Кладбище мертвых апельсинов - Йозеф Винклер

В съемной комнате в Риме в первую ночь мне приснилась горничная, над верхней губой которой были две струйки крови наподобие усов Гитлера. Она подошла ко мне, я протянул ей свои трясущиеся ноги, кровь потекла из ее рта по подбородку. Я в страхе проснулся и хотел разбудить Андреса, но был словно парализованный, прошло несколько минут, прежде чем я смог пошевелиться в постели. Я не произнес ни слова и с сильно бьющимся сердцем целый час лежал в ожидании сна. Вслед за этим мне приснился второй сон. Епископы и кардиналы в полном облачении умирали под градом пуль, мертвыми застывая в своих креслах, причем я не видел на их телах ран. Я подошел поближе к одному кардиналу и долго рассматривал его труп. Меня разбудил громкий звон монастырского колокола с улицы Толмино, который звонит каждую четверть часа даже ночью, в первые ночи давая мне спать лишь по пятнадцать минут.

Вы не подаете больше признаков жизни?! – Я пишу о смерти, мой дорогой!

Мне приятнее с мертвыми, они ничего мне не сделают и тоже люди.

Хорошо, что еще только февраль, и дерево перед моим окном не зеленеет, на нем нет листьев, и я могу из моей римской комнаты смотреть на улицу, надеясь увидеть хотя бы автомобильную аварию, что помогло бы развеять скуку. В конце концов, я хотел бы оказать первую помощь.

●●●

На улице я увидел человека в очках для чтения, читавшего приклеенную на стену газету «Унита». В руках мужчина держал два зеркальца, с помощью которых направлял свет уличного фонаря на газету.

С керосиновой лампой в руке я шел по зебре, разделявшей могилы Хуберта Фихте и Жана Жене.

На несколько десятых секунды в стеклянной витрине магазина церковных сувениров, где продаются статуи епископов, кардиналов, святых и дароносицы, двое полицейских на мотоцикле пересеклись с держащей пасхальную хоругвь статуей Христа в человеческий рост, упакованной в прозрачный пластик.

У меня задрожали колени, когда в Трастевере я бросил взгляд в парикмахерский салон и увидел сидящего перед зеркалом в инвалидной коляске мужчину, которого брил парикмахер. Парикмахер кивнул мне, говоря, что охотно побрил бы и меня, окажись я в инвалидном кресле, но для этого мне прежде нужно лишь невнимательно перебежать улицу.

В фильме по роману Альбера Камю «Посторонний» судья, желая вызвать раскаяние в душе убийцы Мерсо, которого играл Марчелло Мастроянни, достал из выдвижного ящика секретера серебряное распятие и сунул Мерсо под нос. «Знаете его?» – закричал он дрожащим голосом. Он как будто поднес Распятого к моему лицу. Несчастный и опечаленный, я откинулся на спинку кресла кинотеатра и закрыл лицо руками.

Девятнадцатого сентября, в день, когда должна потечь кровь святого Януария, святого покровителя Неаполя, неаполитанские дети приклеивали ко рту наклеивающиеся картинки с изображением святого Януария, затем отрывали крепко приклеившиеся ко рту картинки, так что на клейкой стороне бумажки оставалась пара лоскутков кожи, и губы детей начинали кровоточить.

Сегодня я должен был пять раз залезть в карман, чтобы бросить мелочь под ноги нищенке перед входом в кафедральный собор в Лидо ди Остия, в наказание заставляя ее сгибаться.

Увижу ли я когда-нибудь еще маленького мальчика, сидевшего с зеркалом в поле на окраине Рима и слепившего им черных муравьев?

Рота инвалидов войны в форме гусиным шагом маршировала – насколько позволяла инвалидность – между могилами еврейского кладбища.

В темноте распятия на груди монахинь блестели, освещенные светом автомобиля.

Я зажег две свечи, читая в дневнике Фридриха Геббеля про смерть его второго сына.

На прилавке мясника на улице Сен-Дени в Париже я увидел тушу убитого, но не разделанного кабана, окровавленная морда которого была засунута в пластиковый пакет. Я трижды спросил у продавщицы, сколько стоит вся туша, цена за килограмм меня вообще не Интересовала, прежде чем она оценила вес туши и дала ответ. С окровавленной тушей на плечах я шел вдоль Сены к кладбищу Пер-Лашез и там зарыл тушу рядом с уродливым надгробием Оскара Уайльда. Я проснулся с бьющимся сердцем и почувствовал, что мой затылок весь исколот черной кабаньей щетиной.

●●●

Действительно ли в каждой капле крови моей матери есть кладбищенская земля? Запах стебля подснежника в руке ребенка!

Дети, лежащие в детском отделении сумасшедшего дома в кроватках с решетками, не раз в страхе ворочаются с боку на бок, слыша последние крики животных, доносящиеся из расположенной неподалеку бойни.

Я страшно стыдился, когда дождливым вечером в Риме испытал страх смерти, смотря диснеевский фильм по телевизору, и, выпив пива, спокойно заснул.

Вместо пальцев я увидел на моей руке десять раков, которые ползли по кругу по некрологу в черной рамке. Я тщетно пытался разобрать имя умершего.

Со своей головой в зубах я плыву через Днепр в праздничном одеянии попа.

Нищий с постоянно звонящим колокольчиком на суставе руки и висящим на груди большим образом Девы Марии с серебряной тарелкой в руках кружит между людей на пьяцца Ротонда.

Если уж на то пошло, то пусть мою жизнь спасет зверь, а не человек, потому что я был бы до конца своей жизни обязан своей жизнью этому человеку, даже если бы он сказал: «Не надо благодарности!» Из-за одного только чувства долга, из-за того, что всей дальнейшей жизнью я обязан человеку, я бы обязательно покончил с собой.

Опуская письмо в щель римского почтового ящика, я тут же отдернул руку, как только оно стало падать, боясь, что не только письмо, но и моя рука упадет вслед за ним в почтовый ящик.

●●●

Кто был молодой бритоголовый мужчина в женском платье, свалившийся под деревом и оставшийся замертво лежать на земле, лицо которого было прикрыто коричневой оберточной бумагой? Мальчишка подошел к мертвому телу, снял с его лица бумагу, сложил ее и вложил в свой ботинок.

* * *

Епископ в парадных ризах с митрой на голове и крошками облаток в углах рта срезал пряди волос над висками пятнадцатилетней крестьянской девушки, а затем дал ей в руку распятие и возложил на нее монашеский венец. Ее усыпанное лепестками роз орденское платье, которое он держал на серебряном подносе, он окропил святой водой и окурил ладаном. Монахини состригли новообращенной остаток волос, повязали на стриженую голову белый платок, целомудренно сняли с нее, вытащив из-под белого ниспадающего халата, верхнюю одежду и грубое, льняное, пахнущее лавандой нижнее белье. Четки, что ей протянул епископ и которые она повязала вокруг своих бедер, состояли из позвонков одного из шести детских скелетов, найденных в пруду одного из римских женских монастырей. О доблестные Дева Мария и мученица Урсула, ты, убедившая целую свору в десять тысяч девственниц, что лучше принять смерть, чем запятнать свои целомудренные души тяжким грехом. Молись обо мне, чтобы и я столь же стойко противостоял моей плотской ненасытности и соблазнам мира сего.

* * *

В Анакапри священник, после многократных предупреждений, отлучил от церкви жителей, которые не пришли на исповедь даже раз в год, на Пасху, и вывесил список их имен на церковных вратах. Одетая в белое монахиня положила облатку на язык жертве землетрясения и замотала ему рот бинтом, закрепленным на голове. На облатке водяным знаком был изображен образ Madonna sulla Seggiola, где младенец Иисус убит обрушившейся стеной, на которой висел образ Madonna sulla Seggiola. С размозженным черепом и обагренными кровью руками младенец Иисус сидел на коленях своей непорочной родительницы. Желаю я умереть, как святые мученики, и жажду, чтобы рука Господа взяла меня из этой жизни. Смертью своей стражду я служить жертвой Господа, чтобы отдать свою жизнь во славу Отца моего Небесного. Два часа продолжался переезд кареты, в которой сидел папа Пий VI, по висячему мосту над разлившейся Треббией. Карета, ехавшая перед папской каретой, вместе с лошадью свалилась в воды потопа. Животное погибло, однако людям удалось спастись. Днем позже слуги под отвесной стеной снега и осыпающимися скалами ущелья понесли святого отца в портшезе. Пока он, не отрываясь, читал Библию, они шли, неся его по горам, утопая в глубоком, по колено, снегу, по талой воде, скользя по льду.

* * *

«Скорая помощь» и катафалк прибыли одновременно, после того как продавец газет на виа дель Корсо закрыл окровавленную голову разбившегося шестнадцатилетнего водителя мопеда розово-красным листом газеты «Corriere delio Sport».

* * *

На лестнице я увидел двух обсыпанных мукой повесившихся между механизмами мельницы женщин, которые все еще дергают ногами, несмотря на то что уже давно мертвы. Затем хозяин мельницы голым кулаком бил по голове мужчину, заколотив его в землю, словно стойку забора, в другом сне, приснившемся мне позже, когда одетый испанским тореро и испачканный кровью Господь из Назарета, расставив указательный и средний пальцы буквой V, вознесся на небо. Я проснулся, включил свет и записал этот сон. В четыре утра я вновь услышал вороний грай, раздающийся с только что успокоившейся улицы Бруно Буоцци. Пока я, выпрямившись, сидел на постели и понапрасну ожидал еще парочки вороньих криков, прислонившись к холодной стене, мне пришло в голову, что, по слухам, несколько лет назад убили восьмидесятилетнего отца теперешнего хозяина мельницы. Раньше мой отец-крестьянин отправлял молоть только что собранное зерно на эту мельницу, где также выпекали хлеб. Ребенком я каждую неделю забирал оттуда пять теплых, иногда даже еще горячих буханок хлеба, засовывал их в джутовый мешок, забрасывал их на свою худую детскую спину и на автобусе ехал домой.