Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

часто были и владельцами собственности. Поэтому конфликт между интересами абсолютистского режима и интересами частной собственности и предприятий проявлялся нередко в первую очередь как конфликт между отдельными членами правящего класса или даже как столкновение их интересов. Почему же эти люди ставили свои бюрократические интересы выше собственнических?

Бюрократические интересы способствовали поддержанию деспотического порядка

Гражданские или военные чиновники, служившие аграрному деспотизму, являлись частью в бюрократической иерархии, которая в целом имела больше власти, доходов и престижа, чем все остальные группы общества. Конечно, пост, который бюрократ занимает сегодня и который он надеется занять завтра, несет в себе риск полного уничтожения своего владельца, соответственно бюрократ никогда не чувствует себя в безопасности. Впрочем, при тотальной власти богатый человек тоже не чувствует себя спокойно, и опасность его положения отнюдь не умаляет то удовлетворение, которое он испытывает от активного участия в играх и привилегиях тотальной власти. Таким образом, не только члены бюрократического класса, которые не подвергают сомнениям принципы абсолютистского режима, но члены правящего класса, занимающие разные посты, столкнувшись с Большим Конфликтом, агрессивно защищают привилегии бюрократов, а также доходы и престиж, которые они имеют при существующей власти.

Узкое и чересчур упрощенное толкование лишь затеняет смысл понятия, утверждая, что все сводится к интересам одного человека, автократического правителя. Разумеется, деспот стремится сохранить свою абсолютную власть, но, не имея эффективного правительственного аппарата, не может достичь своей цели. Короли средневековой Европы наслаждались неограниченной властью не меньше, чем их византийские коллеги. Но вторые добились успеха, которого не знали первые, поскольку интегрированная византийская бюрократия поддерживала такую систему абсолютной власти, которая отвечала не только интересам суверена, но и членам аппарата. Вассалы же западных королей оберегали и воспроизводили свои привилегии, сохраняя королевскую власть в раздробленном состоянии и под своим контролем.

Можно ли считать выдающееся положение армии в определенных агроуправляемых странах признаком феодальной раздробленности? Военные чины такими же служащими государственного аппарата, как и гражданских чиновников? И если первые века существования Римской империи что-то да доказали, то именно это. Ибо римский абсолютизм достиг своего расцвета в первые века существования этой империи.

Кристаллизация деспотической власти в Московском государстве потребовала значительной бюрократической активности; но подавляющее большинство новых служилых людей поддались диктату оружия, а не гусиного пера. Тот факт, что в поздней Византийской империи руководители военного сектора государственного аппарата прославились и как политические лидеры, говорит об усилении давления иноземной агрессии. Но это вовсе не означает, что служба этих людей своему правительству была ограничена какими-то сроками или условиями, как служба баронов и феодального класса в целом.

Поздняя Византия: маразм вместо творческой трансформации

Следует помнить об этом, пытаясь оценить влияние крупной собственности на общество поздней Византии. В течение первых веков существования империи земельная собственность увеличилась, однако государственная защита крестьянских владений и периодическая конфискация крупных поместий сильно мешали этому развитию (Харди Э.Р. Крупные поместья в византийском Египте). После 1071 года контроль ослаб, но государство по-прежнему управляло сельской экономикой страны. В отличие от аналогичных процессов, происходивших в феодальной Европе, передача кадастра из общественного в частные руки «никогда на Востоке не случалась». А прониары, хотя они могли обогатиться лично, вынуждены были отдавать большую часть собранных налогов правительству (Острогорский Г. История Византийского государства).

После интерлюдии Латинской империи Византия как государство никогда уже не имела своего прежнего авторитета. Землевладельцы были уже достаточно сильны, чтобы удержать за собой гораздо большую часть национального дохода, чем раньше, но они не смогли сплотить свои ряды. Ни крупные землевладельцы, ни представители мобильного городского капитала не смогли создать корпораций, охватывающих всю страну.

Частные владения теперь были многочисленны и обширны, но не имели должной организации. В отличие от соответствующего развития на Западе рост крупной частной собственности не привел к появлению нового общества. Он смог только ослабить и парализовать старое.

Необыкновенная живучесть царской бюрократии

После 1204 года традиционный деспотичный режим на время сменила Латинская империя. Могло ли быть так, что квазифеодальные институты этой империи (и врагов Запада в Константинополе в целом) так сильно повлияли на бюрократический абсолютизм в Византии, что она уже не смогла вернуть себе прежнее могущество? Иными словами, удалось ли сельским и городским собственникам парализовать работу византийского правительства в последние века ее существования только потому, что внешние силы сломали хребет деспотической власти?

Для ответа на этот вопрос следует обратиться к опыту царской России. Избавившись от ига, Россия еще несколько раз подвергалась нашествиям, но до демократической революции в феврале 1917 года абсолютистское правительство никогда до конца не уничтожалось. Индустриализации России в XIX веке очень помогли западные субсидии. Иностранные деньги вкладывались в частные (капиталистические) предприятия, увеличивая вес собственнического сектора. А на мысли и поступки русских очень сильно повлияли западные идеи и методы. Но все эти внешние влияния не уничтожили абсолютистского характера государства. Отношение царской бюрократии к собственническим силам – и, неизбежно, также и к трудовым – продолжало определяться условием, которое давно уже действовало в традиционном русском обществе. И это условие было и осталось таким, как и прежде, – абсолютное превосходство бюрократии.

Хозяева государственного деспотического аппарата отвечали на изменяющуюся историческую ситуацию изменением своего отношения к ней, и до 1917 года они не отказались от своей тотальной власти. Когда в начале XVIII века стало ясно, что для обороны страны жизненно необходимо развивать промышленность, царское правительство не удовлетворилось одним лишь надзором и регулированием новых отраслей промышленности, чем занимались абсолютистские правительства Западной Европы. Вместо этого оно напрямую руководило большей частью тяжелой промышленности и, в добавление к этому, еще и частью легкой[32], вероятно используя для этого большую часть рабочих страны, которых приписывали к предприятиям[33].

Век машин породил много проблем и в аграрном, и в промышленном секторах экономики. Правящая бюрократия справлялась с этими проблемами – без сомнения, с большим трудом, но ей еще удавалось сохранять свою гегемонию. Царский режим освободил крепостных крестьян, но сохранил строгий надзор за деревнями, которые управлялись квазивосточным способом. В течение последних десятилетий XIX века русское правительство с помощью прямых и косвенных налогов, по-видимому, изымало у крестьян почти всю сельскохозяйственную продукцию, которую они произвели, то есть почти половину их суммарного дохода (Степняк. Русское крестьянство).

И та же самая бюрократия, которая так строго блюла свои финансовые интересы, мечтала о том, чтобы земельная аристократия лишилась большей части своих поместий. Между 1861 и 1914 годами земельные владения аристократов сократились более чем на 40 процентов (Робинсон Г. Т. Сельская Россия при старом режиме). А программа реформ Столыпина, созданная в