Берк. Оборотни сторожевых крепостей - Ли Литвиненко

разжал пальцы.

Тряхнул головой: да что с ним такое? Действительно, как баран на привязи. Тумит прав, нужно вырваться из этого морока. Освежить голову хорошей битвой. И все пройдет…

Тумит жадно глотнул воздуха и удивленно посмотрел на друга. Он не ожидал такого быстрого отступления. Все последнее время Гелиодор словно балансировал на грани и, казалось, готов был забыть своих и остаться с девчонкой насовсем.

— Разбуди меня на рассвете. — Гел шагнул на порог. — Вещи сам соберешь?

Тумит кивнул.

— Уже сделано. Только палатки свернуть.

— На рассвете. И не шуми.

Гелиодор осторожно вернулся в постель. Его потряхивало после встречи с Тумитом, когти на пальцах до конца так и не втянулись, хотелось рычать и порвать чью-нибудь глотку. Гел заставил себя дышать медленней и жадно обнял маленькое теплое тело. Сразу нахлынуло ощущение счастья и спокойствия. Бёрк завозилась, устраиваясь на его груди поудобней. Золотистый аромат обвил оборотня, как теплое одеяло, и подарил чувство безмятежности.

Спать не хотелось. Лежа в темноте, Гелиодор рассматривал профиль девушки, сопевшей на его плече. Когда зеленая краска отмылась, стали отчетливее видны розовые пятнышки и неровности на ее коже. Очень много их было на щеках, под глазами, меньше на лбу и подбородке. Если бы она не имела родства с орками, у которых шероховатость шкуры нормальна, можно было подумать, что это шрамы от старых ранок, будто в детстве девушку посыпало болячками. Гел тронул одну, другую. Бёрк смешно наморщила нос и чмокнула губами. Кокетливо изогнутые ресницы чуть вздрагивали, словно она смотрела какой-то яркий сон.

«Да, не красавица, — согласился Гел со словами брата. — Но и не дурнушка. — Провел подушечками пальцев по губам, по спинке носа. — Забавная, — подобрал самое подходящее прозвище для смески. — Моя». Ласково провел по волосам. Распущенные прядки рассыпались по подушке светлой волной. Оборотень не удержался и осторожно намотал локон на палец. Тонкие и какие-то безжизненные, словно высушенные на солнце. Его всегда смущал их неравномерный цвет. У корней грязно-зеленый (теперь стало ясно, что от краски) постепенно светлел, и кончики становились уже серыми. Но цвет все равно был неестественный. Как объяснила Бёрк, с кожи краска быстро смывалась, а на волосах держалась намертво, и как аккуратно ни крась кожу, все равно волосы тоже пачкаются.

Гелиодор так и не смог заснуть. На сердце было тяжело и неспокойно. Одна мысль, что придется ее оставить, рвала душу. Оборотня будто выворачивало наизнанку. Не замечая, инстинктивно прижимал девушку к себе все сильней, глаза волка горели бешенным желтым огнем. Бёрк забормотала что-то во сне от слишком крепких объятий. Опомнившись, он ослабил хватку и аккуратно уложил ее на постель, накрыл одеялом и больше не прикасался.

До рассвета оставалось около часа, когда в окошко тихо постучали. Оборотень одним текучим, словно вода, движением поднялся с кровати. Лицо его окаменело, утратив всякое выражение. Нет ни улыбки, ни грустной усмешки. Глаза заледенели и наполнились отрешенностью. Сейчас, глядя на него, невозможно было догадаться о чувствах, бурлящих под кожей. Двуликий стал воплощением спокойствия и равнодушия.

Быстро оделся, натянул сапоги. Смахнул свои сохнувшие на веревке рубашки, выстиранные Бёрк, накинул куртку и собрал немногочисленные вещи, перекочевавшие сюда за последнее время из палатки. Огляделся, похлопал себя по карманам.

— Вроде всё забрал…

На девушку, сладко спавшую на постели, старался не смотреть. Слишком манящая картинка, боялся не устоять. Но не выдержал обернулся и завис на добрых десять минут. Стук в окно повторился уже громче. Трезвея, встряхнул головой, весь подобрался, и через мгновенье за ним неслышно закрылась входная дверь.

Если бы он задержался хотя бы на час… Если бы… В лучах восходящего солнца обоняние оборотня показало бы ему настоящее чудо. Гелиодор смог бы «увидеть», как с пышных бутонов, цветущих на золотой лиане её запаха, медленно облетают лепестки. Словно искры, они вспыхивали на миг и гасли, а на их месте, как маленькие рубины, появились завязи волчьих ягод.

* * *

Проснувшись, Бёрк потянулась к соседней подушке, но ощутила только неприятную пустоту. След головы оборотня на подушке успел остыть. Резко открыв глаза, огляделась. Пусто. И холодно.

— Гелиодор? — прозвучало тихо и жалобно.

Ей отвечала только тишина.

Видимо, он ушел совсем рано, не стал ждать, когда она проснется. Наверное, что-то срочное. Что-то случилось в стае. Бёрк забеспокоилась. После того, как они начали спать вместе, он ни разу не покидал дом один. Все эти дни они почти не расставались. А когда нужно было уйти одному, Гелиодор обязательно предупреждал.

— Что-то случилось… — пробормотала Бёрк.

Соскочила с кровати, быстро умылась, оделась и побежала на место стоянки оборотней.

Она опустела…

Для Бёрк словно разом погасло солнце. Счастье, такое близкое, желанное и уже осязаемое, протестующе зазвенело как стекло, по которому крепко ударили. Это звонкое «брям», щелкнуло по самому сердцу. Но ударили так сильно, что поверхность задребезжала и, не выдержав, разлетелась на тысячи острых осколков. Ледяной ветер подхватил их и, больно раня, загнал сверкающие грани, кажется, прямо под кожу.

Стоя на голом пустыре, Бёрк мгновенно промерзла да самых костей. Холодно… Как же холодно. Здесь не осталось ничего, теплого или любящего. Ничего живого, или желанного для неё.

Орчанку сотрясала сильная дрожь. Лицо посерело, а на щеках синей сеточкой проступили капилляры. Горькое осознание того, что ее бросили, убивало, тело Бёрк словно омертвело.

— Как? — промямлила она синими от холода губами. — Почему?

Она шептала это тихо, не ожидая ответа, а хотелось кричать и визжать. Хотелось упасть на высушенную холодом траву и кататься по ней словно сумасшедшая. Хотелось рвать на себе одежду и плакать. Но глаза пекло от сухого холодного ветра, а тело не двигалось и продолжало изображать мертвое, огородное пугало.

Девушка долго стояла там, где еще вчера был разбит лагерь. Еще вчера тут бурлила жизнь и кипела работа. Тренировки, готовка, дружный смех. Все это сейчас звучало в памяти эхом. Оборотни не оставили после себя никаких следов. Ничего. Нет даже мелкого мусора. Даже место, где весело горел огонь, перед отъездом выровняли, заложили квадратами свежего дерна.

Он ушел. А ей осталась лишь ледяная пустота в сердце…

— Нужно идти домой, — Бёрк заставила себя развернуться. С трудом переставляя окоченевшие ноги, медленно, пошатываясь, пошла обратно.

Дом показался жутким и пустым. Каким-то чужим и незнакомым. Неприветливым. Когда Бёрк подошла к кровати, где еще несколько часов назад жарко отдавалась любимому мужчине, почувствовала, как силы оставили ее заледеневшее тело, и рухнула на покрывало. Не снимая куртки и ботинок, подтянула коленки к подбородку и сжалась в комок.

* * *

Орк ввалился