Тибетское пророчество - Мэйдлин Брент

Я бы ни за что не поверила, что эта комната может так измениться. Мое первое впечатление было, что она стала вроде светлее – да, со всех окон были сняты занавески. Пол был выложен белой плиткой, мебель – жесткая, из отполированного черного дерева, совершенно лишенная обивки – выглядела довольно странной. В комнате стояли два кресла, широкая деревянная скамья с высокой спинкой, табуретка с восьмиугольным сиденьем и полукруглый письменный стол.

Два сектора комнаты были покрыты полками с сотнями книг, многие из которых, судя по переплету, имели весьма почтенный возраст. В другой сектор оказался встроен стеллаж с раковиной и водопроводным краном над ней. На стеллаже стояли реторты, пробирки на специальных подставках и горелка Бунзена. Выше размещались десятки стеклянных бутылок, наполненных порошками и какими-то веществами самых разных цветов. В четвертом секторе на полках находились свитки, а рядом с ними на стене висела карта звездного неба, с виду очень древняя. Пол посредине комнаты был пуст, но во всех углах лежали длинные коврики – яркие и со странным рисунком, который, однако, явно свидетельствовал об их восточном происхождении.

В помещении было много и других предметов, потому что "Круглая комната" была большой, но я просто не могла все их сразу охватить взглядом. К тому же меня что-то раздражало. Я медленно огляделась вокруг в поисках источника растущего раздражения. И тут, вспомнив, как улыбнулся Вернон Куэйл, впервые увидев "Круглую комнату", я поняла, в чем дело. Как я уже говорила, комната была несимметричной, окружность была до некоторой степени искажена. И вот эта искаженность, асимметрия стали ключевой темой во всей обстановке. В мебели, в декоре, буквально во всем присутствовала хоть и легкая, но несомненная несоразмерность.

На белых стенах между полками был выписан вроде бы простой рисунок из черных линий. Однако формы, которые принимали эти линии, утомляли глаз, создавая неприятную оптическую иллюзию неровности и многомерности. Стулья стояли достаточно ровно, но вместе с тем были каким-то особенным образом искривлены в различных направлениях. Поверхность стола была не совсем полукруглой, но и по-иному ее назвать тоже было нельзя. Я почти не сомневалась, что она не была ровной, как и поверхность полок, но в какой-то мере здесь мог быть и обман зрения. Когда я пригляделась к одной из ковровых дорожек, то заметила, что она сужается, и опять же неровно, причем она была не обрезана, а именно так и выткана.

Ни одна вещь в "Круглой комнате", похоже, не была совершенно круглой, квадратной, прямой или симметричной по форме. В отсутствии симметрии, обнаруживающейся в комнате Вернона Куэйла повсюду, не было ничего артистичного, ничего изящного. Все вместе производило впечатление злобного уродства, оскорблявшего зрение и словно бы наслаждающегося неприятным эффектом, которое оно производит.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил Вернон Куэйл.

Я подчинилась, и он опустил занавеси на двух маленьких окнах. Они были синими, с треугольным золотым рисунком, но и этот рисунок тоже создавал тяжелую оптическую иллюзию, раздражающую зрение. Я вспомнила изысканный вкус Элинор, которому так завидовала, и удивилась, как она может находиться подолгу в этой комнате, да и как вообще кто бы то ни было в состоянии жить среди подобных чудовищных форм и рисунков. Словно прочитав мои мысли, Вернон Куэйл сказал:

– Если сознание хочет полностью освободиться от эмоций и стать подлинно объективным, его следует приучать не обращать внимания на внешние пустяки.

С этими словами он подошел к небольшому шкафу.

Я плохо поняла, что он говорит, и не поняла бы вообще ничего, если бы в свое время не слышала разговоры монахов и лам в Смон Тьанге. Я знала, что они выполняли разные обряды и предавались всяким упражнениям для того, чтобы воспитать в себе равнодушие к материальному миру, однако это делалось ради роста в них духовного начала, чего, бесспорно, нельзя было сказать о Верноне Куэйле.

Он обернулся, и, увидев, что у него в руках, я похолодела. По телу у меня пробежали мурашки, и ощущение было такое, что волосы на голове встали. На черно-белом мозаичном подносе стояла небольшая чаша из флинтгласа, а рядом с ней высокая бутыль с черной жидкостью вроде чернил. Поставив поднос на стол, он уселся, налил черную жидкость из бутыли в чашу и поставил ее на другой край стола, где сидела я.

– Будьте любезны, возьмите чашу в обе руки, – произнес он голосом, лишенным всяких эмоций, – и смотрите на поверхность жидкости. Ни о чем не думайте. Просто смотрите.

Я сидела выпрямившись, все мои мускулы напряглись, руки крепко вцепились в поручни стула. Я едва прохрипела:

– Нет!

– Простите? – Его блеклые глаза были так же холодны, как обычно, красивый голос так же сочен, но я заметила, что его толстые губы сжались.

– Нет, мистер Куэйл, – решительно заявила я. – В Галдонге такая вещь использовалась для того, чтобы погрузить прорицательницу в транс. Я не желаю подвергаться месмерическому воздействию, или как это там называется.

– Месмерическому? – Он провел рукой по редким серебристым волосам, и на его лице отразилось презрение. – Франц Месмер был невежественным шарлатаном, новичком, который… – Он остановился, пожал плечами и сделал вялый жест в сторону чаши. – Однако продолжим. Это всего лишь средство активизации памяти. Мне интересно побольше узнать о Чома-Ла, и я полагаю, что вы можете знать больше, чем вам удается припомнить. Черная жидкость помогает разуму сосредоточиться, а это, в свою очередь, создает условия для того, чтобы с помощью правильно поставленных вопросов открыть двери памяти. Это простая научная процедура и совершенно безвредная.

Я удивленно вытаращила глаза.

– Научная?

– О да, – мягко сказал он. – О да, Джейни, научная. Что бы там ни говорили узколобые дураки, которые пишут учебники.

Я встала, сердце бешено колотилось.

– А Элинор тоже этим занимается? Вы заставляли ее смотреть в чашу?

Его глаза стали совершенно безжизненными, и я почувствовала, что, кажется, вся сжимаюсь под его взглядом, но заставляла себя выдерживать наваливающееся напряжение, несмотря на то, что лоб покрылся потом.

– Вы позволяете себе дерзости, – проговорил он наконец. – Что делает моя жена, вас совершенно не касается. Будьте любезны, возьмите чашу.

Я отрицательно покачала головой.

– Не хочу вас обидеть, но я не намерена этого делать. Ненавижу подобные вещи. Мне не нравится, когда люди впадают в транс, предсказывают будущее или совершают нечто, представляющееся магическим. Я насмотрелась всего этого во время жизни в Смон Тьанге и считаю подобные занятия нездоровыми и отвратительными.