Тибетское пророчество - Мэйдлин Брент

Мне вспомнился день, когда я впервые пришла в "Приют кречета". На мне были ветхие юбка и соломенная шляпка, из ботинок торчали пальцы. Здесь меня чудесным образом одарили огромным доверием и любовью, дали образование, дали работу. Теперь никто уже не может отнять у меня этих полученных в прошлом даров. Но, обретя здесь счастье, я здесь же его и потеряла, ибо никогда не смогу быть до конце счастлива, зная, во что превратилась Элинор. Забыть же о ней я не смогу никогда.

В соответствии с решением, принятым накануне, я съездила на ферму Стэффорда и до завтрака успела вернуться к себе в комнату. Миссис Берке прислала его с Бриджит, но у меня не было аппетита, и я почти не притронулась к еде. Я попросила Бриджит сообщить мне, когда мистер Куэйл уйдет в «Круглую комнату», и как только она постучала, я спустилась вниз и около часа потратила на то, чтобы привести в порядок свой офис и кабинет мистера Лэмберта.

Я забрала все рукописи и рисунки Элинор, находившиеся у меня, а также все неоконченные работы мистера Лэмберта, вполне отдавая себе отчет, что не имею права так поступать, но у меня было скверное предчувствие, что если они останутся в распоряжении Вернона Куэйла, он их просто-напросто уничтожит. Этого я допустить не могла.

Все сложив, я послала за молодым Уильямом, чтобы он отнес мой багаж вниз, в большой зал. Я попрощалась со слугами, включая старого Доусона и его помощников, сделав исключение только для Торпа, нового слуги, нанятого Верноном Куэйлом, а потом пошла в конюшню и минут десять разговаривала с Нимродом и другими лошадьми, объясняя им, что уезжаю. Тут появился молодой Уильям, чтобы запрячь Салли в двуколку, и мы вместе пошли к дому. Я поднялась к себе, надела шляпу и перчатки, затем направилась к Элинор. Я постучала в дверь ее комнаты. В течение всего времени я старалась сосредоточиться на делах, быть энергичной и сдержанной, ибо в противном случае мне, несомненно, трудно было бы сдержать слезы.

Войдя, я застала Элинор сидящей на стуле около окна, на столике рядом с ней стоял стакан молока. На ней был наглухо застегнутый синий халат, длинные рыжие волосы распущены, лицо утомленное. Меня захлестнуло смешанное чувство гнева, жалости и полной беспомощности. Хотя мне хотелось расплакаться, я каким-то образом сумела заставить себя, подойдя к ней, изобразить улыбку.

– Джейни, – сказала она, – я так рада, что ты пришла попрощаться. Я боялась, что ты… не захочешь.

Я сняла перчатку, взяла ее холодную руку и наклонилась к щеке, чтобы поцеловать.

– Как ты могла так подумать? Каждый день мои мысли будут о тебе. И я пришла не просто проститься, милая Элинор, я хочу еще раз поблагодарить тебя. Я выросла без матери или сестры", но ты заменила мне обеих, и к тому же была самым дорогим моим другом.

Губы у нее задрожали, и она отвела глаза.

– Но как же ты устроишься, Джейни? На что ты будешь жить?

– Я прекрасно устроюсь, глупышка. Вспомни только, что у меня было, когда я пришла сюда. А теперь средства, оставленные твоим отцом, ежегодно приносят мне сто фунтов, и я научилась выполнять разную работу, так что беспокоиться не о чем.

– Куда ты поедешь?

– О, с этим все уже решено. Знаешь маленький коттедж по дороге к ферме Стэффорда?

– Тот, в котором жил отец Тома Стэффорда?

– Да. С тех пор, как он умер в прошлом году, дом пустует. Там всего две комнаты, одна наверху, другая внизу, и кухня, но мне этого вполне достаточно. Утром я ездила к мистеру Стэффорду и договорилась, что сниму коттедж за два шиллинга в неделю. – Я сжала ее руку. – Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, милая Элинор, просто пошли за мной. Я приду, и никто и ничто меня не остановит.

Она прижала мою руку к щеке и тихо рассмеялась странным смехом.

– Моя неистовая Джейни, которая разбила нос Большой Алисе потому, что та сказала плохое про ее друга Мистера. Помнишь, ты рассказала мне об этом в первый день?

Я кивнула.

– Я думала, что из-за этого ты не захочешь меня оставить.

– Да я скорей выбросила бы золото, Джейни. Такую дружбу не купишь. Я могла только заслужить ее, как заслужил Мистер.

Отпустив ее руку, я потянулась к своей цепочке под платьем.

– Помнишь его подарок мне, Элинор? Серебряный медальон с золотой звездой и стихами на хинди.

Только что я видела проснувшуюся было прежнюю Элинор, но вот все ее оживление снова исчезло, как будто кто-то одним глотком выпил все ее силы.

– Да, дорогая, я что-то такое припоминаю, – вяло ответила она, потирая висок. – О чем эти стихи? Меня теперь часто подводит память.

Я уже держала медальон в руках. Глядя на него, я прочла перевод, навсегда оставшийся у меня в памяти.

Это знак, что напомнит тебе о друге.Не для удачи он,Не для защиты от врагов иль злой судьбы,Всего лишь для того, чтоб помнить.Храни его, пока не станет нужен другу он,Которому отдашь его ты с легким сердцем,Чтобы идти своим путем.

Я взяла руку Элинор и вложила в нее медальон с цепочкой.

– Пожалуйста, носи его иногда ради меня, – прошептала я.

– О Джейни…

Отворилась дверь и вошел Вернон Куэйл.

– Доброе утро, дорогая. Доброе утро, Джейни. Я вижу, вы собрались уезжать.

– Доброе утро, – я ограничилась этими словами, ибо не собиралась прощаться с Элинор в его присутствии.

К моему разочарованию, он закрыл дверь и направился к нам. Элинор не шевелилась. Рука ее по-прежнему сжимала медальон со свисавшей цепочкой. Вернон Куэйл остановился, его серебристые брови слегка поднялись.

– Что это такое, Элинор?

Я ответила за нее:

– Это всего лишь небольшой подарок от меня, мистер Куэйл.

– Можно мне взглянуть?

Протянув руку, он взял медальон с ладони Элинор, и я заметила, что черты его мертвенно-бледного лица слегка исказились, и он едва слышно ахнул. Казалось, он вот-вот швырнет медальон на землю, но этого, однако, не случилось. Он положил медальон на стол и уставился на него, потирая руки так, будто пытался смыть с них прикосновение к медальону.

Никогда на моей памяти он не обнаруживал свои эмоции столь откровенно, хотя какого рода чувства он испытывал, я понять не могла. Губы его сжались, глаза сузились. Он прекратил потирать руки и опустил их вниз, погрузившись в какую-то странную неподвижность, заставившую меня вспомнить Рильда, когда я последний раз стояла перед ним в Галдонге, и он предсказывал мое будущее.

Внезапно из горла Вернона Куэйла донеслись какие-то неприятные звуки, словно у него с равными промежутками резко перехватывало дыхание. Лишь спустя несколько секунд я с содроганием поняла, что он смеется. Когда его отвратительный смех прекратился, с лица Куэйла исчезло напряжение, расслабилась и его фигура. Не сводя глаз с медальона, он спросил: