Зощенко - Бернгард Рубен

Действительно, спустя время эта повесть стала восприниматься как самопародия — и на героиню, и даже на автора. Дело было в том, что Зощенко писал эту повесть своим испытанным приемом «от первого лица»: Касьянова сама рассказывает свою жизнь, то есть является сказчиком. Но в своих знаменитых сатирических рассказах Зощенко выводил типаж, который был отражением характерных изъянов действительной жизни. Этот типаж давался автором читателю во всей своей красе — глядите, смейтесь, но размышляйте — над кем смеетесь… И автор, находившийся «за кадром», при всей его доброте к людям показывал им, всему обществу — кто они, как живут, как далеки от совершенства. Такова была авторская позиция в сатирических рассказах.

А в повести «Возмездие» он поставил перед собой задачу показать и восславить героиню из народа, участвовавшую в революции и Гражданской войне. Однако уровень ее культуры, ее речь были почти те же, что и у прежних зощенковских типов, а вот позиция автора была уже иной, и получился явный разрыв между старанием автора дать безусловно положительного героя и фактическим воплощением замысла. Не говоря уж об односторонней и примитивной трактовке исторических событий, исходящей от героини, сами события, увиденные ею, оказываются чаще лишь названными, нежели изображенными. Причем речь героини насыщается идеологическими штампами. Вот, например, как она рассказывает о своем знакомстве с «революционером-студентом»:

«Его звали Аркадий Томилин. Он был сын чиновника, но он был всецело на стороне пролетариата, когда мы сражались в Киеве. Я к нему питала большое уважение. И он был тоже в меня влюблен. И у нас, вообще говоря, возникло большое чувство друг к другу.

Он не был в партии, но он весь горел, когда дело шло об интересах народа. Он ненавидел дворянство и купечество. И говорил, что каждый честный человек должен биться только за трудящихся. Он говорил, что сейчас наступил такой момент, когда народ может, наконец, сбросить со своих плеч всех эксплуататоров, с тем чтобы работать в дальнейшем на себя, а не для кучки паразитов. А как это будет в дальнейшем называться — коммунизм или как-нибудь иначе — это его пока не интересует. Там, в дальнейшем, разберутся и сделают именно так, как это будет полезно для трудящегося народа. А пока мы должны биться за эту ближайшую цель, хотя бы это нам стоило жизни.

Он был пламенный и честный человек».

Приведем также отрывок из рассказа Касьяновой о ее пребывании в доме генеральши Дубасовой:

«Итак, я поступила кухаркой к генеральше Нине Викторовне Дубасовой.

И она была этим очень довольна, потому что я была в то время интересная, а это ее очень устраивало. Она была из таких надменных барынь, которые любят, чтоб у них все было самое красивое, самое наилучшее. И она добивалась, чтоб у нее прислуга тоже отличалась какой-нибудь интересной внешностью.

Ей нравилось, когда гости поражались, что им открывает такая миловидная прислуга. И она этим удовлетворяла свою барскую спесь и свою дурацкую гордость.

Но поскольку я была кухаркой, то я к гостям не должна была выходить. У нас днем двери открывали денщики, а вечером горничная.

Но баронесса непременно захотела, чтоб и я открывала двери.

<…> Но это не так долго продолжалось, потому что она сослепу приревновала меня к одному офицеру, который был ее любовником.

К ней каждый день заходил один молоденький офицерик, некто Юрий Анатольевич Бунаков. Он был хорошенький такой, как кукла.

И я раньше никогда таких не видела. Он был похож на херувима. У него на щеке была нарисована черная мушка. И губы свои он подкрашивал красной краской. И всегда ходил с маленькой коробочкой. И там у него была пудра. И он то и дело припудривался, потому что он любил, чтоб у него была матовая кожа.

<…> Она с ним буквально нянчилась.

И когда генерал был на фронте, то Юрий Анатольевич каждый день к ней заходил.

Он играл песенки на рояле. И напевал их вполголоса. Причем весь репертуар у него был исключительно из грустных номеров. Он чаще всего пел: „О, это только сон“ и „Под чарующей лаской твоею“.

<…> Но, конечно, это была сплошная ерунда, то, что она меня к нему приревновала. Я на него просто никак не глядела. Вернее, мне было забавно видеть его поведение. Но он действительно иногда глаз с меня не сводил.

Он мне однажды сказал в передней:

— Это, говорит, Анюта, чересчур жалко, что среди нашего высшего общества не бывает таких, как ты. Среди нашего общества все больше высохшие мумии. И я бы, говорит, наверно, вполне исцелился от меланхолии, если бы сошелся с такой особой, как ты.

Но я рассмеялась ему в лицо и не велела ему об этом больше говорить.

А моей баронессе не понравилось, что он со мной то и дело заговаривал.

Она мне сказала:

— Я, говорит, Анюта, считаю ниже своего достоинства к вам ревновать, поскольку вы для меня человек, стоящий на нижней ступени общественной лестницы, но тем не менее двери я вам больше не позволю открывать.

Конечно, я не стала от этого горевать, потому что, откровенно говоря, в конце концов плевала на них обоих».

Совершенно очевидно, что рассказ Касьяновой здесь и во многих других местах повести стилистически весьма схож с рассказами Зощенко 20-х годов (например, с «Веселой жизнью»; кстати, и приведенный выше отрывок взят из главы повести, названной также «Веселая жизнь», что может вызвать предположение о неслучайности такого совпадения). Так или иначе, но знаменитый прием никак не соответствует новой авторской задаче и дает эффект, противоположный желаемому…

Как видим, в середине 30-х годов литературный корабль Зощенко, набирая скорость, успешно плыл в прямо противоположном — относительно прославивших его 20-х годов — направлении.

А для продолжения сравнения скажем и о том, что как раз в 1936 году, когда Михаил Зощенко написал свое «Возмездие», другой Михаил — Булгаков приступил к «четвертой редакции» романа, получившего через год свое окончательное название «Мастер и Маргарита».

В эти годы Зощенко наиболее активно работал в жанре историко-биографической повести. Кроме «Истории одной жизни» и «Возмездия», он написал повести «Бесславный конец» («Керенский»), «Тарас Шевченко», а также «Шестую повесть Белкина» («Талисман»), К этому циклу относится и «Черный принц» — повесть о поисках на дне Балаклавской бухты затонувшего во время Крымской кампании английского парохода, на котором — по легенде — был большой груз золота.

Повесть «Керенский» (под этим названием она стала печататься в книжных изданиях после журнальной публикации) была приурочена Зощенко к двадцатой годовщине Октября. В ней он дает следующее объяснение появлению на исторической сцене России такого «не государственного мужа», как Керенский:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});