По следам неведомого - Ариадна Громова

- Ведь они так и не нашли ничего - только то, что было в сокровищнице дворца и в храме! Они все время доискивались откуда же взялись эти груды золота, когда кругом ничего нет? Но так и не узнали! А ведь где-то они есть, эти сокровища инков? Кацик дал испанцам зато, чтоб они сохранили ему жизнь, золота, сколько они потребовали, - до черты, проведенной на стене. Но ведь не отдал же он последнее золото, не оставил же свое государство совершенно нищим, правда, Алехандро?

- Ну, допустим, - сказал я, хотя меня еще один вариант легенды об Эльдорадо мало интересовал. - Что ж из этого?

- То, что я хотел найти эти сокровища. И думал, что судьба дала мне в руки ключ от них! Я верил в золотой клад, как в счастье всей своей жизни! А теперь... а теперь вы говорите, что там нет золота, а есть Черная Смерть и... и все для науки! Но меня такая наука не интересует, я уже говорил! - и он в отчаянии закрыл лицо руками.

Признаться, в эту минуту я жалел не столько Мендосу, сколько себя и своих товарищей. Мне показалось, что вся эта сцена служит прелюдией к тому, что Мендоса откажется провожать нас в горы. Но оказалось, что я неверно понял его. Мендоса сейчас же добавил, что сам пойдет с нами д даже очень охотно: он рад помочь благородным людям, спасшим его от смерти; и к тому же эта работа не хуже других - трудная, но зато хорошо оплачивается... Но все его мечты о счастье рухнули, и он думает, что ему на роду написано остаться бездомным бедняком.

- Да разве вы бедняк, Луис? - удивился я.

- А разве нет? - горячо воскликнул Мендоса. - О, конечно, я одет лучше, чем инкилино, я не пью грязную воду и не ем их ужасную похлебку - нашу знаменитую чилийскую касуэлу! Но у меня нет дома и нет никакой опоры. У меня в банке лежат гроши на случай болезни. И то, если я долго проболею, то денег этих не хватит. Вот как живет Луис Мендоса! И все потому, что не везет! - Он с азартом стукнул кулаком по колену. - Не везет, Алехандро!

- Но, по-моему, с экспедицией вам все же повезло, - сказал я. - Ведь если мы добьемся успеха, то о вас будет говорить вся страна - да что вся страна, весь мир узнает ваше имя!

- Почему? - недоверчиво спросил Мендоса.

- Да ведь это величайшее научное открытие, а вы помогли в таком деле!

Я, правду сказать, не был вполне уверен, что Мендоса заслуживает в этом деле мировой славы, но хотел приободрить его. Я рассказал ему для примера о судьбе Норки Тенсинга, скромного непальского горца, а теперь национального героя Индии. Этот рассказ поразил Мендосу.

- К вам будут ездить корреспонденты! Вы будете рассказывать им всю эту историю. Вы будете водить их в то место, где нашли пластинки!

- Туда они не пойдут, - задумчиво пробормотал Мендоса. Туда тяжело идти.

Но глаза его уже загорелись, он выпрямился и принял молодцеватый вид.

- А ведь это, наверное, правда! - сказал он. - Слава... что ж, это тоже может дать свободу!

После этого разговора Мендоса повеселел, на лице его часто появлялась мечтательная и счастливая улыбка. Когда мы добрались до Сант-Яго, он заявил, что совершенно здоров (и правда, ребро уже срослось, в ноге трещины не оказалось), и целыми днями водил нас с Машей по городу.

В Сант-Яго было уже лето. Мы объедались клубникой, фигами и вишнями, бродили по прекрасным тенистым улицам этого древнего города, заходили в его великолепные мрачные соборы и в старинные дома, построенные на староиспанский лад с мавританским оттенком: с внутренними двориками-патио, с фонтанчиками и зеленью. Поднимались мы и на знаменитый холм Санта-Лючия, где в XVI веке разбил свой военной лагерь Педро де Вальдивия, основатель Сант-Яго; теперь здесь поставлен ему памятник. Богатый чилиец Мартинес превратил этот холм в чудеснейший сад. Там густо разрослись деревья, благоухают цветы; на холм ведет удобная дорога. Мы сидели в ресторане на холме и восторгались, глядя сквозь густую зелень на алые в закатном свете снежные вершины, висящие словно совсем рядом в хрустальном воздухе.

- Сеньор Мартинес был, наверное, необыкновенный человек! - сказал Мендоса. - Он потратил такую массу денег и труда, чтоб сделать подарок городу и стране...

- Он был, наверное, счастлив, когда увидел, как хорошо получилось, - поддразнил я Мендосу. - А? Наверное, не менее счастлив, чем тот, кто изобразил на своем теле историю Робинзона Крузо?

- Конечно, я думаю, что он был счастлив, - сказал Мендоса. - А почему вы об этом говорите, Алехандро?

- Потому, что счастье люди и в самом деле понимают по-разному. Но тот, татуированный, хотел быть счастливым для себя. Ведь не станет же он ходить голым по улице и показывать свои семьсот картинок, да и кому от них польза вообще? А Мартинес сделал доброе дело и для жителей Сант-Яго, и для нас с вами. Вот мы сидим тут и радуемся, видя эту красоту, и хоть сам он давно умер, а его вспоминают с благодарностью. По-моему, вот так надо понимать счастье.

- Как именно? - настороженно спросил Мендоса.

- А вот так, чтоб твое счастье было счастьем для людей. Иначе это будет свинство, а не счастье, - довольно резко пояснял я.

Мендоса долго думал, потягивая чилийское вино, кисловатое и душистое.

- Нет! - сказал он наконец. - Нет, Алехандро, я с вами не согласен. Это - счастье для великих людей. А что же делать простым людям? Они не могут осчастливить других. Разве из-за этого нужно отказываться от своего маленького счастья? Оно ведь так редко встречается в жизни! - И опять в его голосе прозвучала тоска и горечь.

- А если б вы были богаты, Луис, сделали бы вы что-нибудь такое, как Мартинес? - спросил я. - Что-нибудь большое?

- Если б я был богатьгм! Но я никогда еще не был богатым и не знаю, как чувствует себя человек, если у него много денег, - Мендоса мечтательно прищурился. - Но на большие дела нужен ум, фантазия, размах... А я - человек простой. Может быть, я просто жил бы в свое удовольствие, хорошо одевался бы, ел изысканные блюда, пил дорогие вина...

- А что же вы не упоминаете о женщинах, Луис? - несколько ехидно спросил я. Меня, признаться, злили взгляды, которые Мендоса бросал на Машу. В этот день мы гуляли втроем по городу, и Мендоса так много говорил о красоте "смелой русской сеньориты", что Маша совсем растерялась. Она сказала, что ее ждет Этель, и ушла. Я потом заметил Мендосе, что у нас не принято так вести себя с женщиной, а тем более - в присутствии ее жениха.

- Разве у вас ревнуют? - натянуто усмехнулся Мендоса. - А мне казалось, что в вашей стране живут ангелы... Но, простите, Алехандро, я не хочу шутить. Конечно, я слишком открыто выражал свой восторг. Но ведь женщинам это приятно! А добиваться любви сеньориты Марии... вы же сами понимаете, я не смею! И поэтому я думал, что вы не обидитесь.

Он сказал это так, словно был уверен: если б не я, он бы добился ее любви! Меня эта самоуверенность, конечно, разозлила. Поэтому я и спросил его о женщинах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});