По следам неведомого - Ариадна Громова

Но события на этом не кончились. Утром Мендоса проснулся и выполз из палатки. Костя Лисовский, увидев его, замахал руками, показывая, чтоб он отправлялся обратно; но Мендоса уселся на солнышке и покачал головой - мол, не собирается он ложиться, не до того ему.

Я подошел к нему и сказал, что в его состоянии надо лежать, тем более, что предстоит еще нелегкий обратный путь. Мендоса ответил слабым голосом, стискивая зубы от боли:

- Поверьте, сеньор Алехандро, лежать я не могу. Моя совесть нечиста перед вами, и я хочу покаяться. Пусть бог мне простит!

- Да вы ложитесь, сеньор Мендоса, а я посижу возле вас, сказал я, смеясь; меня насмешило торжественное выражение исцарапанного лица Мендосы.

- Вы согласитесь называть меня по имени? - вдруг очень робко спросил Мендоса, поднимая на меня глаза.

Я почувствовал, что ему это почему-то важно, и сказал:

- Пожалуйста, сеньор Луис!

- Нет, просто Луис!

- Ну ладно! Тогда и вы зовите меня просто по имени, - ответил я; мне, признаться, все эти сеньоры и сэры порядком надоели за дорогу.

Мендоса обрадовался.

- Спасибо, Алехандро! - сказал он, схватиа мою руку. Но тут же лицо его омрачилось. - Я только боюсь, что, узнав все, вы лишите меня своего доверия... Но все равно, я уже решил. Алехандро, прошу вас, позовите сюда ваших руководителей - я должен сказать нечто важное.

Я удивленно посмотрел на него, но он только кивнул головой и, устало закрыв глаза, прислонился к обломку скалы.

- Может быть, потом... - начал я.

- Нет, нет, Алехандро, дело срочное, я и так слишком долго молчал!

В голосе его звучала такая убежденность, что я, немного подумав, решил идти. В эту минуту Мендоса открыл глаза.

- Алехандро... сеньорита Мария - ваша невеста? О да, я знал это. У вас все девушки такие смелые?

- Все! - решительно заявил я, не зная, что ответить. Разве я знал до вчерашнего дня, что Маша способна на это? Ведь в Москве я ее чуть ли не трусихой считал...

Я привел Осборна, Соловьева и Мак-Кинли, и мы уселись около Мендосы. Мендоса оглядел нас всех, глубоко вздохнул и вдруг протянул нам что-то на раскрытой ладони.

Мы все дружно ахнули. Это была новая пластинка!

Мендоса молчал, печально улыбаясь. Осборн дрожащими руками бережно взял пластинку, и мы начали ее рассматривать.

Она была такая же серебристо-серая, как талисман Анга и по размеру тоже соответствовала ему. Только на ней не было ни схемы солнечной системы, ни географической карты; с обеих сторон ее покрывали мельчайшие значки, идущие сплошными рядами, без интервалов, - странные значки, похожие на отпечатки птичьих лапок (только по сравнению с такими птицами и колибри должна была казаться гигантом). Осборн в молитвенном экстазе смотрел на пластинку, и губы его беззвучно шевелились. Первым заговорил Мак-Кинли, как всегда резко и насмешливо:

- Ну-с, - сказал он, опять садясь на камень, - мы слушаем вас, сеньор Мендоса. Итак, откуда же у вас появилась эта интересная вещица? Фамильная драгоценность, не так ли? Материнское благословение?

Губы Мендосы дрогнули.

- Я знаю, - тихо сказал он, опустив глаза, - что вы вправе мне не доверять. Ведь я шел с вами и молчал! Но после того, как вы спасли мне жизнь...

- Да полно вам об этом! - грубовато, но уже добродушней перебил его шотландец. - Выкладывайте, как это к вам попало.

- Помните, я рассказывал о швейцарце и немце? Так вот, это они нашли. Я там с ними не был и ждал их внизу, но место знаю, могу найти. Они взяли оттуда еще много всяких удивительных вещей. Но все погибло...

Мендоса замолчал.

- Да рассказывайте же! - подбодрил его Мак-Кинли. - Как могло все погибнуть?

- Сначала швейцарец упал. Немец не стал его спасать. Он хотел один владеть тайной. Меня он сначала не боялся - я делал вид, что ничего не понимаю и ничем не интересуюсь. Даже когда он перерезал веревку, я ничего не сказал. Но он подсмотрел, что я прячу эту пластинку... я ее нашел в рюкзаке швейцарца. Немец все оттуда взял, а этой пластинки не заметил. И когда он это увидел, то понял, что я тоже владею частицей тайны и тоже хочу стать богатым и могущественным. И тогда он замыслил убить меня. Когда мы шли по такой же узкой тропе, как вчера, он хотел столкнуть меня в пропасть... Но я угадал его замысел и быстро упал на тропу, а он, размахнувшись, потерял равновесие и с криком полетел в пропасть. Быстрая река унесла его труп, и у меня не осталось ничего, кроме этой пластинки. Я надеялся, что в горы пойдет еще какая-нибудь экспедиция; я даже сам хотел снарядить экспедицию, но мне не везло: я никак не мог заработать достаточно денег!

- А вы ее показывали кому-нибудь, эту пластинку? - спросил Соловьев.

- Показывал? - с удивлением переспросил Мендоса. - О нет, конечно! Ведь это была моя тайна, моя надежда, моя мечта о свободе!

- Свобода - ведь это, по-вашему, деньги? Вы что же, думали - там сокровища лежат?

Мак-Кинли спросил это таким саркастическим тоном, что Мендоса нервно поежился.

- Конечно, я так думал, - упавшим голосом сказал он. Из-за чего же еще могут люди убивать друг друга?

- О, они всегда находили для этого достаточно причин! меланхолически возразил Мак-Кинли.

- Но я думал, что они нашли сокровища... сокровища инков! Хотя я не видел ни у немца, ни у швейцарца никаких сокровищ. Я думал, что они взяли с собой только указания, как найти тайник...

- А что же вы видели у них? Пластинки или еще что-нибудь? - перебивая друг друга, спрашивали мы.

Мендоса закрыл глаза, вспоминая.

- Были пластинки... - сказал он. - Разные пластинки желтые, серые, синеватые. Были еще разные вещи, очень яркие и красивые. Было что-то вроде рамки для портрета...

Соловьев вынул из бумажника цветные фотографии.

- Вот такая? - спросил он, протягивая Мендосе снимок голубой рамки из гималайского храма.

Мендоса всмотрелся с изумлением.

- Да, похоже, очень похоже! Только у немца она была зеленая.

- Так вот что, сеньор Мендоса, - сказал Мак-Кинли. - Вы, насколько я понимаю, хотите нас проводить в это место. А далеко оно? Покажите на карте, хоть примерно.

Мендоса долго изучал карту, потом уверенно ткнул пальцем в место к северу от Аконкагуа. Мы задумались. Идти далеко и трудно, Мендоса болен.

- Ну, что же, как это ни неприятно, джентльмены, но придется нам шока вернуться в Сант-Яго, - резюмировал Мак-Кинли.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Я уверен, что случай на тропе только ускорил признание. Мендоса и без того рано или поздно рассказал бы нам все. Недаром он так волновался все время, раздумывал - это ведь было заметно. Ему только трудно было поверить, что там, куда мы идем, нет золота, что наша тайна совсем другого рода. А, уверившись в этом, он заговорил бы. Теперь же получилось даже эффектней - а Мендоса, как истый южанин, любил эффекты.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});