были амнистированы. Военные продолжали пользоваться экономическими привилегиями: в отличие от зарплат государственных служащих их зарплаты индексировались пропорционально темпам инфляции. Они могли приобретать акции приватизированных государственных предприятий по ценам ниже рыночных; 10% доходов от меднорудной промышленности получили военные. Так, при официальной власти гражданских лиц Чили функционировала как конкурентная олигархия с явно выраженными бюрократическими авторитарными чертами, а не как плюралистическая демократия с широким участием масс. Эта элитистская согласительная форма снижала потери военных, сопряженные с передачей ими некоторых формальных правительственных полномочий гражданским лидерам[150].