Русалочья удача. Часть 1 (СИ) - Рубцова Налия

Горислава только хмыкает в ответ. Ей плевать, что будет со злыми девочками – она не собирается их прощать. Ей плевать, сколько чужих грехов на неё навесят – она не собирается молить о прощении...

…Нет. Не может вспомнить. Наверное, что-то приснилось. Горислава поставила ведро на край колодца и ополоснула лицо холодной водой. Затем, как крапивой ужаленная, принялась нащупывать на поясе нож – и вздохнула с облегчением, нащупав. Погодите-ка, почему ей казалось, что она его потеряла? Что за дурацкий сон ей снился? И куда убежала Купава?!

«Если с сестрой что-то случилось, я убью вас всех. Закончу то, что начал Голодный Волк. Не в этой жизни, так в следующей. Обещаю», – это говорит она, голос хриплый от гнева. И насмешливый ответ матушки Осоки: «Слова истинного змея. Ты можешь носить сиверскую одёжку, но ты дочь своего отца».

– …Говорите, потонул? – из попыток вспомнить сон Гориславу вырвали оживлённые голоса женщин неподалёку.

– Ага! Этого слепого опять к воде потянуло – Дорофей его пытался вытянуть, да сам… Тела так и не нашли. Ульяна всё рассказала – говорит, бросилась на помощь, но только Данилу и успела вытащить…

– Храни нас Финист! Страх-то какой!!

Даниил стоит на коленях перед русалкой Осокой, дрожа всем телом. Слова, слетающие с губ Осоки, холоднее любого льда: «Вернуть тебе зрение? С чего ты взял, что мы это можем? Даже если могли бы… Ты обычный убийца. Мы же служим богине жизни. Тебе среди нас не место».

Горислава снова плеснула себе в лицо гость холодной воды, пытаясь избавиться от странного головокружения.

Даниил обнимает тело Дорофея и воет, как выла над телом дочери Макария – «Брат! Брат!! Прости, я не хотел! Проснись, проснись!».

Да что это такое! Голова трещит, как с похмелья, хоть вчера она не пила. Не пила ведь? Горислава потёрла лоб, и только тогда заметила, что на пальце, от которого она собственноручно отковыряла ноготь, нет повязки. Более того, сам угльно-чёрный коготь на месте!

Змеиня выругалась, поспешно сжав руку в кулак. Люди, которые толклись около колодца, посмотрели на неё неодобрительно, но Гориславе дела не было. Она зашагала прочь. Её смурная голова наконец-то вспомнила, что Купава собиралась сделать какую-то глупость в компании степнячки Оюун.

Значит, нужно было искать их обеих.

***

Нэргуй лежал на лавке в сумрачном домике Ульяны. Он был бледен, на повязке, перетягивающей его грудь, темнели пятна крови. Но дышал ровно и спокойно. Оюун стояла на коленях рядом с ним, сжав его руку и прижавшись к ней губами. Она бормотала что-то на своём языке – то ли заклинание, то ли молитву. То ли просто извинялась.

– Ты скажешь Владычице Белояре, что зелье на неё не подействовало? – тихо сказала Купава Ульяне. Та покачала головой.

– Как видишь, я бунтарка. Змею вот не дала сдохнуть. И промолчу о том, что степная ведьма вспомнила всё, стоило ей погреться у очага…

Оставив Оюун с Нэргуем, они вышли во двор и уселись на скамью с видом на курятник. Куры уютно и успокаивающе квохтали.

– Не нравится мне всё это, – сказала Ульяна, подаваясь вперёд и облокачиваясь на собственные колени.– До чего мы дошли. Я как узнала, что девчонки с твоей сестрой чуть не сделали и с этой степнячкой, меня как ухватом огрели. Разве это угодно Богине?

– Сомневаюсь, – вздохнула Купава.

– Вот и я сомневаюсь. Ну ладно отомстить Шоно и его ублюдкам, сама их ненавижу. Ладно даже его детям. Но Оюун-то его пра-правнука какая-то, а твоя так вообще степи не нюхала…. Эх… – она откинула со лба медную прядь, – А ты нашла, что искала?

Купава ничего не ответила, сосредоточившись на попытках схватить пальцами ног соломинку. Затем спросила:

– А что вы будете делать со слепым?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Даниилом-то? Ничего. Мне после того, что случилось, и видеть его лишний раз не охота. Зарезал своего поводыря, как свинью какую… С головой у него в не в порядке. Ты тему-то не переводи. Скажи, тебя действительно допустили в тайное святилище? И что ты там увидела?

Купава молча размотала ткань на запястье.

– Понятно, – сказала Ульяна с сочувствием, увидев, что поверх синяка по запястью Купавы идёт алая полоса. – Клятва молчания. Ты не может рассказать, иначе твоя рука начнёт гнить, и это убьёт тебя. Знаю. Сама такой ношу.

– Это было обязательно? Я бы и так никому не рассказала, – сказала Купава, пытаясь сдержать дрожь в голосе. Владычица Белояра холодно улыбнулась.

– Если так, то заклятье не причинит тебе вреда, – сказала она. – Ты не должна никому рассказывать, что увидишь в тайном святилище. И о нашем граде – тоже. А теперь иди; к Богине всегда входят в одиночестве.

Купава покрепче сжала стеклянный браслет – и шагнула вперёд. Вход в святилище был в сырых пещерах под бывшей церквой, но склизские ступени лестницы уходили ещё ниже. Волшебную свечку у неё отобрали, никакого другого источника света тут не было, так что Купаве пришлось идти в кромешной темноте, отчаянно цепляясь за стену, чтобы не поскользнуться и не упасть. До сего дня русалка была уверена, что отсутствие света её не пугает – на дне речки не больно-то светло даже днём – но сейчас она поняла, насколько ошибалась. Темнота змеёй обвивалась вокруг сердца, и то отчаянно вопило: бежать, бежать, бежать прочь! Назад к свету, к солнцу красному!! Но Купава только сжимала крепче стеклянный браслет, заставляя себя думать о том, ради кого она пошла на всё это. Ради кого рисковала жизнью сестры и своей собственной. Она не помнила его лица и имени, помнила только глаза – и то, как сладко-сладко сжималось сердце, когда их взгляды встречались.

– Я иду к тебе, – прошептала она в темноту. – Не важно, сколько железных ботинок я стопчу по дороге, я всё равно дойду... Дождись меня, любимый.

Ступеньки кончились неожиданно, превратившись в гладкий склон, и Купава только ойкнуть успела, прежде чем соскользнула в воду. Холодная и неподвижная вода словно была продолжением темноты, но пугала меньше – всё-таки это была родная стихия русалки. Подчиняясь чутью, она не стала пытаться выплыть, позволяя себе погружаться всё глубже и глубже, пока не увидела тусклый свет, который превратился в бесформенный белёсый силуэт. Сначала он показался Купаве кучей снега вроде тех что остаются весной в оврагах, но потом она поняла что это спящий лебедь. Причём огромный!

– Богиня Жива? – спросила она нерешительно. Лебедь пошевелился и вытащил голову из-под крыла. Голова была человеческая и женская, с нежными, мягкими чертами, и золотыми волосами; глаза Живы были зелёные, как свежая майская зелень. Богиня расправила крылья и потянулась, как самая настоящая птица.

– Дитя, – она не шевелила губами, но голос, юный и певучий, звучал у Купавы в голове, – приветствую тебя. Здесь, в утробе матери-земли, есть ответы на все вопросы. Но ты можешь задать только три. Один за Матерь-землю, другой за сестру-Жизнь, третий за сестру-Смерть. Спрашивай же.

Три вопроса! Всего три! У Купавы их было много тысяч. Действительно ли умерли боги? Если они умерли, то с кем она сейчас говорит? Существует ли Финист или его придумали южные священники? Как ёжики заводят детей, в конце концов, раз у них везде колючки?! Она глубоко вздохнула, заставляя себя успокоиться, и задала первый вопрос:

– Как мне вернуть память?

Птица прикрыла глаза, словно прислушиваясь к кому-то.

– Иди на полночь. Там, где сокол свил гнездо рядом с ласточкой, есть источник у корней дуба. Глоток из него вернёт тебе память, – ответила наконец она.

Ох. Снова святилище. Она и этим-то по горло сыта. Сжав покрепче стеклянный браслет, она задала второй вопрос, желая и боясь услышать ответ: