Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой - Александр Колмогоров

Многим обязанная А. С. Суворину, публицистка Лухманова не побоялась однажды бросить вызов «Новому Времени», не в силах поступиться своей гражданской позицией.

Из «Письма к издателю» от 7 января 1901 года:

…Меня трудно заподозрить в пристрастии к еврейскому народу. Тем не менее, я скажу, что пьеса «Контрабандисты», поставленная на Литературно-художественной сцене[470], произвела на меня самое неприятное впечатление и искреннее сожаление.

Верование, молитвы, убеждения и религия евреев изображены в пьесе до того враждебно к остальному миру, что возбуждают ненависть и желание истребить этот народ, если мы не хотим дождаться, чтобы он, в свою очередь, стёр и поработил нас.

Вы, Алексей Сергеевич, считаете, что литература должна быть шире, чем политика, а я осмелюсь думать, что она должна идти рука об руку с ней в тех случаях, когда её откровенность может вызвать в толпе дурные чувства и страсти. Убеждена — пьеса, поставленная в провинции (где много евреев), возбудит против них огульное возмущение. Особенно унизительно и больно было видеть среди исполнителей ролей в таком «спектакле» актёров евреев. Моё впечатление от постановки тяжёлое, возбуждающее искреннее желание слышать, что сие творение снято с театрального репертуара. Н. Лухманова.[471]

В 1901 году появляются в печати новые комедии Надежды Александровны — «Кормилица»[472], «Женщина»[473], издаются сборник «Тринадцать рассказов» и цикл её нашумевших лекций под общим названием «Причина вечной распри между мужчиной и женщиной». Она по-прежнему читает их с благотворительными целями по городам центральной России, в частности, в Н.-Новгороде (в пользу студентов-нижегородцев Московского университета)[474], заседает в Обществе русских драматических писателей[475].

Летом 1901 года перчатку публичного вызова Н. А. Лухмановой по поводу её «Причины вечной распри» бросила учительница Вера Кудашева из села Михайловское[476].

С молодым задором, напоминая известную фразу О. Ф. Миллера[477] о семье,[478] девушка из крестьянской среды с возмущением отметала приписку разочарования и неудач, порождённых узкой средой лжи и обмана, другим слоям русского общества, в которой выросла и воспитывалась автор. Высмеивая сентенции Надежды Александровны о значении поцелуев в Англии и Франции на фоне романов Э. Золя, В. Кудашева указывала и на противоречивость самих её суждений, кроме тех мест, где сквозит ненависть писательницы к мужчинам и презрение к оступившимся женщинам, далёкое от христианского милосердия.

Касаясь желания всякой девушки выйти замуж, молодая учительница заверяла Лухманову, что любая из них всегда сумеет отвадить нахала и никогда не падёт, имея в душе материнский завет беречь себя!

После фиаско с «Возрождением» Надежда Александровна переехала с Эртелева переулка на Адмиралтейскую набережную, завела приёмы (по средам от часу до шести дня) и приглашала на них близких и нужных людей от литературы и театра. Из записки к И. А. Гриневской[479] от 10 ноября 1901 года:

Дорогая Изабелла Аркадьевна! Не откажите в удовольствии видеть Вас у меня в воскресенье 11 ноября вечером (и не только). Надо серьёзно поговорить о Вашей пьесе и о содействии в спектакле. Будут В. А. Колышко и другие. Примите мой сердечный привет…[480]

В этой же квартире находили кров и пищу и люди далёкие от искусства. Из объявления Лухмановой в газете «Биржевые новости» от 24 октября 1902 года: «Принимаются всякие пожертвования на Адмиралтейской набережной 10, в квартире 17, где я приютила женщину, не имеющую угла. Портниха А. Д. М-ва, пьяный муж ударил ножом. Пролежала 3 месяца в Елизаветинской больнице, болеет и бедствует, дошла до полной нищеты. Прошу помочь».

К 1902 году относится знакомство писательницы с одиозной, а ныне прочно забытой политической фигурой в рабочем движении начала XX века — священником Георгием Гапоном, будущим председателем печально известного (по событиям кровавого воскресенья 9 января 1905 года) «Собрания русских фабрично-заводских рабочих С.-Петербурга».

Общаясь в редакции одной из газет с тогда ещё 24-летним студентом Петербургской духовной академии и в значительной мере содействуя упрочению его карьеры в официальных кругах, Надежда Александровна с проницательностью цыганки и едкостью публицистки предостерегала пастыря:

…Вы ведёте себя бестактно, отец Георгий. Светские дамы ухаживают за Вами только потому, что в их романах не было попа, а сами по себе вы никому не интересны. Из всех нас — здесь вы самый младший и наименее образованный человек и имеете значение только как священник.

Если вы не дорожите этим званием и роняете его, подчиняясь очарованию дамских улыбок так же, как роняете себя в глазах моей прислуги, угощаясь в постные дни бифштексом, а вместо чаю — пивом, то, как быстро вы возвеличены, так же быстро можете и пасть в сферах, куда вы проникли. Гапон краснел и ёжился…[481]

На 1902–03 годы приходится пик лекторской активности стареющей публицистки, ещё принимаемой аудиторией, но уже и осыпаемой многочисленными нападками, обвинениями и издёвками со стороны своей же пишущей братии:

…Воспользовавшись кратковременным пребыванием в Москве г-жи Лухмановой, мы поспешили проинтервьюировать уважаемую писательницу, тонкого знатока женского вопроса, покрытую неувядаемой славой переводчицы и популяризатора «Ночи» г-жи де-Монтесон.

Когда мы переступили через порог её кабинета, убранного чрезвычайно изящно и украшенного большими поясными портретами Марии Стюарт[482] и мадам Анго,[483] г-жа Лухманова дописывала последние строчки своей новой работы «Ах, вы, охальники», посвящённой мужчинам… Прощаясь, мы рекомендовали почтенной защитнице женского обаяния новый, поразительный по части фривольности и смелости в обнажении dessous[484] французский фарс для благосклонного перевода и поспешили откланяться.

Пэк[485]

Её «Девочкам» юные гимназистки поголовно предпочитали теперь «Записки институтки» 27-летней бывшей «павлушки» Лидии Чарской. Общественное мнение и его социальные акценты стремительно менялись в преддверии Русско-японской войны и первой русской революции, хотя её лекции (в пользу различных благотворительных обществ и приютов) по-прежнему находили своих слушателей в Москве, Курске, Харькове, Киеве, Севастополе, Одессе, Варшаве, Житомире, Вильно, Н.-Новгороде, в Соляном городке Петербурга[486].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});